Всякий раз, когда начальник России встречается с начальником Америки на торжественном саммите, приходится видеть целое море интеллигентских скептических реплик, весь смысл которых укладывается в одно раздражённое соображение: придёт ли, наконец, тот великий день, когда мы бросим все эти наши вечные патриотические глупости – и сделаемся законной частью Запада? Когда мы уже выйдем замуж за правильную заграницу? Ну сколько можно терпеть это наше отдельное, сложное, да ещё и конфликтное – с ней, заграницей любимой, – существование?

И хочется, конечно, ответить: этот день не придёт никогда.

Но бросаться такими резкими предсказаниями не стоит – кто мог бы, к примеру, вообразить в прежние времена, что Германия и Франция сделаются не просто мирными соседями, но отчасти и одним государством, и вовсе без завоевания одних другими, – а вот напомнить о том, что драматически разделяет нас с Западом и что не могут разрешить любые саммиты, всегда полезно.

Во-первых, в области высокой политики Россию и Америку (а без неё западный мир сейчас невозможен) сталкивает само представление о том, что такое государственные отношения. Россия здесь защищает старую и практичную идею «концерта держав»: когда большие и опасные друг для друга страны предпочитают договориться о правилах игры, о зонах влияния, о тех заборах – и калитках в этих заборах – что они поставят между собой, – договориться и не переходить эти видимые и невидимые границы, действуя отчасти солидарно, а если и враждебно, то аккуратно. Там – ваша грядка, а тут наша. Америка же, напротив, отказывается от любых концертов, выбирая путь античного Рима: есть только мы, и только наши возможности и права, а остальные могут быть либо вассалами, либо противниками. В любом случае, нет в мире того дела, о котором Америка могла бы сказать: это дело не наше, мы в это не лезем. Нет, лезем, и с этого не сойдём.

Такому напору можно подчиниться, а можно против него бунтовать, но шанса на разумное соглашение нет, гнись или дерись. Вот мы и дерёмся, в меру своих скромных сил.

Далее, даже если бы Соединённые Штаты счастливым образом не претендовали на роль всемогущего самодержца, а заодно и европейские столицы выступали в жанре Талейрана, а не Макрона – коварно, но рационально, без героической борьбы за сомалийского трансгендера, – мы, к сожалению, всё равно не могли бы политически слиться в объятиях с заграницей. Как и всегда: взять хоть девятнадцатое столетие, когда не было ни большевиков, ни ядерной бомбы, а была единая династическая семья монархических домов Европы, казалось бы, ну тут-то какие могут быть пропасти шире мелких интриг? Но если открыть Тютчева, Вяземского или Достоевского, да и прочесть, что они думали о русско-европейских отношениях тогда, полтора века назад, когда никто ещё не накладывал санкций и не боролся за трансгендера, – мы увидим нечто до боли знакомое. Мы увидим всё то же возмущение лицемерием и враждебностью к русским, болезненную обиду на то, что Европа, как будто бы такая любимая и родная, видит в России то ли варвара, то ли палача, тогда как жестокую Турцию и чванливую Польшу прижимает к своему сердцу, и потому только, что они – против православных, против русской империи, против нас. Ох, не смотрели Фёдор Иваныч и Фёдор Михалыч ток-шоу Соловьёва и Киселёва, но их политические выводы уже тогда были такими, что теперь их заклеймили бы кремлёвской пропагандой.

Но и этого мало. Мы ведь тридцать лет назад видели уже и окончательную, казалось бы, капитуляцию нашей стороны, когда нет больше ни царя, ни генсека, ни империи, ни медведя в военной форме, одна только на всё согласная Россия, как пьяный в комедии, который готов ехать куда угодно, если наливают и везут. Михал Сергеич и Борис Николаич, опрокинув сердитых и патриотических классиков русской словесности, поставили удивительный эксперимент длиной около пятнадцати лет: что будет, если мы, широко раскинув руки и выбросив все средства обороны, пойдём навстречу Западу. Станем ли мы его полноправной частью, сядем ли на почётное место за общим столом? Не тут-то было. Россия была унижена, а все её злобные соседи, даже самые ничтожные, были всё так же прижаты к любящему западному сердцу. Так получилось, поскольку даже в самом отчаянном, самом проигрышном своём виде – мы всё равно слишком велики, слишком далеки, слишком хорошо вооружены, и не только оружием, но и всей собственной историей, чтобы стать единым целым с тем берегом. Тот берег боится, презирает и держит дистанцию с нами, когда мы «хорошие», ничуть не меньше, чем когда мы «плохие». Так что и сдаться загранице, выиграв на этом хоть что-то существенное, не получится. Выиграть можно только разруху и разочарование.

И, наконец, самое грустное обстоятельство.

На протяжении многих веков западный мир, не испытывая к нам горячих любовных или хоть дружеских чувств, всё-таки оставался для русского человека источником огромного соблазна, предметом восхищения, производителем культурных стандартов, о которых мечтали целыми поколениями. Но теперь нет и этого. Рухнул огромный миф, цитируя советскую сатиру, о пленительной Вандербильдихе, жизнь которой устроена как-то заманчиво, совсем не так, как местный пейзаж за окном. Нынешняя Вандербильдиха перестаёт быть идеалом, так как отказывается от самой себя. Она объявляет своё прошлое позорным и колониальным, выбрасывает свои роскошные платья, не бреет ноги, целует шлёпанцы гастарбайтеров и посвящает себя борьбе против пластиковой упаковки. Запад отныне не желает быть Западом – то есть тем самым волшебным «другим», которому так завидовал русский, и уж тем более несчастный советский человек, – предпочитая строительство приятно смуглого и трансгендерного Вавилона, всех радостей которого Россия наелась в двадцатом веке и больше не хочет, выбирая обычную, сытую, скучную жизнь.

И эти два направления – наше движение к норме и их движение прочь от неё – увы, не поженить, даже если провести ещё двадцать восемь саммитов.

Спасибо, милая Вандербильдиха, за твой нежный образ, тот, каким он так долго был.

Ты, если хочешь, отрезай и пришивай разные органы своим подопечным, пришивай и отрезай, развлекайся, в общем, как тебе нравится.

А мы, пожалуй, пойдём.

 

Источник - Дмитрий Ольшанский .

• • 100
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5