Существует относительно известная адресация Маркса к образу Прометея. В 1841 году, в письме своему зятю Людвигу фон Вестфалену, молодой Маркс пишет:

«Прометей — самый благородный святой и мученик в фило­софском календаре».

В СССР писатель и журналист Галина Иосифовна Серебрякова в 1963 году написала трилогию о Марксе с говорящим названием: «Прометей». В трилогию вошли три тома: «Юность Маркса». «Похищение огня» и «Вершины жизни». По большому счету Галина Иосифовна этим своим сочинением утверждала, что, в определенном смысле, Маркс это и есть Прометей.

Прометеем и вообще религиоведением с марксистских позиций занимался зять Маркса Поль Лафарг. Он не меньший марксист, чем Энгельс и точно больший, чем скажем Лукач, Лифшиц или Эрих Фромм (хотя бы потому, что он был гораздо ближе самому Марксу, а у его гроба и его жены произносил речь сам Ленин). Ему чужд ревизионизм. Он подходит к религиоведению с вполне ортодоксальных марксистских позиций и рассматривает религии скорее как предрассудки. Но он очень внимательно отнесся к этим предрассудкам и получил на этом пути очень интересные результаты.

В книге «Религия и капитал» он впрямую говорил об античной буржуазности и находил корреляцию между такой буржуазностью и такими религиозными явлениями, как культы Деметры, Диониса Загрея, Кибелы и другими. Вполне убедительно Лафарг доказывает одно: уже в наидревнейшие времена шла борьба между коммунистичностью и буржуазностью. Эта борьба, по сути, пронизывает всю европейскую культуру.

Для начала взглянем на этот вопрос не изнутри Запада, а из вне его. В Лондоне в 1923 — 1927 годы индийский философ и политический деятель Сарвепалли Радхакришнан написал классический труд — «Индийская философия». В нем он пишет:

«В индийской мысли существует гармония между богом и человеком, тогда как для Запада более характерно их противопоставление. Это подтверждается также и мифологией народов. Миф о Прометее, изображающий человека, который стремится помочь людям, защищая их от Зевса, желавшего истребить человечество, заменить людей новыми и лучшими особями, предание о подвигах Геракла, пытавшегося избавить мир от зла, представление о Христе как о сыне человеческом показывают, что на Западе человек находится в центре внимания. Правда, Христа называют также сыном Божиим, перворожденным, которого нужно было принести в жертву для того, чтобы смягчить справедливый гнев божий. Наша точка зрения заключается в том, что главная тенденция западной культуры заключается в противопоставлении человека и бога, причем человек противоборствует могуществу бога, в интересах человечества похищает у него огонь».

То есть, Радхакришнан говорит о том, что Христос, Прометей и Геракл типичны именно для западной культуры и составляют ее специфику. Специфика же эта состоит в том, что «человек находится в центре внимания». Причем ради этого человека Христос и Прометей поднимают восстание против бога. Понятно, что под «богом» Радхакришнан имеет ввиду совсем не христианского бога, ибо Христа «нужно было принести в жертву для того, чтобы смягчить справедливый гнев божий». Никакой христианин так не скажет. Зато так говорил Великий инквизитор у Шиллера и Достоевского.

«Во имя справедливости извечной Сын божий был распят», — говорит Великий инквизитор королю в шиллеровском «Дон Карлосе».

«Повторяю тебе, завтра же ты увидишь это послушное стадо, которое по первому мановению моему бросится подгребать горячие угли к костру твоему, на котором сожгу тебя за то, что пришел нам мешать. Ибо если был кто всех более заслужил наш костер, то это ты. Завтра сожгу тебя», — говорит Великий инквизитор Христу у Достоевского.

Как мы видим, казавшееся возможно поначалу странноватым, заявление индийского философа, имеет соответствия в западной культуре. Но он ведь в определенном смысле «запараллелил» Христа и Прометея. Справедлива ли такая параллель?

Да, безусловно. Мировое религиоведение знает только двух богов, которые пожертвовали собой за человечество и были распяты — это Христос и Прометей (Прометей оказался прикованным к горам Кавказа). Стихийно христианство и коммунизм объединялись в латиноамериканской «Теологии освобождения» и в антифашистской Италии, где христиане и коммунисты вместе пели песню «Красная весна», то есть, по сути, о Пасхе.

