После прошлогоднего предательского повышения пенсионного возраста и восстания «желтых жилетов» во Франции у нас возникла и все набирает силу тема революции. Насколько вероятна она – и к чему скорее может привести: к добру или ко злу?

Развитие любой страны сопровождают социальные потрясения. Постепенное, восходящее движение, без кризисов и катаклизмов, возможно лишь в сказках лукавых пропагандистов.

Эволюция общества включает периодическую ломку сложившихся отношений. Ровные, спокойные участки в истории государств чередуются революциями, которые разрешают накопившиеся противоречия, разрубая их гордиев узел.

Обществу, как змее, необходимо время от времени менять кожу. После этого оно обретает новый вектор развития.

Но это – в лучшем случае.

Революция, безусловно, требует жертв. Исторический процесс беспощаден. Однако не всякая революция приводит к очищению, обеспечивая в дальнейшем устойчивое развитие. Как хирургическая операция, она может быть неудачной и привести к худшим последствиям.

Революция – это последнее, отчаянное средство переломить ситуацию, когда власти не хотят или не могут что-либо изменить. Предпосылки для неё есть всегда. Но сколь они сильны в современной России? К каким последствиям приведёт революция, случись она завтра? Увидим ли мы свет в конце туннеля, ради которого можно пролить праведную кровь?

Несколько лет наблюдая изнутри протестное движение, я пришёл к выводу, что в случае его победы нас не ждёт ничего хорошего. И в этой патовой ситуации, когда власти уверенно заводят страну в тупик, а среди оппозиции нет здоровых сил, способных повести за собой – трагедия современной России. Впрочем народ безмолвствует. С каким-то тупым равнодушием смотрит на происходящее, точно в прострации, наблюдая за всем будто со стороны, будто это его совершенно не касается, будто это лишь дурной сериал, который ежедневно преподносят СМИ…

Миф о том, что терпение русского народа может лопнуть и тогда власть ответит за всё, помогает на Руси смиряться с властным беспределом.

За пять столетий от Куликовской битвы до ХХ века в России произошло несколько крупных восстаний: Разина, Пугачёва, Болотникова, Булавина, стрельцов при Петре Первом, не считая выступления декабристов.

Во время княжения Ивана Великого, длившегося сорок лет, при полувековом царстве Грозного и при Николае Первом, правившем три десятилетия, народных выступлений не было. (Поджоги отдельных усадеб, убийства помещиков разбойниками вроде пушкинского Дубровского, соляные и медные бунты в счёт не берём).

Выходит, что одно восстание выпадает в России на три поколения.

В Европе же волнений было гораздо больше, взять хотя бы Францию с её Жакерией, Великой революцией конца восемнадцатого века, парижскими выступлениями 1830, 1848 и 1870 годов.

Русская покорность властям, поддержанная церковным «любая власть от Бога», есть прямое наследие монголо-татарского ига. Не секрет, что московское княжество строилось по чертежу ордынского улуса, в котором заложено абсолютное подчинение верховному хану. Именно под влиянием монголов сформировался наш этнический психотип.

Один Бог на небе – один царь на земле, а справедлив он или нет, не имеет значения. Бунтовать против помазанника – значит уподобиться падшему ангелу, восставшему против Бога.

Это холопское смирение имеет высшей целью создание военизированного государство, способного защитить от врага и захватить соседние территории.

Этот ордынский принцип проявляется в неограниченности русского монархизма, в культе личности Сталина и в путинской вертикали власти. Он легко приспосабливается и к Советской Власти, и к современной демократии, главенствуя за их кулисами.

Даже вольнолюбивые, прошедшие Отечественную войну декабристы не решились поднять руку на священную особу, предпочтя быть казненными в молчаливом неповиновении.

В России восставали только южные области, где сложилось казачество и сказывалось близость Степи, а центральные и северные оставались традиционно верны столице.

За всю свою историю русские участвовали в создании власти дважды – в 1917 году да при выборах первого президента РФ, кстати сфальсифицированных. За это время прибалты, украинцы и киргизы, не говоря уж о европейцев и американцах, меняли власть множество раз.

У русских так и не сложилось гражданского измерения.

В глубине мы не считаем себя ответственными за государство, позволяя ему существовать параллельно с нашей жизнью, не допуская мысли, что можем на него повлиять. Для революции нам нужен лидер, стихийно же выйти на улицы, как французы, выработавшие за века культуру протеста, мы не можем.

Поэтому с нами делают, что угодно, а мы надеемся на мессию, которого покажут по телевизору.

Менталитет, при котором лижут топчущий сапог, эта ордынская черта русского народа, приводит и к другим последствиям. Когда на Руси всё же вспыхивает бунт – он беспощаден и бессмыслен, потому что рабы не могут договориться между собой, а вся их программа сводится к грабежам и стремлению занять место хозяев.

Исключение составил 1917 год, но тогда были ясные принципы построения нового общества, а главное, была вышедшая из подполья железная партия.

Мы не умеем протестовать, не видим смысла в перманентном гражданском неповиновении.

Так было всегда, и, несмотря на соцсети, точно также дело обстоит и теперь.

И я, по совести, не знаю, что было бы хуже – пробудившаяся вдруг активность нашего нынешнего народа, весьма потрепанного морально, или его сонное бездействие…

• • 0
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5