Колонка финансового журналиста Адама Крайтона в сегодняшнем Australian (австралийская пресса — одна из немногих англоязычных медиафабрик, позволяющая себе переть против мейнстрима) называется «Когда речь заходит о ковиде, не смей упоминать О–слово (ожирение)».

Суть статьи: то, что одним из самых главных факторов, способствующих тяжёлому протеканию коронавируса, является ожирение — уже не предположение. Это статистика, подтверждённая сто раз везде, это факт. Страны с худым населением имеют меньше смертей, чем страны с увесистым — это тоже факт.

Так почему же наши правительства, трам–тарарам, вместо того, чтобы пропагандировать здоровый образ жизни и стимулировать граждан бегать, отжиматься и вырабатывать витамин D на солнце, — по сей день запирают их и запугивают, отчего вакуолька наедается только интенсивней? «Купить каждому по паре кед и абонемент в зал и в группу похудения было бы куда дешевле, чем закрыть залы, запретить командные виды спорта и потратить 90 миллиардов долларов на программу сохранения занятости». — пишет Крайтон.

...Взрослый человек задаёт детские вопросы, ув. друзья (возможно, сознательно, в порядке провокации). Вся штука в том, что правительства идут навстречу не тому, что их избиратели говорят и не тому, что для избирателей полезно. Правительства идут навстречу тому, чего избиратели ждут — в том числе и втайне от себя.

А солидная часть избирателей с куда большим воодушевлением примет трактовку реальности, в которой ей нужно будет делать меньше усилий, чем ту, в которой усилий придётся прилагать больше.

И это та самая простая и глупая математика развитой демократии, из–за которой у демократий периодически случаются эпические неудачи.

Правительства развитых демократий следуют железному правилу: не смей произносить никакое слово, которое заставит твоего избирателя напрячься. Смей (даже отважно смей) произносить те слова, которые избирателя ничего не заставят делать. Даже отнимая у них что–нибудь — подавай это как освобождение и наконец–то вышедшую вольную.

— Ура! Теперь тебе незачем ходить на работу/воскресную службу.

— Наконец–то! Теперь ты можешь бороть климат, просто освободившись от поедания мяса убитых животных.

— Дождались! Теперь твои дети не обязаны получать в школе угнетающие знания.

— Ну вот! Теперь можно любить своё тело в любой форме, потому что любое тело прекрасно.

Как же решать проблему с тем, что на выходе получаются удручающие результаты?

Ответ очевиден: расширяя пространство публичных табу. Списки того, чего в развитых демократиях нельзя говорить, пухнут год от года (я как–то приводил статистику цукербука, у которого в середине нулевых был крошечный список запрещёнки на паре страниц, а к концу 2010–х он распух до огромной махабхараты).

Но происходит это не потому, что кто–то особо злобный, пусть даже сам Цукербрин, изначально собирался отнять у граждан их свободу обкладывать друг друга шмелями. Это происходит потому, что единственная возможность угодить хотелкам всех «имеющих значение» групп — расширять пространство запрещённого и нельзя.

Так сказать, равенство в умолчании.

Вот и в жизни всё так же. Правда, подобно тому, как в ходе ипотечного пузыря те, у кого есть накопленные деньги, не в состоянии угнаться за оптимизмом тех, у кого денег нет, зато есть готовность платить сильно больше и дольше — в ходе пузыря равенства страдают те, у кого есть силы и желание напрягаться.

Им не угнаться за волей к каникулам Значимой Части Избирателей.

• • 0
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5