Денис Кащеев

Драконьи когти

Пролог

Планетарный дворец герцога Ана был более чем скромен размером и, надо признать, давно нуждался в ремонте, но зато его окружал великолепный парк, террасами спускающийся к зеркалу озера. На верхней, примыкающей к заросшему плющом дворцовому фасаду, был разбит партер с просторными газонами и обрамленными низкими гранитными парапетами фигурными бассейнами. На парапетах стояли статуи, символизирующие главнейшие из входящих в состав герцогства баронств: опирающийся на огромную алебарду могучий богатырь Бор, инженер Стар с гаечным ключом в руках, красавица Кар, обнимающая сноп налитых колосьев, юная Рым, держащая в ладонях гроздь винограда, и другие — общим числом двадцать две.

От бассейнов вниз вела широкая мраморная лестница, у подножия которой располагался трехъярусный фонтан с чашей в виде огромного цветка. За ним начиналась широкая аллея, обрамленная ровными рядами акаций с аккуратно подстриженными кронами. По обе стороны от нее раскинулись «зеленые комнаты» — живые лабиринты, образованные тесно посаженными деревьями и кустарниками, в тенистых закоулках которых прятались статуи, фонтаны и гроты.

Аллея заканчивалась еще одной лестницей, выходящей к украшенной колоннадой пристани. Но это было еще не озеро — канал, ведущий к нему. Берега его были убраны в гранит, образуя прогулочные набережные. Полдюжины горбатых мостиков с ажурными перилами, перекинутые через водную гладь через каждые пятьдесят ярдов, соединяли их между собой.

В обычные дни парк был открыт для праздной публики — за исключением верхней террасы, перед которой днем и ночью стояла стража в серебряно-синих парадных мундирах, — сегодня, однако, попасть сюда можно было, лишь предъявив официальное приглашение. Его Светлость устраивали прием по случаю возведения в рыцарское достоинство младшего отпрыска — юного барона Шосского. До недавнего времени юноша состоял оруженосцем при маркизе Адде, наследнике герцога Альтера, и вот, заработав добросовестной службой собственные «седло» и кортик, вернулся в отчий дом.

Празднество продолжалось уже не первый час, все подобающие случаю здравицы были давно произнесены, дары вручены, кубки осушены и блюда, громоздящиеся на выставленных под открытым небом столах, отведаны. Гости — а присутствовал, разумеется, весь цвет рыцарства Ан, — разбившись на группки по интересам, мало-помалу рассредоточились по парку в ожидании анонсированного организаторами грандиозного фейерверка. Негромко звучала музыка, мерно журчала вода в фонтанах, свежий ветерок с озера нес приятную прохладу…

Два человека вошли в лабиринт «зеленой комнаты» едва ли не одновременно, но с противоположных сторон. Тот, что пришел снизу, от канала, — высокий, с ног до головы закутанный в длинный черный плащ, неофициальную униформу братьев Ордена Человечества, шагал не торопясь, словно пребывая в глубокой задумчивости. Лицо его скрывал низко надвинутый капюшон, не позволяющий судить ни о возрасте, ни даже о поле гостя. Другой, явившийся со стороны дворцовых построек молодой рыцарь лет двадцати пяти, одетый в наскоро приведенный в порядок дорожный костюм, явно спешил, хотя и пытался всеми силами это скрыть, то и дело невольно ускоряя шаг, но тут же спотыкаясь на ровном месте и притормаживая. Хрустальный бокал, судорожно зажатый в его тонких пальцах, дрожал, роняя на траву рубиновые капли. К моменту, когда зелень скрыла молодого человека из виду, тот успел расплескать едва ли не половину вина, так и не удосужившись даже пригубить его.

Они встретились на поляне в центре лабиринта возле мраморной статуи, изображающей Смерть, склонившуюся над поверженной жертвой.

— Свершилось! — выпалил молодой рыцарь, неловко дергая рукой и выплескивая остатки вина под ноги Смерти.

— Вы уверены? — глухо прозвучал вопрос из-под капюшона.

— Совершенно уверен. Я присутствовал во дворце, когда это произошло. Он мертв.

— Да упокоит всеблагой космос его несчастную душу, — проговорил человек в черном плаще. В голосе его не было ни огорчения, ни радости. — Сколько у нас времени до момента, как доложат герцогу?

— Не менее двух часов. Я вылетел немедля, прочих же гонцов наши друзья постарались задержать.

— Отлично, — капюшон коротко кивнул. — Что ж, здесь у нас также все готово. Пройдемте на нижнюю террасу, нас ждет зрелище, пропускать которое не следует.

— Зрелище? — с ноткой удивления в голосе переспросил рыцарь.

— Фейерверк, — последовал ответ. — Фейерверк, который ознаменует наступление новой эры.

На пристани, куда они спустились через несколько минут, собралась уже немалая компания, центром которой были трое. Первый — сэр Ансельм, маркиз Горш, старший сын хозяина дворца, да и всей планеты, герцога Ана, — двадцатидвухлетний рыцарь с веселым, смуглым от загара лицом. Одет он был в синий с белой оторочкой длиннополый дублет и немного старомодные чулки-шоссы. На поясе — кортик в серебряных ножнах. Вторая — его очаровательная супруга леди Динара в пышном платье кремового цвета, оставляющем открытыми ее юные плечи и спину. И, наконец, третий, которого, вообще-то, по всем канонам следовало бы представить первым, не отлучись он как раз в этот момент на пару шагов в сторону, дабы взять со стола бокал с вином, — не кто иной, как принц Луи, известный как Луи Левша, единственный сын короля Артура Третьего Доброго. На наследнике престола был расшитый золотом пурпурный мундир, бывший, несмотря на некоторую вычурность, ему весьма к лицу. Ножны, навершие рукояти и гарду кортика, висевшего у правого бедра принца, усыпали драгоценные камни.

Луи был дружен с сэром Ансельмом, своим ровесником, гостил на Аннау уже несколько месяцев и, по слухам, собирался задержаться еще на столько же.

— Что-то фейерверк задерживается, — проговорил принц, возвращаясь в общество приятеля и его супруги.

— Ждут, когда начнет смеркаться, — предположил сэр Ансельм. — В темноте зрелище будет особенно впечатляющим.

— Что ж, мы никуда не спешим, — кивнул Луи, отпивая из бокала.

— Ой, смотрите, началось! — воскликнула внезапно леди Динара, показывая куда-то вверх.

Все присутствующие дружно задрали головы: небосвод пересекала по диагонали яркая белая звезда. Через несколько секунд до слуха гостей донесся издаваемый ею гул.

— О, еще нет, — рассмеялся Луи. — Это «седло» входит в атмосферу.

— Причем вне предписанных коридоров, — недовольно буркнул сэр Ансельм. — Наша орбитальная стража совсем распустилась…

— Спешит, словно за ним Чужие гонятся, — хмыкнул принц.

— Может, у него срочное дело? — предположила леди Динара.

— Это не повод нарушать установленные правила, — покачал головой сын герцога. — Каждый мнит свое дело срочным — но что будет, если все станут так летать?

— Поставщики фейерверков разорятся, — рассмеялся Луи, делая очередной глоток.

Внезапно он поперхнулся, едва не забрызгав вином кружевной подол платья леди Динары. Та невольно отшатнулась — и вовремя: бокал выпал из пальцев принца и со стуком упал на дубовый настил пристани, каким-то чудом не разбившись вдребезги. Луи покачнулся, не переставая кашлять, привалился плечом к колонне и стал медленно оседать.

Толпа ахнула.

— Что с тобой? — бросившийся к товарищу сэр Ансельм попытался придержать принца рукой, но смог лишь предотвратить падение навзничь, усадив Луи на настил. — Лекаря! — истошно крикнул он, оборачиваясь к оторопевшим гостям.

— Лекаря! Лекаря! — подхватили десятки голосов. Кто-то стремглав бросился вверх по лестнице. — Лекаря! Его Высочеству худо!

Между тем затуманившийся, было, взор принца немного прояснился. Луи нашел глазами товарища.

— Ансельм… — пробормотал он, борясь с кашлем.

— Да, я здесь! — прокричал сын герцога, опускаясь на колени рядом с ним. — Как ты?

— Горит… — выдохнул Луи. — Горит… Где Алиса?

— Я здесь! — сквозь перепуганную толпу протиснулась худенькая девушка в придворном платье фрейлины герцогини. Оттолкнув оказавшуюся у нее на пути леди Динару — к немалому удивлению последней, — она метнулась к принцу.