Никарагуанский революционер, государственный деятель и священник Эрнесто Мартинес Карденаль говорил:

«Марксизм — плод Евангелия. Без христианства марксизм был бы не возможен, и пророки Ветхого Завета — предшественники Маркса».

Фиделю Кастро тоже принадлежат интересные слова:

«Между христианством и коммунизмом в 10 000 раз больше общего, чем между христианством и капитализмом».

То есть, восстание Христа и Прометея против духа Великого инквизитора носит еще и фундаментально антибуржуазный характер. Конфликт такого масштаба должен был породить соответствующие высказывания о Христе и Прометее со стороны сторонников духа «Великого инквизитора». Так он и породил. О Христе я коротко сказал, а вот что касается Прометея, то в «Философии религии» Гегель пишет:

«Но Прометей — титан, он приковывается к скале на Кавказе, и орел постоянно клюет его все вновь вырастающую печень — боль, которая никогда не прекращается. Прометей научил людей только таким искусствам, которые служат удовлетворению естественных потребностей. Простое удовлетворение этих потребностей никогда, но дает насыщения, потребность все возрастает, и вместе с нею вновь возникает забота—на это и указывает приведенный миф. Платон в одном месте замечает, что Прометей не мог дать людям государственности, так как она хранилась в чертоге Зевса; тем самым здесь выражена та мысль, что эта сфера, собственно, принадлежала Зевсу.

Итак, с благодарностью упоминается, что Прометей облегчил людям жизнь благодаря искусствам. Несмотря на то, что это способности человеческого рассудка, Прометея относят к титанам, потому что упомянутые искусства еще не являются законами, не являются нравственной силой».

По сути дела, Гегель выставляет Прометея, как творца общества потребления, где «простое удовлетворение этих потребностей никогда, но дает насыщения, потребность все возрастает». Мол, Прометей это титан, а те искусства, которые он подарил человечеству в виде огня — титанические. Все это возмутительная ложь, которая сама по себе говорит о Прометее очень многое, коли мыслитель такого калибра, как Гегель, не может его достойно «переварить» и вынужден лгать.

На эту ложь обратил внимание крупный советский ученый Яков Эммануилович Голосовкер. В своей книге «Логика мифа» он пишет:

«Странно! Гегель, этот гениальный образец философской диалектики, не применил к Прометею своего диалектического метода, так явно пронизывающего самую ткань трагедии. Он проходит мимо Эсхила, не выделяет Прометея трагедии из основного мифа о Прометее. Обосновывая приговор, он искажает воззрения эллинов: их мироощущение ускользает от его логики. Как судья Прометея он примитивно повторяет Платона, осудившего в «Протогоре» и «Политике» Прометея как необузданного создателя одного только физического благополучия, технической культуры. Гегель даже не задумался над загадкой Прометеева предательства и опустил роль Геракла-освободителя. Более того, зная, он опускает еще нечто, а именно то, что у Платона был еще диалог «Филеб», где Прометей реабилитирован и вознесен как принесший людям с неба «божественный дар» диалектики вместе со «светозарным огнем», т. е. со светом мысли. Здесь у Платона Прометей — основоположник науки».

Справедливости ради, надо сказать, что Яков Эммануилович не вполне точен. Гегель говорит о роли Геракла-освободителя. Кроме того, в «Гесиодовой традиции» понимают Прометея различно. В «Теогонии» Гесиод называет Прометея однозначно «благодетелем». А вот в «Трудах и днях», тот же Гесиод уже выводит Прометея, как однозначно отрицательного персонажа — виновника отпадения от «Золотого века» где правил Кронос (он же Сатурн).

То есть уже в «Гесиодовой традиции» наблюдается борьба за образ Прометея. Не случайно и то, что в «Трудах и днях» говорится о «зависти», как о главной мотивации к труду. Это совсем другая, антипрометеевская модель труда, которая направлена не на изменение реальности, а на конкуренцию, достижение богатств и лишь случайным образом меняющая реальность. Ведь труд, осознанно направленный на изменение реальности, меняет не только ее, но и самого человека. А это и есть главная форма человеческого восстания, ибо человек при помощи труда создает свой мир и становится сопричастным творцу.

