Валерий Гаевский

Фантазии об утраченном или девять сфер пробуждения

« ….– Кто все это построил?

– Тебе нравится?

Если бы так можно было выразить мое восхищение! Настоящее озеро внутри дома! Не бассейн – озеро с голубоватой будто подсвеченной со дна водой. Скальные бережки, и на них – заросли зеленого бамбука поднимаются под циркообразный стеклянный купол, за которым – ночь! В центре озера деревянный остров в виде широкой с загнутыми носами египетской лодки, словно навечно причалившей к ажурному мостику, тоже деревянному. На правом берегу, где мы стоим, плавной дугой уходит вверх лестница на второй этаж. Скорее, она выглядит, как висячая горная тропа где-нибудь в дебрях Южной Азии: зеленый бамбук насквозь пророс через ступеньки, так что никакому гостю по этой лестнице не пройти без достаточной изворотливости.

От всего увиденного у меня закружилась голова. Я мог представить все что угодно, но только не такую причудливую роскошь внутри дома.

– Мне этого всего не нужно, ты понимаешь, да и брату... Он давно здесь не бывал...

– У тебя есть брат?

– Даже двое... но теперь я уже не знаю.

– Как это?

– Да неважно... Поднимайся наверх. Повернешь налево – там мужские покои. Да... забыла тебе сказать: все комнаты наверху освещаются факелами. Не бойся. Выбери себе любую, скинь одежду и приходи сюда.

– А ты?

– Я поплаваю... Потом мы поужинаем моими питомцами. Иди, но не оборачивайся.

– Послушай... – начал было я.

– Потом, потом... – она подтолкнула меня со смехом, от которого у меня уже начал появляться странный симптом: нечто среднее между морской болезнью, дрожью и желанием тут же вцепиться ногтями в ее щитовидную железу – этакий нежный ее зобик, из которого (почему-то я себя в этом твердо уверил) исходил этот «ожелезняющий» вибрирующий звук. Но откуда такая агрессия? Почему я должен так чувствовать? Мне нельзя оборачиваться? Дикость! Куда я иду? Господи, я, я, с такой мукой отвыкший от нелепости учинять насилие над самим собой, от насилия размышлять о повальной глупости  человечества, – как я, отказавшийся от повиновения этой глупости во всех видах и прикрытиях, как я все-таки в глубине своей податлив и растерян! Эта женщина захватила мое воображение – но не просто, как-то не просто! Она истязает мое воображение, и, кажется, у нее для этого есть все условия и средства. У нее есть даже больше. То, о чем она и не догадывается пока. Мое любование. Мое сумасшествие. Преданное сумасшествие. Если же ему следует прекратиться, то только в одном случае... Но когда? Мы до сих пор не знакомы. Она вошла в мои вены. Она сказала: «Так больше не будет». А как будет?.. А будет, как во сне! Боже, какой огромный дом! И она живет здесь в одиночестве?!

Слева тянулась каменная галерея с висящими на стенах факелами. При всем при том, я не почувствовал запаха гари. Может быть, сами факелы были пропитаны какой-то особой ароматической смесью или вентиляция была так превосходно устроена? М-да! Хватает храбрости думать о том, куда деваются запахи.

Я открыл первую же дверь и вошел. Комната... Высокие стрельчатые потолки... Старинная с пологом кровать... Большой письменный стол напротив окон. Стеллажи с книгами, лесенка рядом... На полу и на стенах ковры. Все красно-коричневое и белое. На стенных коврах инструменты: волынка, две гитары, несколько флейт и... вот еще одно произведение, которое я не заметил: внизу колонны, под небольшой нишей, выложенной голубым мрамором, – родник! Стекая по наклонной плите, вода наполняет невысокую чашу и незаметно исчезает в хитрых ходах стока...

Как удивительно затормаживается время в таком окружении. Ясно, что у господина этого дома было в жизни по крайней мере два культа – воды и огня, и он сумел соединить их в самом первозданном облике. Что же передал он наследникам своим? Многое... Наверно, многое... Такое, к чему с моим ретушерским помешательством не дотянуться. Но я рискну...

Теперь же нужно быть чутким к желаниям той, кто привел меня сюда. Раздеться, или... нет, как она сказала... Скинуть одежду! Вот именно. Всю. До последней нитки... И что? И так идти. Взять горящий факел, сесть у воды и любоваться ею, созидая черты ее, линии... Ведь там совсем немного нужно подправить, совсем... Не страшно тебе? Что страшно? Ну хотя бы быть обнаженным перед ней?