— Алиса… — прошептал тот. — Слушайте все! — как мог повысил он голос. — Я… Я умираю…

— Нет! — в один голос воскликнули сэр Ансельм и фрейлина, воспользовавшись паузой, вызванной очередным приступом кашля.

— Я знаю… — качнул головой Луи. — Не спорьте — нет времени! Даже если не так!.. Слушайте! — он подобрался, словно собираясь встать, но смог лишь немного распрямить спину. — Леди Алиса… Она носит моего ребенка!.. Кто бы ни родился, мальчик или девочка, настоящим я признаю его своим законным наследником!.. — провозгласил он, силясь перекрыть пронесшийся по толпе гул. — В подтверждение чего… — рука его метнулась к поясу, пальцы заскребли по карабину, удерживающему ножны на золотой портупее. — В подтверждение чего вручаю ей свой кортик… — справившись, наконец, с крепежом, он протянул оружие фрейлине. Рука принца мелко тряслась.

— Нет, — истошно закричала Алиса, отстраняя драгоценный кортик. — Нет! Ты не умрешь!

— Будьте все свидетелями! — выдохнул Луи, одной рукой насильно вкладывая ножны в ладонь девушки, а другой сжимая ее пальцы на них. — И еще одно…

Новый приступ кашля не дал ему договорить. Голова принца дернулась, на губах выступила алая пена, и он обмяк, повалившись на рыдающую фрей= лину.

В следующий миг небо озарили первые залпы давно обещанного фейерверка.

1

Эдуард

Эдуард Минор Спурий с детства недолюбливал свое имя. Все три своих имени.

Во-первых, Эдуард. Что это вообще за имя такое? В реестре Константина такого нет. Говорят, что, якобы, так звали его отца. Возможно, если тот был Перегрином — у тех часто встречаются разные нелепые имена, но при чем тут он, гражданин Республики по праву рождения? К тому же, отец был всадником, а значит, наверняка должен был сменить варварское имя на рекомендованное реестром.

Во-вторых, Минор. Это и вовсе не самостоятельное имя, оно значит «младший». Выходит, мало того, что он Эдуард, так еще и Младший Эдуард.

Минор использовалось только для документов, никто, кроме Елены, его так не называл, но в ее устах это как раз звучало необидно и даже приятно. Впрочем, в устах Елены все звучало приятно.

Ну и, наконец, Спурий. Казалось бы, имя как имя, в реестре значится, кажется, даже кто-то из почтенных сенаторов носит такое… Но вот незадача: его старинное, исконное значение — «внебрачный». Пусть об этом сейчас уже и мало кто знает, но для Эдуарда оно служило постоянным напоминанием о том, что его родители не были женаты.

Насколько он знал, отец погиб еще до его рождения, мать же умерла через несколько дней после родов, сумев тем самым избежать позора. Какие-то родственники у сироты, впрочем, остались — должен же кто-то был оплачивать его содержание в Школе Тиберия — престижном и отнюдь не дешевым детском интернате. Уже участь в грамматической школе, Эдуард пытался их разыскать, но, увы, не преуспел в этом. Скорее всего, его неизвестный благодетель к тому времени уже скончался, оставив, впрочем, после себя капитал, достаточный для получения мальчиком общего образования.

Грамматическую школу Эдуард закончил с отличием и в шестнадцать лет поступил в школу риторскую. Не то чтобы мечтой его детства было стать судебным оратором — признаться, он всегда хотел быть всадником, как отец, — но если у тебя нет собственного «седла», обучение в кавалерийской академии обойдется недешево, а риторская школа была даже готова платить способному студенту скромную стипендию. К тому же, туда пошла учиться Елена, что во многом предопределило и его собственный выбор.

С Еленой они были дружны еще с интерната. Иначе, наверное, и не могло произойти — слишком много у них было общего. Оба сироты, и оба — с нелепыми именами. Пожалуй, девушке повезло даже меньше него — ее имя не просто не значилось в реестре, но еще и нередко встречалось среди завезенных в Республику рабынь.

Кроме себя и нее, Эдуард не знал ни одного гражданина с именем, не упомянутом в реестре.

В детстве, в интернате, их часто пытались дразнить, но Эдуард спуску обидчикам не давал, кто бы они ни были — ни своим, ни Елениным, чем заработал признательность девушки и репутацию человека, связываться с которым — себе дороже. К временам грамматической школы недоброжелатели если и осмеливались распускать свои поганые языки — то лишь за спиной и вполголоса, ну а среди студентов риторской школы, молодых сторонников свободы и прогресса, большинству было абсолютно наплевать, как кого зовут и кто какого происхождения — если ты, конечно, не сын вольноотпущенницы или рабыни, но, слава Константину, сия участь Эдуарда миновала.

Словом, если раньше Эдуард, засыпая вечерами, мечтал о том, что, получив образование и достигнув, таким образом, полного совершеннолетия, непременно сменит имя на более благозвучное — Гней там, к примеру, или, может, Юлий, — то последнее время он если и не передумал окончательно, то уж точно сильно охладел к этой идее. Разве что Спурий все-таки надо будет убрать…

Стоял ясный, по-весеннему теплый день. С учебником под мышкой Эдуард, как обычно, ожидал Елену в портике школы. Занятия у их учебных групп заканчивались одновременно, но девушка почему-то всегда выходила из здания на десять-пятнадцать минут позже него. Как у нее это получалось, Эдуард не понимал, но давно смирился как с неизбежным.

Сегодня, впрочем, Елена превзошла сама себя, заставив его прождать добрых полчаса. Эдуард собирался даже высказать девушке свое недовольство, но, едва взглянув в лицо, передумал: та явно выглядела чем-то обеспокоенной.

— Что случилось? — поинтересовался он, нахмурившись, вместо обычного приветствия.

— Помнишь, я тебе рассказывала о дяде Турусе? — вопросом на вопрос ответила девушка.

— Помню, а что? — кивнул он.

В отличие от него, Елена своих родственников знала. Точнее, одного родственника — старого оратора Туруса, которого называла дядей, хотя по возрасту тот, скорее, годился ей в деды, если не в прадеды. Жил он где-то на окраине города, вроде как небогато жил, но за учебу «племянницы» платил исправно. Эдуард сам никогда его не видел, но знал, что Елена «дядю» почему-то немного побаивается — без очевидной причины, иррационально.

— Мне сообщили, что он хочет меня видеть, — сказала девушка. — Говорят, он умирает…

— Просьба умирающего священна, — пожал плечами Эдуард. — Надо навестить старика.

— Я понимаю, но… — Елена не любила прямо говорить о своем страхе — как и вообще о своих слабостях, которых, впрочем, было не так много. — Сходи со мной, а? — подняла она на приятеля свои огромные серые глазищи.

— Не знаю, удобно ли… — заколебался юноша.

— Удобно! — поспешила заверить она. — Дядя всегда говорил: заходи с друзьями. Я, правда, и одна-то не особо заходила…

— Ну хорошо, — кивнул Эдуард. — Сходим.

— Спасибо! — встав на цыпочки — иначе было не дотянуться, — она звонко чмокнула его в щеку. Студент почувствовал, что краснеет. — Пошли!

— Что, прямо сейчас?

— Конечно. Если он и правда при смерти — тянуть не стоит, мне кажется… Мы ненадолго, — поспешно добавила она, видно, испугавшись, что ее товарищ может внезапно передумать. — Зайдем, узнаем, в чем дело, — и сразу же пойдем домой!

— Хорошо-хорошо, — успокоил ее Эдуард. — Идем. Дорогу знаешь?

— Найду. Это на севере, в тринадцатом округе. Отсюда не очень далеко.

— Идем, — повторил юноша, беря из рук Елены ее учебник и зажимая его под мышкой вместе со своим.

Взявшись за руки, они зашагали по улице.

* * *

Тринадцатый округ был районом средним — ни богатым, ни бедным. Тут жили в основном вышедшие в отставку стражники городской когорты, отошедшие от дел публиканы средней руки, а также студенты, снимающие одно жилье на двоих-троих. Дома здесь содержались неплохо: фасады в большинстве своем сияли свежей краской, колонны и барельефы регулярно мылись, двери подъездов и лестничные пролеты ремонтировались вовремя и аккуратно.