Не случайно Маркс, как философский Прометей, противопоставляет свой диалектический метод гегелевскому. Во втором послесловии к «Капиталу» он пишет:

«Мой диалектический метод по своей основе не только отличен от гегелевского, но является его прямой противоположностью. Для Гегеля процесс мышления, который он превращает даже под именем идеи в самостоятельный субъект, есть демиург действительного, которое составляет лишь его внешнее проявление. У меня же, наоборот, идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней».

То есть, у Маркса субъект совсем иначе взаимодействует с реальностью. Для ее изменения он должен вначале нечто из нее «пересадить» в свою голову, а только потом получить идеальное, цель, в соответствии с которыми и начинается преобразование. Гегелевский же субъект черпает идеи из мирового духа и, по большому счету, ему на реальность наплевать.

Если же верить филологу Александру Доброхотову и английским переводчикам «Феноменологии духа» Дж. Доббинсу и П. Фассу, то эта основополагающая работа Гегеля является чуть ли не философским переложением той же системы, которую поэтически описал Данте в своей «Божественной комедии». Поэтому видимо не случайно Данте в своем философском трактате «Пир» шлет следующее проклятие людям труда:

«А вы, о неразумнейшие и подлейшие зверьки, принимающие пищу наподобие людей; вы дерзаете говорить против нашей веры и, орудуя веретеном и мотыгой, мните познать то, что столь премудро устроено самим Богом! Будьте же прокляты и вы, и ваше зазнайство, и те, кто вам верят»!

Для Данте, такое познание при помощи «веретена и мотыги» — греховно. А для Маркса — единственно верно и спасительно.

Но главными пунктом ненавистников Прометея являются приписывание ему титанизма. Вслед за Гегелем эту ложь повторяли очень многие. Однако, Прометей это именно самый главный борец против титанического начала, как такового. Он даже приковавшего его Зевса ненавидит меньше, чем своих родственников. Такое яростное стремление приписать Прометею титанизм, на мой взгляд, говорит о том, что те, кто это делают, сами не чужды титаническому началу.

Кроме того, Прометею ставится в вину то, что он вывел человечество из «Золотого века» и начал его деградацию. Однако, такие обвинители старательно обходят, что Прометей спас человечество от Зевса, который хотел истребить его и заменить более «лучшим». Об этом «забывают» и Гегель, и известный религиовед Мирча Элиаде.

В своем трехтомнике «История веры и религиозных идей» он излагает миф из «Теогонии» Гесиода о жертвоприношении в Меконе, когда Прометей обманул Зевса, подсунув ему кости от разделанной бычьей туши, а мясо и жир оставил людям. За это Зевс прогневался на людей. Сосредоточившись на этой «плутне» Прометея и позабыв о спасении им людей от физического уничтожения, Элиаде делает такой вывод:

«Таким образом, Прометей отнюдь не стал благодетелем человечества, а напротив, повинен в его нынешнем упадке. Последствие мошенничества в Меконе — разрыв между богами и смертными».

И далее самое интересное:

«Но все же «плутня» титана не обернулась для смертных окончательным приговором. Согласно версии Эсхила, которому история человечества видится восхождением, а не деградацией, Прометей — величайший из культурных героев».

Понятно? Для Эсхила (а он, напоминаю, язычник 6 века до н. э!) история есть восхождение! А для Элиаде это деградация! Это, по сути, и есть один из главнейших, ценностных пунктов, за который ненавидят Прометея. Он олицетворяет собой восхождение человечества и любовь к истории. Для Гегеля же, Данте, Элиаде и других, история должна неминуемо закончится вместе с человечеством. Что является для них благом.

Это «благо» наиболее хорошо выражено в книге Ромена Роллана «Жизнь Рамакришны», где он говорит об изображении танцующей на теле Шивы Кали:

«В это символическое изображение Рамакришна позднее вложил грандиозныйсмысл: — Человечество должно умереть для того, чтобы проявилось божество. Но и божество должно, в свою очередь, погибнуть, чтобы уступить место высшему проявлению — то есть осуществлению Абсолюта. «И вот на теле умершего божества всеблагая Мать танцует свой небесный танец».

Тут вспоминаются строки из стихотворения Тютчева «Последний катаклизм»:

«Когда пробьет последний час природы,

Состав частей разрушится земных:

Все зримое опять покроют воды,

И божий лик изобразится в них»!

Что ж, если Россия не одумается и не вернется к себе самой, видимо так и произойдет.

Источник - ИА REGNUM .

• • 20
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5