Я решился. Скинул одежду, снял один из факелов, освещавших комнату, и... дверь отворилась. Я в панике метнулся на кровать, кутаясь в цветное лоскутное покрывало...

Она вошла, держа накрытый салфеткой поднос. На ней было красное газовое платье. А вот что было надето поверх того, я сразу не понял, но по звону можно было догадаться, что это лифчик, сплетенный из металла, то бишь кольчуга... И такая же короткая кольчужная мини-юбка оттенялась на фоне красного газа. Она смотрелась просто феерично.

Заметив меня, но не подавая виду, прошествовала к письменному столу, развеваясь, словно удивительное видение. Запахло дымом. Что это? О Господи... факел! В суматохе я бросил факел на ковер...»

Из первой книги «Безвестный»

«…Вахтенный докуривал уже вторую «долгоиграющую» трубку, когда совершенно явственно услышал отдаленный очень странный звук. Гувер насторожился, вытащил трубку изо рта и отвернул ухо безымянным пальцем свободной руки в том направлении, откуда раздавалось это непонятное... Линза души испытанного моряка повернулась туда же. Звук повторился, на сей раз более отчетливо. Но когда здравый смысл вычитал точную графу сравнения – холодный ледяной шарик скользнул по спине Гувера, напомнив ему о смутном количестве позвонков, имевших место в собственном рослом скелете... Моряк мог поручиться, что звук этот – не что иное, как резвое конское ржание... Именно резвое, именно конское... И где? Да, по меньшей мере, в трехстах милях от ближайшей земли, населенной лошадьми!

Очевидно, что землей этой могла быть только Южная Америка, точнее, северо-восточное побережье Венесуэлы, куда, по расчетам, они могли прийти дней через восемь-десять, да и то при попутном ветре...

Крепкие нервы Эрика Гувера, великолепно отстроенные для тонкой игры (о чем он, конечно, не подозревал, предпочитая ей смену хорошо заученных аккордов на трех-четырех ладах фантазии), так вот, эти самые нервы, идеально подвешенные в идеальном теле, могли поручиться, что состав пространства, столь обильного за бортом, – совсем не тот, что был, например, еще днем, когда Эрик спал в своем гамаке. И еще... Нервы могли поклясться, что голова их обладателя слегка закружилась... Моряк чертыхнулся, втянул в легкие столько дыма, сколько мог, выпустил сизое облачко, снова повторил затяжку и, схватившись за штурвал с демонстрацией такой надежности в руках, какая нужна лишь при самых мощных шквалах стихии, стал ожидать событий.

Конское ржание повторилось еще трижды, и раз от раза душевная линза моряка усиливала восприятие полной нереальности происходящего, но вдруг увидел претерпевший несдающийся Эрик примерно в семистах ярдах от судна медленно усиливающееся свечением пятно в океане... Круглое, как глаз совы, пятно это в диаметре своем могло заключить не менее, чем добрый фрегат...

Нет, так не мог ложиться лунный свет – лунный свет растекался тончайшей масляной пленкой, подернутой бликами и рябью волнения; нет, то был фосфоресцирующий луч, уткнувшийся в поверхность вод из глубины, а над самой поверхностью свет клубился сизовато-голубой дымкой... И вот по «дороге» этого луча нечто всплывало, стремительно неслось, чтобы явить себя!

Вахтенный уперся ногами в палубу, схватившись за нижние рукояти штурвала, хотел с разворота дать резкий отход влево, надеясь, что ветер повернет судно по килю, но – боги! – вся сила, вложенная в эту команду непроизвольного страха, обернулась сломанными рукоятями. Штурвал стоял мертво, точно прибитый гвоздями!.. С воплями не то удивления, не то проклятия Гувер повалился на палубу. Быстро вскочил с намерением бить в корабельный колокол и будить всех... Нечто или некто удерживал его от этих действий... Нечто или некто было тем, что вот уже с явностью восставало из волн...

Первой показалась голова в странном шлеме с навершием в виде сростков огромных роговидных кораллов, затем плечи, затем... В нескольких десятках футов от этой сверкающей стати всплыла еще одна голова, на сей раз животного... Распахнутые ноздри... Глаза – красные угли... Грива... Раздвоенная грива, захлестнувшая чуть ли не всего всадника с боков... Лошадь! Лошадь! Но какая! Лошадь-сфинкс. Чистой голубизны тело ее, перевитое сталью мышц, гибких и тонких, казалось, сплошь инкрустировано ими, как чешуей. А может, и была то в самом деле чешуя – мозаика вечной морской силы!.. Пурпурные рогатые ракуши, свитые в спирали, закрывали ее женские груди, как панцири, но чудились бивнями, могущими снести любое препятствие...»