Квартира оратора Туруса располагалась на последнем, пятом этаже. До третьего этажа вела широкая открытая лестница, для того же, чтобы подняться выше, пришлось войти внутрь дома и карабкаться по крутым металлическим ступенькам, так что Эдуард, к своему стыду, даже немного запыхался.

Внутри квартиры было темно из-за плотно задвинутых штор, пахло сыростью и пряными травами. Старик лежал на кровати под высоким балдахином, рядом, у изголовья, со свечой в руке сидел плотный человек с пухлым лицом — Эдуард узнал в нем известного в городе медикуса Луция — тот недавно читал у них в риторской школе лекцию по судебной медицине.

— Кто вы? — недовольно поинтересовался медикус, оглянувшись на звук открывшейся двери. У него было много студентов, всех и не упомнишь.

— Я Елена, — выступила вперед девушка. — Это мой дядя, мне сказали, что он звал меня.

— Звал, — согласился медикус, поднимаясь с табурета, на котором сидел, и ставя свечу на тумбу у стены. — Но сейчас он спит, и, честно говоря, я бы не рекомендовал его будить.

— Нет, — послышался надсадный хрип из-под балдахина. — Не сплю… Пусть подойдет.

— Подойдите, — не стал возражать Луций, уступая место у кровати Елене. Сам он встал рядом с Эдуардом.

— Ты пришла… — прохрипел старик. Эдуард увидел, как из-под одеяла показалась ссохшаяся белая рука. Она потянулась, было, к девушке, и студент уже живо представил, как та в панике отшатнется, но Елена мужественно не двинулась с места. Рука, впрочем, до нее не достала, безвольно упав на кровать.

— Да, дядя, я пришла, — проговорила девушка.

— Ая умираю, — словно извиняясь, сообщил оратор.

— Нет, дядя, ты выздоровеешь, — почти недрогнувшим голосом сказала Елена.

— От старости не выздоравливают, — слабо усмехнулся Турус. — Но не перебивай меня, я должен успеть тебе рассказать…

Он умолк. Не решилась нарушить молчание и девушка.

— Я говорил тебе, что твоя мать умерла, когда ты была маленькой, — продолжил старик через полминуты, показавшиеся Эдуарду получасом. — Это не так… Не совсем так… Но все по порядку… Ее звали Алиса, ты знаешь — она была перегрина. Она жила здесь, в этом доме, на третьем этаже. Тебе тогда было полтора года — так она говорила, по крайней мере… Она нигде не работала, и у нее совсем не было денег. Первое время ей легко давали в долг все, и я тоже, но потом долгов накопилось уже столько, что давать перестали. При этом у нее был старинный кортик, рукоять которого усыпали драгоценные камни. Я советовал ей продать его — или хотя бы продать камни, даже нашел ювелира, который был готов дать за них хорошую цену — очень хорошую, правда, — но Алиса отказалась. Она говорила, что кортик принадлежит не ей, а тебе, и что он должен обеспечить тебе будущее… Так в итоге и вышло, но тогда долгов у нее накопилось уже так много, что даже самые лояльные кредиторы не выдержали и обратились в суд Сената. Сенат рассмотрел дело и постановил продать Алису в рабство сроком на десять лет.

— Как в рабство?! — ахнула, схватившись за сердце, Елена.

— Были назначены торги, — продолжил, не обратив внимания на ее отчаяние, Турус, — и я… Я выкупил ее. Больше года она жила моей рабыней. Я… Я собирался освободить ее и… Я хотел жениться на ней. Но дела мои внезапно пошли из рук вон плохо. Я ввязался в одну глупую финансовую авантюру, затем, чтобы как-то выпутаться из нее, влез в другую — рискованнее прежней… Погряз в долгах… В общем, я был вынужден продать Алису…

— Продать?! — в ужасе прошептала студентка. — Кому?

— Как и положено, Республике. Тебе тогда как раз исполнилось три. Алиса, разумеется, никак не могла взять тебя с собой, и тогда она попросила меня заботиться о тебе до тех пор, пока не выйдет срок ее долгового рабства. Она отдала мне кортик — твой кортик, — которым так и не воспользовалась для себя. Я извлек из рукояти камни и продал их — вырученных денег хватило и на интернат, и на грамматическую школу. На весь курс риторской школы немного не хватило, но дела мои поправились, и я без труда смог добавить недостающее из моих собственных средств. Так что не волнуйся, моя смерть не повлияет на твое обучение…

— А что стало с ней? — выдохнула Елена. — С моей матерью?

— Четыре года назад определенный судом срок рабства истек. Я ожидал, что Алиса вернется за тобой, но она не объявилась. Я пытался разузнать что-то о ее судьбе, но в архиве Сената мне отказались помочь. Не спасли даже связи среди магистратов, наработанные за годы службы оратором. Так что я не знаю. Но погоди, это еще не все…

Он вновь умолк, собираясь с силами. Слушатели ждали, затаив дыхание.

— Алиса свято верила, что ценность кортика не столько в украшающих его камнях, сколько в нем самом. Не знаю, что она имела в виду. Ну, ножны посеребренные — так по сравнению с камнями это ерунда, я их даже продавать не стал. Но Алиса просила обязательно сберечь его для тебя. Вот он…

Рука старика, дернувшись, потянулась под подушку и через несколько секунд действительно извлекла оттуда изогнутый кортик в серебристых ножнах.

— Возьми, — голос Туруса внезапно зазвучал торжественно и твердо — так, наверное, он гремел когда-то под сводами судебных залов. — Возьми и ступай, отныне у меня более нет перед тобой долгов… — он вновь захрипел. — Ступай, — повторил он уже едва слышно. — Я устал…

— Ступайте, Елена, — сделал шаг вперед медикус Луций. — Вашему дяде… Оратору Турусу, — поправился он, — нужен покой.

Пошатываясь, словно во сне, Елена с кортиком в руках двинулась к выходу из квартиры. В дверях Эдуард приобнял ее за плечи — девушку трясло, словно в лихорадке.

2

Александра. Давным-давно

Стражник отпер кормовой люк воздушного катера и замер возле него с разрядником в руке. Легат Квинт поднялся из своего кресла и жестом предложил Александре последовать своему примеру. Та подчинилась.

— Прощайте, перегрина, — сухо проговорил легат.

— Что передать Владыке? — спросила она, выдавив кривую улыбку. Несмотря ни на что, казаться безмятежной с каждой секундой становилось все труднее и труднее.

— Не кощунствуйте, — укоризненно покачал головой командующий городской когортой. Плюмаж его парадного шлема мелко затрепетал.

— И не думала, — насмешливо тряхнула она отросшей черной челкой.

— Прощайте, — повторил легат.

Александра собиралась, было, ответить, но почувствовала, что голос ее в любой миг готов предательски задрожать, и промолчала. Кивнув своему высокопоставленному конвоиру, она гордо вскинула голову и шагнула в проем люка. Дверь катера за ее спиной незамедлительно захлопнулась. Еще одна, катеру уже не принадлежавшая, опустилась следом откуда-то сверху, окончательно отрезая мир тех, кому суждено жить, от последнего пристанища обреченных на смерть.

Впрочем, это мы еще посмотрим, кто и на что здесь у вас обречен!

Через полминуты ее глаза привыкли к полумраку, царившему внутри Алтаря, и Александра худо-бедно смогла рассмотреть обстановку. Помещение, в которое она попала, было круглым, просторным — ярдов двадцати в диаметре, окон не имело, но располагало тремя плотно закрытыми дверями — это помимо четвертой, оставшейся у нее за спиной. Слабый свет, струящийся откуда-то из-под потолка, рассеивался на полпути, оставляя пол во власти тьмы.

Товарищи Александры по несчастью по большей части сидели, прислонившись спинами к стенам, но четверо или пятеро, подобно ей самой, стояли в полный рост. Руки некоторых были стянуты за спиной, как минимум у одного из узников были связаны и ноги. Обведя помещение взглядом, она насчитала пятнадцать юношей и четырнадцать девушек. Выходит, все жертвы в сборе, ждали одну ее.

Появление Александры не вызвало в Алтаре особой реакции: кто-то бросил на нее равнодушный взгляд — да и только, большинство не удосужилось и головы повернуть.

Обернувшись, девушка попробовала пошевелить дверь — та, как она и ожидала, не поддалась ни на долю дюйма. Помедлив несколько секунд, Александра сделала шаг в сторону и села на пол, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Легат Квинт уверял, что сбежать из Алтаря невозможно. Что ж, вероятно он знал, о чем говорил. А вот интересно, как сюда собирается проникнуть Дракон? Каков бы он ни был — а на этот счет у Александры имелся ряд довольно смелых предположений — двери, через которые сюда попадают жертвы, должны быть для него тесноваты. Странно, кстати, что этот вопрос приходит в голову ей одной…

Кое-кого из присутствующих, впрочем, как скоро выяснилось, занимали мысли совсем иного рода.

— Ну, что расселись?! — прокричал внезапно юноша в синей тоге — один из тех немногих, кто упрямо продолжал стоять на ногах. — Готовы к смерти?! Правильно, что готовы! Но несколько минут у нас еще есть! Успеем пожить напоследок! Ты! — сделав два шага вперед, он ткнул пальцем в девушку, сидящую в трех ярдах от Александры. — Идем со мной!

— Куда? — не поняла та. Она попыталась отстраниться, но смогла лишь вжаться спиной в холодную стену.

— Куда? — переспросил обладатель синей тоги, демонстративно оглядываясь по сторонам. — А ведь и правда: некуда! — согласился он. — Что ж, придется прямо здесь! — сделав еще шаг, он нагнулся и схватил девушку за плечо. Та рванулась в сторону, затрещала материя, и в руках у него остался плащ.

— Не надо! — выговорила девушка.

— Ошибаешься! Надо!

— Оставь ее в покое! — бросила со своего места Александра.

— А это у нас тут еще кто? — обернулся юноша, нахмурившись.

— Оставь ее в покое! — повторила Александра, поднимаясь на ноги. Мышцы, к ее удивлению, успели затечь, и подъем вышел не столь резвым, как она планировала.

— И не подумаю! — ухмыльнулся нахал, вновь склоняясь над своей жертвой.

Обреченно вздохнув, Александра двинулась к ним.

— Слов не понимаешь? — резким движением она сбросила руку юноши с плеча соседки.

— Да отвали ты!.. — тот, не глядя, отмахнулся, Александра отступила, но полностью уклониться от удара не сумела. Кулак противника задел ее бок — вскользь, но довольно чувствительно.

— Не понимаешь, — констатировала, поморщившись — не столько от боли, сколько от досады, — Александра.

Поймав руку юноши, она позволила ей продолжить движение, разворачивая противника лицом к себе, и что было сил пнула того коленом ниже живота. Юноша охнул и согнулся пополам, после чего обрушенный сверху кулак отправил его на пол.

— Если уж суждено умереть — умри достойно! — Александра рванулась, чтобы пнуть упавшего, но чьи-то руки, обхватив сзади, удержали ее на месте. Она попробовала вывернуться, но захват был крепок.

— Не надо, — вкрадчиво проговорил голос над самым ее ухом. — Он все понял. Ведь так, Секст? — вопрос, вероятно, был адресован поверженному нахалу.

Тот промычал в ответ нечто невнятное.

— Отпустите меня, — потребовала Александра.

— Охотно, — руки незнакомца разжались.

Поспешно отступив на безопасную дистанцию, девушка повернулась: перед ней стоял молодой человек лет двадцати — пожалуй, самый старший из присутствующих в Алтаре, — высокий — выше ее на добрую голову, — с большими, широко посаженными глазами на круглом лице. — Публикан Авл к вашим услугам, — представился он, учтиво поклонившись.

— Алекса, — назвалась она именем, под которым была известна в Республике. — Перегрина, — это слово означало, что она иностранка.

— Прошу извинить юного Секста, — кивнул Авл на скрючившееся на полу подвывающее тело. — Вы абсолютно правы, перегрина Алекса, его поведение недостойно гражданина. Сожалею, что не успел вмешаться первым. Надеюсь, с вами все в порядке?

— Лучше не бывает, — буркнула Александра, почесывая ушибленный бок.

— А с вами, юная гражданка? — повернулся он к подвергшейся нападению девушке, так и сидевшей на полу, вцепившись обеими руками в сорванный с плеч плащ.

Та быстро-быстро закивала.

— Спасибо, — выдохнула затем она, обращаясь, впрочем, не к Авлу, а к Александре.

— Не за что, — пожала та плечами. На нее вдруг горой навалилась усталость. Неудивительно, впрочем: ночь прошла без сна.

— Не смею более надоедать, — Авл вновь поклонился и отступил в полумрак. Уполз куда-то и незадачливый забияка Секст.

— Как тебя зовут? — задала вопрос Александра, усаживаясь рядом с его несостоявшейся жертвой.

— Юлия Квинта, — выговорила та дрожащими губами.

— А я Алекса, — сообщила она. — Будем держаться вместе, Юлия? Глядишь, Дракон нами и подавится?

Вместо ответа девушка уткнулась лицом ей в плечо и разрыдалась. Александра хотела, было, сказать ей что-нибудь утешительное, но мысли словно загустели, голова потяжелела, язык онемел, и прежде чем она успела понять, что с ней такое происходит, Александра провалилась в сон. Впрочем, не прошло и минуты, как плач Юлии стих — уснула и она. Вероятно, уснули все тридцать несчастных, предназначенных в жертву ненасытному Владыке, но Александра видеть этого, конечно же, уже не могла.

* * *

Пришли в себя они все тоже почти одновременно — и не в гнетущей полутьме Алтаря, а в светлой квадратной комнате с низким потолком, каждый — в отдельном кресле, пристегнутый к нему скрещенными ремнями. Освободиться от них, правда, не составляло особого труда — замки открывались легким нажатием пальца. Некоторые так и поспешили сделать, Александра, однако, торопиться не стала, опасаясь подвоха.

— А где же Дракон? — нарушил молчание кто-то сзади — за высокой спинкой кресла она не могла видеть, кто именно, но голос был незнакомый.

С этого момента словно плотину прорвало.

— Нет Дракона! Не прилетел!

— Не может быть!

— Мы что, все проспали?!

— А что если он нас уже… Того?

— В смысле — «того»?

— Ну, сожрал?

— Что-то уж ты больно хорошо выглядишь для сожранного Драконом!

— Жрецы что-то такое говорили про жизнь после смерти!

— Так вот ты каков, мрачный Орк!

— Не такой уж он и мрачный!

— Где мы? — негромко спросила из соседнего кресла Юлия, обращаясь к Александре.

— Точно не знаю, — призналась та, ободряюще улыбнувшись. — Но мы живы — это главное!

— А где Владыка? — не унималась девушка.

— Похоже, это и есть Владыка, — прошептала Александра.

Именно на что-то подобное она и рассчитывала — с того самого момента, когда увидела на стене в мастерской картину слепого маэстро Цейония. Дракон — вовсе не сказочное чудовище! Он что-то вроде орбитального замка — только не привязанного к планете, а способного летать меж звезд. Невероятно, да, но все другие предположения еще более невероятны!

— О чем ты? — нахмурилась Юлия. — Не понимаю!

— Я и сама еще до конца не понимаю, — сказала Александра. — Но жрать живьем нас вряд ли станут.

— Сперва умертвят?

— Посмотрим, — отмахнулась она, раздосадованная тупостью новой подруги. — Думаю, ждать осталось недолго.

Подтверждение ее словам пришло незамедлительно: стена перед ними внезапно разошлась, словно ее полоснули невидимым клинком, и через образовавшийся проем в комнату вошел невысокий человек, одетый в серый костюм, состоящий из узких брюк (самых настоящих брюк!) и короткой куртки. На голове у него была серая же сплюснутая с боков легкая шапочка с завернутыми вверх полями-бортиками, украшенная серебристым треугольным значком.

Все разговоры и выкрики мгновенно смолкли.

Человек в сером костюме обвел глазами присутствующих, не задержав ни на ком взгляда долее, чем на секунду.

«Пересчитывает», — пришло почему-то в голову Александре.

— Приветствую вас на борту Константина, рекруты, — проговорил он затем. — Прошу подойти ко мне по одному и зарегистрироваться, — он извлек из кармана куртки потрепанный блокнот.

— На борту Константина? — удивленно переспросил кто-то. Судя по голосу, это вполне мог быть Авл. — Что это значит, гражданин? Звучит как кощунство!

— На этот вопрос вы скоро получите ответ, — кивнул обладатель серого костюма. — Правда, не все.

— Не все?

— Ответ получат те, кто пройдет испытание и станет драконьей кровью.

— А остальные? — не унимался Авл. Освободившись от ремней, Александра приподнялась из кресла и обернулась: это был именно он.

— Остальные станут калом и будут извергнуты в Орк, — как о чем-то само собой разумеющемся сообщил пришедший. — А сейчас подходите для регистрации. Поспешите — не тратьте попусту дарованное нам Константином время!

3

Эдуард

— Я должна найти ее, — глядя вдаль пустыми глазами, проговорила Елена.

— Кого? — «на автомате» спросил Эдуард, хотя, еще недоговорив, понял, что услышит в ответ.

— Мою мать. Рабыню Алису! — взвизгнула девушка так, что зашелестели листья на дереве над ее головой.

Они сидели в сквере на широкой каменной скамье с подлокотниками в виде взлетающих на гребне волны мраморных рыб — дойти до дома у Елены не хватило воли. Народу вокруг было немного, но два или три человека все же оглянулись на крик.

— Тише, — нахмурился Эдуард. — Во-первых, не рабыню, — он постарался говорить спокойно и убедительно. — Даже если старик не соврал, уже четыре года, как не рабыню! Срок приговора вышел, а повторно никого нельзя обратить в рабство ранее, чем через пять лет, — это закон, ты же будущий оратор, сама знаешь. А во-вторых, как ты ее найдешь? Если уж у твоего дяди, с его-то связями, ничего не вышло…

— Он мне не дядя… — всхлипнула Елена.

— Не дядя, — согласился юноша. — Но это ничего не меняет: никто не пустит нас в архив.

— Как… Как они могут не пустить? Должны же они понимать: это моя мать! Я дойду до Сената… До самого Претора!

— Хорошо-хорошо, — кивнул Эдуард. — Дойдешь. Вместе дойдем. Но сейчас успокойся… Надо все тщательно обдумать!

— Что обдумать? — послышался вдруг совсем рядом знакомый голос. Эдуард обернулся: у дальнего конца скамьи, облокотившись на плавник мраморной рыбины, стоял Виктор.

Они дружили с раннего детства — с интерната. Виктор был на полгода младше их с Еленой, но как-то так сложилось, что по жизни они шли вместе — в одной группе в интернате, в одном классе в грамматической школе. И лишь недавно пути их парадоксальным образом разошлись: Эдуард, безнадежно грезивший о «седле» всадника, поступил в риторскую школу, а Виктор, с младых ногтей мечтавший как раз о карьере судебного оратора, — в кавалерийскую академию.

Дело в том, что полгода назад на Виктора, уже подготовившего документы к подаче в риторскую школу, нежданно-негаданно свалилось «седло».

Надо сказать, что «седла» в Республике не то чтобы редкость, но и не та вещь, которую можно свободно купить на городском рынке. Выпускник риторской школы, успешно сдав итоговый экзамен, получает в подарок свой собственный кодекс законов и немедленно становится оратором, выпускник кавалерийской академии, аттестовавшись, — лишь право занять очередь за кем-то из действующих всадников, только после смерти которого он сможет претендовать на «седло». Работа у всадников непростая, но в меру опасная, гибнут они далеко не каждый день, так что ожидание вполне может затянуться на годы, а то и на десятилетия.

Если еще вспомнить о заоблачной стоимости обучения для «безлошадных» курсантов, становится ясно: для сироты из интерната попасть в число всадников — дело почти что безнадежное. Сам Эдуард простился с мечтой детства еще за несколько лет до окончания грамматической школы. Смирился. Точнее, смирился бы, если бы не чудо, случившееся с Виктором.

Чудо, которого тот не только не желал, но которому всячески сопротивлялся.

В тот день, когда Виктор сообщил им с Еленой эту новость, Эдуард впервые в жизни позавидовал другу. До такой степени позавидовал, что просто не смог более оставаться в его обществе: самым постыдным образом сбежал, хлопнув дверью. Они не общались потом не менее месяца: Эдуард понимал, что не прав, но ничего не мог с собой поделать, а Виктор, видно, всерьез обиделся и первым не подходил. Это уже Елена потом их помирила. Она и рассказала Эдуарду о том, что Виктор поступил в академию. Как и о том, что поступать туда не хотел, но оказался перед выбором: или академия, или улица, вариант с риторской школой даже не рассматривался. Кто и на каких основаниях диктовал их другу такие жесткие условия, девушка не знала. Не распространялся об этом и Виктор — потом, когда общение между ними возобновилось. А Эдуард не спрашивал.

— Так что обдумать-то? — повторил свой вопрос Виктор.

— Ничего, — буркнула Елена, отводя взгляд в сторону.

— Когда ничего, об этом не орут на всю улицу, — заявил тот, обходя скамью и без приглашения усаживаясь рядом с девушкой. — Давайте колитесь, что у вас стряслось!

— Ничего не стряслось… — Эдуард понятия не имел, как оградить Елену от переживаний и при этом не слишком задеть обидчивого друга.

— Ничего? — переспросил Виктор.

— Ничего. Если не считать, что ты сейчас сидишь рядом с дочерью рабыни! — рявкнула Елена.

Надо отдать ему должное, ни один мускул не дрогнула на лице будущего всадника.

— Я сижу рядом с Еленой, гражданкой Республики, студенткой риторской школы и моим другом, — проговорил он с расстановкой. — Последнее — самое главное, и все остальное не имеет никакого значения. А теперь живо рассказывайте, что у вас такое произошло.

Эдуард вопросительно посмотрел на девушку.

— Давай ты, — кивнула она ему. — Я не смогу…

— Давай, не тяни, — подбодрил его Виктор.

Тщательно подбирая слова — как ни крути, судебных ораторов учат именно этому, — Эдуард пересказал другу все, что они узнали сегодня от умирающего старика.

— Надо ее разыскать, — закончил он свой рассказ. — Вот только мы не знаем, как. Оратор Турус, по его словам, пытался, но не смог, несмотря на все свои связи среди магистратов.

— Если постараться, найдется и на магистратов управа… — задумчиво пробормотал Виктор, почесывая ногтем указательного пальца переносицу — он всегда так делал, когда размышлял.

— Сенат? — предположила Елена.

— Претор? — почти одновременно с ней произнес Эдуард.

— Очевидные пути ваш старикан наверняка опробовал, — покачал головой Виктор.

— А что, есть иные? — с сомнением спросила девушка.

— Есть, — кивнул Виктор. — Констанция.

Эдуард передернул плечами. Час от часу не легче. Констанция! Десница Владыки в Республике, среди прочих вопросов, ведающая Жребием! Нет, времена, когда люди всерьез верили, что на Алтаре Дракон живьем пожирает свои жертвы, конечно, давно прошли, но все, связанное с Константином, по-прежнему навевало на многих священный трепет, и Эдуард не был здесь исключением. К Констанции шли, если она звала сама, по своей же воле — только в самом крайнем случае, когда никакого иного выхода уже не оставалось.

С другой стороны, разве не именно в такую ситуацию попала Елена?

— Погоди, давай не будем принимать скороспелых решений, — быстро проговорил он, видя, что девушка уже поднялась на ноги — словно собиралась отправиться в Храм незамедлительно. — Надо все тщательно обдумать…

— Да что тут думать? — выпалила та. — Пошли!

— Погоди, — повторил Эдуард, потянув ее за руку и заставив вновь усесться на скамью. — Констанция — это тебе не районный магистрат. В Храме своя, особая процедура, свой график, наверное… Не вышло бы хуже…

— Как может выйти хуже? — пожала плечами Елена. В глазах ее вновь пылал огонь — так бывало всегда, когда она была настроена решительно.

— Не знаю, я в Храме никогда не был. Ты ведь тоже не была?

— Ну, не была. Но…

— Я был, — неожиданно сказал Виктор.

— Ты? — в один голос изумленно воскликнули друзья.

— А кто, по-вашему, осчастливил меня «седлом»?

Под сердцем у Эдуарда неприятно кольнуло.

— Ты не рассказывал, — заметила Елена.

— Еще как рассказывал, — хмыкнул Виктор, — только вот кто меня слушал? Один убежал, едва дверь с петель не сорвав, другая набросилась, аки дикая львица, что я, мол, друга обидел…

«Вот как?» — поднял брови Эдуард.

— Короче, — привычно взяла ситуацию в свои руки Елена. — Рассказывай теперь! — потребовала она. — Что за дела у тебя с Констанцией?

— Да где уж нам — дела… Сижу дома — полгода назад дело было, — перебираю документы, вдруг стук в дверь. Открываю — ликтор. С фасциями, все как положено. Я, честно говоря, испугался немного: накануне мы как раз праздновали выпуск, ну и увлеклись немного. Вазу в парке уронили… — подавшись чуть вперед, Виктор повернулся к Эдуарду. — Помнишь, Эд? — он вообще любил сокращать имена. Так, Эдуард у него был Эд, а Елена — почему-то Эль. Эдуард пробовал в ответ называть его Вик, но как-то не прижилось, разве что Елена подхватила, а вот Эд и Эль ушли в народ и использовались теперь кем ни попадя.

— Помню, — не смог сдержать улыбки тот.

— А я-то как помню, — сказала Елена. — Я тогда как раз в этой вазе сидела, пряталась от вас.

— Да? Вот этого я уже не помню, — усмехнулся Виктор. — Ну да не суть. В общем, я подумал, что это за мной из суда прислали. Но нет. «Гражданин Виктор?» — спрашивает. «Да», — говорю. А куда деваться? «Извольте проследовать со мной в Храм». Я сначала не расслышал. Почему это, думаю, «хам»? Ну ладно — «хулиган», хотя это еще тоже доказать надо, но хам? Вроде, не грубил никому… Но что делать? Надел плащ, вышел на улицу. Смотрю: куда-то не туда он меня ведет. Уточнил — тут-то все и прояснилось. Я, правда, только еще сильнее испугался. В суде еще как-то оправдаться можно, в конце концов, нечего такие неустойчивые вазы ставить в общественных местах, где вообще-то люди ходят, но Констанция? Она же тебя, говорят, насквозь видит! В общем, пока шли, натерпелся страху. А он мне при этом еще объясняет: как входить, что говорить… Ну вот, дошли. В портике он у меня разрядник отобрал — вы знаете, я без него никуда, — Виктор продемонстрировал висящее у бедра оружие. В последние годы в городе мало кто носил такое, и его привычка никогда не расставаться с разрядником была в их кругу излюбленной темой для шуток. — Захожу. Констанция сидит на троне в золотой маске, все как положено. Я поклонился, приветствовал, как учили. Она мне несколько вопросов задала — ничего особенного, типа «как здоровье» и все такое. Я ответил. А потом она и говорит: «Владыка ждет тебя, Виктор». Вот тут я чуть не… В общем, такого испуга не испытывал с тех пор, как в пять лет в интернате вы меня с горки столкнули.

— Это еще кто кого столкнул! — вскинулся Эдуард.

— Только упал почему-то один я, — заметил Виктор. — Но сейчас не о том… Собственно, на этом мой визит в Храм завершился. Дальше был полет в карете — не вместе с Констанцией, конечно, — в кабинке с ликторами, ну и «седло», — он задрал рукав, демонстрируя стальную ленту браслета на левой руке, — всадник, получивший «седло», носит такой, не снимая.

В груди у Эдуарда вновь больно кольнуло.

— До сих пор не знаю, за какие заслуги. Я отказывался, честное слово — но попробуй-ка поспорить с Констанцией! Хотя там уже не столько она распоряжалась, сколько какие-то другие люди. А она только сказала, что теперь я должен явиться в кавалерийскую академию, и что мое «седло» доставят прямо туда. Я даже попробовал, было, заикнуться про риторскую школу — без шансов. Либо академия, либо пол на форуме мести. Вот такая история, — закончил он.

— А Дракона ты видел? — не удержался от вопроса Эдуард.

— Дракона — нет. Только вход в пещеру. Да я и не рвался, откровенно говоря…

— Понятно, — кивнула, между тем, Елена. — Ты слова эти заветные помнишь?

— Какие слова? — не понял Виктор.

— Те, что в Храме нужно говорить?

— Да что там помнить… «Славься, Констанция!» — вот и все слова. И поклониться не забыть.

— Отлично, — кивнула девушка. — Ну что, пошли? — она рывком поднялась со скамьи.

— Куда? — спросил Эдуард.

— В Храм, куда же еще. К Констанции. А что, есть еще варианты?

4

Александра. Давным-давно

— Ваше имя? — задал вопрос «серый».

— Алекса, — назвалась Александра.

— Алекса? — переспросил тот. — Это имя не входит в реестр рекомендованных к наречению в Республике.

— Я перегрина, — пояснила девушка.

— Вот как? — почему-то удивился «серый». — В таком случае, вы можете зарегистрироваться как под этим именем, так и под любым иным из реестра, утвержденного Константином.

— Могу я назваться Александрой? — спросила она. — Так… Так меня звали раньше.

— Это имя также не рекомендовано, но вы можете принять его, если желаете, — кивнул «серый».

— В таком случае — Александра, — заявила девушка.

«Серый» коротко чиркнул что-то в своем блокноте. Перо, используемое им, напоминало заостренную палочку с уплощенным верхним концом.

— Будучи перегриной, вы, несомненно, проходили Путем? — не столько спросил, сколько констатировал он, вновь обращая взор на Александру. Ростом «серый» был ниже девушки, однако ту не покидало ощущение, что на нее смотрят сверху вниз.

— Да, — ответила она. — Неоднократно.

— Что ж, значит, вам повезло, — заметил «серый». — Ваш удел — драконья кровь.

— Испытание, которое ждет нас, — Путь? — догадалась Александра.

— Совершенно верно. И раз уж вы знакомы с ним, можете помочь пройти кому-то из рекрутов — если пожелаете.

— Помочь? — не поняла девушка. — Разве это возможно?

— Разумеется, возможно. Возьмите за руку новичка по вашему выбору и вступите на Путь вместе с ним.

— И это поможет? — с сомнением нахмурилась Александра.

— Это не будет лишним. Но будьте готовы принять на себя часть ноши испытуемого. Если вы достаточно сильны, вас это не убьет, но прогулка меж звезд не будет легкой… Можете вернуться в кресло, — «серый» перевернул лист блокнота и, забыв о девушке, обратился к стоящему за ней рекруту: — Ваше имя?

Заняв свое место, Александра принялась застегивать ремни.

— Слышал? Нас отправят на Путь! — донесся до нее откуда-то сзади испуганный мальчишечий, почти что детский голос.

— Всего-то? — последовал насмешливый ответ.

— Тебя не страшит Путь, Сервий?

— Нисколько! Мой отец — всадник, ходил этим Путем десятки раз!

— А ты тоже?

— Нет. Но мне всегда говорили, что я весь в отца!

— Что ж, хорошо тебе!

— Да не дрейфь, дружище Кезон, держу пари, ужасы Пути очень сильно преувеличены досужей молвой!

— Но говорят, чуть ли не половина вставших на Путь расстается с жизнью…

— Мало ли что болтают невежды!

— А что такое Путь? — услышала Александра робкий вопрос Юлии.

Ее соседка уже тоже вернулась в свое кресло и теперь неумело возилась с тугими ремнями.

— Дорога, соединяющая между собой звездные системы, — пояснила она. — По ней может пройти рыцарь в «седле» — всадник по-вашему — ну и вот, как видно, Дракон. Не все люди способны его преодолеть, и почти никто — не испытав в первый раз глубокого потрясения.

— Я боюсь… — прошептала Юлия. Ей, наконец, удалось защелкнуть ремни, и теперь, спеленатая в кресле, бледная и съежившаяся, она в самом деле походила на отданную на заклание жертву.

— Не бойся, — Александра постаралась, чтобы ее улыбка выглядела ободряющей. Судя по застывшему лицу подруги, вышло это у нее не слишком хорошо. — Дай мне руку, — решившись, она протянула в ее сторону свою, — пойдем вместе.

Юлия послушно вложила холодные, мелко дрожащие пальцы в ее ладонь.

— Не бойся, — снова сказала Александра, осторожно их сжимая. — Все будет хорошо.

— Все будет хорошо, — как заклинание одними губами повторила Юлия.

Свой собственный первый Путь Александра помнила плохо. Была она тогда шестилетним ребенком, и все происходящее казалось ей до поры до времени, скорее, увлекательной игрой с ценным призом в конце, нежели серьезным испытанием. Страшно не было совсем — даже когда внезапно сделалось очень больно. Боль вызвала не оторопь, а собранность и настрой на борьбу — так ее, дочь славного графа де Тэрако, все предки которого со времен Антона Первого и Альфреда Завоевателя были рыцарями, воспитывали. Впрочем, нарты вообще рождены космосом для Пути, и редкие бедолаги-неудачники из этого народа-рыцаря лишь подтверждают общее правило.

Население Драконьего Угла, к которому относилась Республика Константина, было смешанным, но, насколько могла судить Александра, в основном в жилах его жителей текла кровь питтов и асатов. И если первых Путь обычно принимал почти на равных со своими любимцами-нартами, то вторых нередко отвергал.

До сегодняшнего дня Александре лишь однажды довелось быть свидетелем выхода на Путь другого человека. Речь, разумеется, об Эдуарде — юном фермере с Кар, по стечению обстоятельств получившим во владение «седло» и вовлеченном в политические интриги ее мачехи, графини де Тэрако. Впрочем, что уж тут валить на мачеху, если это именно она, Александра, подбила тогда Эдуарда бежать из системы Кар, а значит, вступить на Путь.

Александра шла с ним, заняв место в капсуле оруженосца, и рисковала не меньше несчастного новичка: одолей Путь Эдуарда, она не смогла бы принять на себя управление «седлом» и навсегда сгинула бы во тьме безымянной транзитной звездной системы. Помочь рыцарю, однако, она ничем не могла — сквозь двойную броню переборок руку было не просунуть, да и не принято у нартов вести рыцаря по Пути за ручку.

Но дорого бы она отдала за то, чтобы забыть слышанное по внутренней связи, когда Путь испытывал Эдуарда.

Эдуард не был нартом. Асат — «даже не питт», как выразилась циничная графиня, выслушав доклад Александры. Но все же он справился. Путь покорился ему. Возможно, лишь затем, чтобы однажды привести в Драконий Угол, где уже не космос — простые люди убили в юном рыцаре вкус к жизни, превратив в безвольную куклу. У космоса и хаоса — специфическое чувство юмора.

Лекарь — здесь их называют медикусами — говорил, что со временем Эдуард оправится. Возможно. Помочь ему Александра была не в силах — и все же чувствовала себя виноватой, что — пусть и против воли — оставила его одного в этот роковой час. Ну как одного — с ним прокуратор Тит, которому она щедро заплатила, и его дочь Октавия. Октавия… Вот ее-то там, пожалуй, лучше бы и не было вовсе! Особенно сейчас, когда Эдуард…

Юлия слабо вскрикнула, и Александра только теперь заметила, что стальными тисками сжала пальцы подруги.

— Извини, — пробормотала она, ослабляя захват. — Я задумалась.

— Ничего, — выдохнула Юлия.

А затем они вступили на Путь.

* * *

Теперь уже пальцы Юлии впивались в ее ладонь так, словно пытались пронзить плоть короткими ухоженными ногтями насквозь, но Александра едва замечала их. А вот жидкий лед хаоса, стекающий с этих пальцев, проникающий вверх по руке — сначала до локтя, затем до плеча и, наконец, потоком хлынувший в грудь, вымораживая кровь в сердце, — не заметить было невозможно. Юлия кричала, билась в конвульсиях так, что трещали ремни, удерживающие ее в кресле, и вместе с ней кричала и металась Александра — безмолвно и недвижимо, внутри себя.

Поняв, что с наскока ее не взять, Путь сменил тактику. «Мы же с тобой давно знакомы, виконтесса, — словно говорил он, слегка — лишь для вида — подтапливая лед. — И все между собой давно решили. Иди вперед, я не смею препятствовать тебе. Но зачем тебе тащить за собой этот балласт? Разожми ладонь, отдай мне то, что и так принадлежит мне по праву! Если вдруг она окажется достойна — она справится сама. Если же нет — разве не будет такой исход справедлив? Отпусти. Отпусти — и отдохни, ты устала, я же вижу. Отпусти и иди во имя всеблагого космоса!»

— Нет, — прохрипела Александра сквозь до скрипа, до крошева сжатые зубы. — Нет, я не отдам ее тебе! Я останусь с ней, и мы пройдем вместе!

За заполнившими помещение воплями и стонами едва ли кто-то расслышал ее слова, но по назначению они попали.

«Что ж, — мог бы ответить на них Путь, обладай он в самом деле даром человеческой речи, — как тебе будет угодно, виконтесса. Ты сама нарушила завет, и теперь у меня нет перед тобой никаких обязательств. Ее слабость — твоя слабость. Сгинете вместе».

— Никогда, — качнула головой Александра, едва справившись с этим жестом, — новый ледяной вал сковал шею, клетку за клеткой стирая ее из бытия. — Моя сила — ее сила. Я одолела тебя в шесть лет — одолею и в семнадцать!

«Тогда ты шла без гирь, привязанных к ногам. Сегодня они утянут тебя прямиком в хаос!»

— Нет таких гирь, что заставят меня хотя бы оступиться!

«Что ж, ты права, — фальшиво согласился Путь. — Ты и правда сильна — и ты пройдешь! Но свое я все равно возьму — она не пройдет!»

— Мы пройдем вместе, — упрямо повторила Александра — уже беззвучно, ибо щупальца хаоса добрались до гортани и пронзили язык.

«Глупое упрямство! Даже если сейчас я уступлю — что помешает мне забрать ее в следующий раз, когда тебя не будет рядом?»

— Я всегда буду рядом, даже находясь за тысячу переходов. Ты сам накрепко связал нас. Отныне и навеки. Отступись, ты проиграл!

«Еще нет!»

— Уже да, — язык вновь подчинялся ей, хотя еще и с трудом.

Ледяные когти, оставляя за собой глубокие ноющие борозды, соскользнули вниз от горла, проскребли по груди, высвобождая из своей хватки вновь начавшее биться сердце, рвя мясо, попытались, было, зацепиться за предплечье, но сорвались и исчезли окончательно.

Юлия в соседнем кресле в последний раз выгнулась дугой — и обмякла, расслабив начавшие теплеть пальцы. Дыхание ее сделалось ровным и глубоким.

Путь был позади.

* * *

Стена впереди вновь разошлась, пропуская в помещение «серого». Точнее, сразу троих «серых», одетых одинаково, но различающихся между собой не менее, чем обычно различаются случайно оказавшиеся рядом люди. Шагнув к крайнему в первом ряду креслу, один из «серых» извлек из кармана на груди короткий вороненый цилиндр и поднес его торцом к лицу застывшего без сознания рекрута. Из цилиндра в глаз несчастному ударил узкий багрово-алый луч, и веко само собой поднялось, открыв невидящий глаз.

— Кровь, — равнодушным тоном бросил «серый», выключая свой фонарик.

— Кал, — столь же спокойно констатировал он, посветив в лицо следующему.

Александра вздрогнула.

— Кровь, — вынес он вердикт, осмотрев третьего пациента.

— Кровь.

Это касалось Александры, для нее фонарик не понадобился.

— Кровь.

Юлия прошла проверку, и Александра, хотя нисколько и не сомневалась теперь в ее успешном исходе, не смогла сдержать вздоха облегчения.

— Кал.

«Серый», между тем, перешел во второй ряд кресел.

— Кровь.

— Кал…

* * *
Девятнадцать рекрутов успешно преодолели испытание. Одиннадцати, включая самоуверенного Сервия, а также знакомца Александры по Алтарю Авла влиться в драконью кровь оказалось не суждено.

5

Эдуард

Перед Храмом они застали целую группу людей, ожидавших приема: двух пожилых публиканов, вполголоса обсуждавших неизбежность банкротства некого Марка Квинтуса, мужчину и женщину в скромных, едва не до дыр заношенных одеждах, судя по всему, мужа с женой, и явившегося в сопровождении раба тучного гражданина в пурпурной тоге, положенной по статусу только сенаторам или высшим магистратам. Лицо его показалось Эдуарду знакомым, но ни имя, ни должность он, как ни старался, вспомнить не мог. Дежуривший у колоннады портика ликтор в золотом плаще осведомился у друзей о цели их визита, записал имена, поинтересовался, известна ли им процедура (все дружно почему-то поспешили ответить, что известна, хотя что бы и не послушать лишний раз? Эх, верная мысль всегда поздно приходит), а также изъял разрядник Виктора и полученный Еленой от оратора Туруса кортик. Оружие он запер под замок в стоящий в углу сундук, взамен выдав два напоминающих серебряные монеты жетона с выгравированными на них номерами «III» и «VI».

Признаться, Эдуард никак не думал, что кроме них троих найдутся еще желающие увидеть Констанцию и придется ждать, но, очевидно, Храм пользовался среди граждан Республики куда большей популярностью, чем он полагал. В душе он был даже немного рад задержке — несмотря ни на что, идти внутрь было боязно.

Первыми ликтор пригласил в Храм семейную пару. Внутри они пробыли считанные минуты. На выходе женщина выглядела весьма довольной, муж же ее пребывал в глубокой задумчивости — так что даже едва не врезался в колонну портика, лишь в последний момент супруга отдернула его в сторону за руку. «Сенатор», как назвал Эдуард про себя обладателя пурпурной тоги, вызванный следующим, отсутствовал не менее получаса. Раба его ликтор впустить в Храм отказался, и тот остался ждать хозяина у колоннады, беспокойно теребя пальцами кожаный ошейник. Видно, попал в рабство не так давно, не привык еще к тугому ремню на горле. После «сенатора» настала очередь публиканов. Они вошли вдвоем, но первый молнией вылетел назад уже через пять минут и, не снижая скорости, скрылся в переулке. Второй проследовал за ним лишь через четверть часа — шагая неспешно, можно даже сказать, значительно.

— Гражданин Виктор, гражданин Эдуард, гражданка Елена, Констанция ждет вас, — объявил ликтор.

Друзья переглянулись, и Виктор первым шагнул к двери. Эдуард и Елена последовали за ним.

Однажды Эдуарду довелось побывать в зале заседаний Сената, видел он изнутри и некоторые другие административные здания Республики — все как одно помпезные и богато украшенные, поэтому чего-то подобного он ожидал и здесь — тем более что внешним убранством Храм легко поспорил бы и с самим Капитолием, но действительность оказалась иной. Стены святилища не имели ни колонн, ни барельефов, ни хотя бы фресок, кажется, они даже не были толком оштукатурены. Чаша, в которой горел священный огонь, выглядела просто и безыскусно. Мозаика на полу — самая примитивная, такую можно в коридоре многоквартирного доходного дома встретить.

Позади чаши, словно в гигантском распустившим лепестки цветке из пурпурного бархата, восседала на высоком троне Констанция. В золотой тунике и маске, в которой отражалась игра языков священного огня, она казалась не человеком, а драгоценной статуей.

Два ликтора, застывшие возле чаши — один с широкой черной повязкой на глазах, — дополняли картину.

Друзья склонили головы в почтительном поклоне — так низко, как только могли позволить себе свободные граждане без ущерба своему статусу.

— Славься, Констанция! — проговорили они одновременно. Голос Эдуарда дрогнул от волнения, но в общем хоре это было не так заметно.

— Слава Константину! — последовал ответ. Шел он, будто бы, не с высоты трона, а со всех сторон сразу. — Назовите себя.

— Виктор, курсант кавалерийской академии.

Этот, как всегда, успел первым.

— Елена, студентка риторской школы.

— Эдуард, студент риторской школы.

— Знаю тебя, Виктор, — проговорила Констанция, выслушав каждого. — Как идет твое обучение пилотажу?

— Нормально… — кажется, наш герой немного растерялся от такого высочайшего внимания.

— Неделю назад ты прошел Путем? — это был не вопрос — утверждение.

— Да…

— Мои поздравления, всадник Виктор! — сказала Констанция и тут же продолжила, не позволив новоявленному всаднику ничего ответить. — Эдуард… Ты перегрин?

Следовало отвечать, но во рту предательски пересохло, и слова дались не сразу.

— Нет, Констанция. Я гражданин по праву рождения. Но мой отец был перегрином, я ношу его имя.

— Твой отец жив? — последовал вопрос. — Кто он?

— Он погиб еще до моего рождения. Я лишь знаю, что он был всадником.

На несколько секунд повисло молчание, словно Констанция обдумывала новый вопрос. Эдуард ждал, что теперь она обратится к Елене, но вышло иначе.

— Что привело вас сегодня в Храм? — спросила Констанция, переходя к делу.

Эдуард искоса посмотрел на Елену, та — на Виктора, тот кивнул девушке головой: давай ты, мол.

— Я… Мы пришли просить о помощи, — выговорила, запинаясь, студентка. — Нам… Мне необходимо разыскать мою мать! — выпалила она, собравшись с силами, и умолкла.

Молчала и Констанция, очевидно, ожидая продолжения.

Елена набрала в грудь воздух, затем, не сказав ни слова, выдохнула, вновь бросила взгляд на Виктора, но, видно, не увидев там того, что хотела, повернулась к Эдуарду. В ее глазах он прочел мольбу.

Вот так всегда: как дойдет до дела — так отдуваться ему.

— Мы воспитывались в Школе Тиберия, — проговорил он, делая полшага вперед — как положено оратору во время публичного выступления. — За учебу Елены платил оратор Турус, называвший себя ее дядей. Однако сегодня выяснилось…

Уже привычно — все-таки второй раз за день — Эдуард пересказал услышанное ими от старика. Констанция не перебивала.

— Мы решили, что обязаны разыскать Алису, мать Елены. Но оратор Турус, по его словам, уже пытался это сделать, и у него ничего не вышло. Мы думаем, что Храм — единственное место, где мы сможем получить помощь. И вот мы здесь, — завершил он свой рассказ.

— Покажите мне этот кортик, я желаю его видеть, — велела Констанция.

— У нас изъяли его в портике, — ответил Эдуард.

— Септимус, — произнесла Констанция.

То, что это имя одного из стоящих возле чаши ликторов, Эдуард понял лишь тогда, когда тот поклонился и направился к выходу. Вернулся он через минуту, неся в руках кортик. Ликтор протянул оружие Констанции, и над пурпурным лепестком драпировки трона показалась ее рука — обычная человеческая, не золотая.

Констанция извлекла кортик из ножен, и Эдуард увидел, что все его лезвие словно изъедено мелкими червями — если, конечно, существуют на свете черви, способные грызть металл словно трухлявую деревяшку. Почему-то ему сделалось невыносимо стыдно за то, что оружие, предъявленное ими в Храме, столь ущербно.

— Он принадлежал твоей матери? — вопрос Констанции явно был адресован Елене.

— Так сказал дядя… оратор Турус, — проговорила та.

— Ее звали Алиса… Она была перегриной?

Эдуард понял, что упустил этот момент в своем рассказе.

— Да…

— Других имен… или титулов у нее не было? — продолжала спрашивать Констанция.

— Титулов? — не поняла девушка. — Нет… Не знаю.

— Что ж… Цейоний!

Ликтор с черной повязкой на глазах выступил из тени чаши.

— Мне нужна твоя помощь. Нарисуй их. Елену и… Эдуарда, — перед его именем Констанция сделала короткую паузу, словно раздумывала, стоит ли его произносить.

Ликтор поклонился трону и подошел к Эдуарду. Стало видно, что он пребывает в весьма преклонных годах. Повязка, по всей видимости, означала, что Цейоний слеп, но двигался он с ловкостью, заставляющей в этом усомниться.

— Не дергайтесь, юноша, — проговорил он, поднимая руки к лицу Эдуарда и принимаясь его тщательно ощупывать. — Благодарю вас, — кивнул он через полминуты, переходя к Елене.

Закончив с девушкой, старый ликтор вернулся к чаше, извлек из-под тоги лист бумаги и, прислонив его прямо к священному мрамору, принялся что-то рисовать невесть откуда взявшимся в руках карандашом. Закончив первый рисунок, он перевернул лист и как ни в чем не бывало продолжил работу на обратной стороне.

Продолжалось это представление минут пять, по истечении которых ликтор довольно крякнул, спрятал карандаш и, приблизившись к трону, протянул плод своих трудов Констанции. Та тут же принялась изучать рисунки. Угадать ее мысли за холодной маской было, разумеется, невозможно, но Эдуарду почему-то показалось, что Констанция удивлена.

— Что ж, — проговорила она через минуту, отложив рисунки в сторону. — Вы получите то, о чем просите. Я узнаю об участи перегрины Алисы и сообщу вам. Будьте здесь через три дня — все трое. Космос свидетель, ваши судьбы связаны сильнее, чем вы думаете. Кортик пусть пока останется у меня… А вы ступайте с миром!

— Славься, Констанция! — выдохнули они — на этот раз крайне недружно, причем долее всех замешкался Виктор.

— Слава Константину!

Отблеск священного огня сверкнул на золоте маски — так что показалось, будто Констанция улыбается. Не по-доброму, а словно голодный хищник, почуявший добычу и предвкушающий славную охоту.

Чего только не привидится от волнения?.. Ни Виктор, ни Елена, к примеру, ничего такого не заметили — он потом спросил...

Источник - knizhnik.org .

• • 0
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5