Из второй книги «Сабастьян Мак Несс»

«…... – Садек, прошу тебя, разбуди меня пораньше и прикажи оседлать мне самую быструю лошадь из твоего табуна.

– Не волнуйся, мой жемчуг, но не буду ли я так навязчив, если спрошу тебя, куда Аллах направляет твои стопы в такую ужасную погоду? Я не прощу себе, если узнаю, что тебя застигла пылевая буря в дороге или что твои глаза обманули джинны, и ты потерял след воды в диких горах... Тебе нужен проводник, и я готов проводить тебя куда скажешь...

– Ты знаешь горы Хорасана?

– Почти так же хорошо, как завитки на лезвии своего кинжала. Но какова цель твоей поспешности?

– Если не ошибаюсь, Садек, в пяти днях пути к северу течет целая река караванов из страны Чинь ...

– Уж не собирается ли достойный Кабир  ибн Али Аль-Фаррух сделаться погонщиком отнятых караванов?

– Мне нужен шелк, Садек, много шелка, и не для продажи.

– Но для чего же, о глаз моего сердца?

– Слыхал ли ты о корабле Амертата? О нем говорил в своем завещании учитель мобедов ...

– Огнепоклонников?

– Именно.

– Никогда не слыхал, светлейший Кабир. Аллах оградил мои уши от этих знаний.

– Аллах многих от многого оградил, Садек, но стремления людей и предания от этого не прекращаются, верно?

– Ну, если тебе угодно! Скажи, в чем же секрет твоих устремлений?

– Кораблю нужен парус, Садек, парус из тончайшего шелка страны Чинь.

– Но разве шелка нужен целый караван?

– Даже больше... Кораблю Амертата нужен парус высотой в полет орла!

– Что же, добрейший Аль-Фаррух, слушай речь старого Садека: всевышнему было угодно дать тебе силы целителя, и ты спас моего младшего сына от болезни, которой нет исцеления... Ты вернул ему разум. Я – Садек – никогда не верну тебе мой долг, но клянусь Зухрой  на утреннем небе, – я берусь охранять покой твоих устремлений, куда бы они не вели... Клянусь!..»

Из третьей книги «Кабир аль Фаррух»

«…Вот уже четвертое новолуние Священная Ганга в разливе, а дожди не прекращаются и вода все прибывает со ступеней Брахмы. Какие роды у дочери Бхагиратхи нынешним летом – целые деревни посадила на плоты и лодки, целые манговые леса утопила! Буйством зелени одарила, сто тысяч ароматов навеяла с окрестных, умащенных всечасной влагой равнин... Такова эта пора, что солнце бывает в гостях у глаз человеческих лишь в перерывах между небесной распутицей, словно говоря тем: «Здесь еще, не думайте, что забыло дорогу, мне ли заблудиться в собственном свете, вы же свои дороги не теряйте, когда снова приду с лицом Зари-Ушас, пусть же ждут меня сваты, взгляну на них, послушаю речи. Хорош ли жених мой?!»

А жених-то хорош, но мнительный очень – с ночи лицо в воде омывает, а по утрам, только Сурья Светильник к воде поднесет, – нет его! Сам исчезнет и подстилки лунные с собой забрать не забудет. Да... долго это сватовство продолжаться может в дождливую пору. А бывает, что и по ночам жениха доискаться не могут. Плавают лодки, на них люди с шестами от мелкого дна отталкиваются и факелами в воду светят – ищут женишка хвастливого. Где ты, Сома, где ты, Серебряный? А он то угрем обернется, то змеей, а то утопленником... тогда жуть берет сватьев, – вот оборотень!

То-то же прихотлив свет в отражении дня и ночи, в безоблачье и распутице, во время ветров и в безветрии прихотлив для глаз и для мыслей, но не может человек навсегда избавиться от оберток своих, как лотос от лепестков. Раскрыть, развернуть – да, но не оборвать... И знаешь ведь, что давно сыграна Свадьба, что там, на небе, в подлинной реальности Ушас и Сома давно увиделись, и он-то в ней души не чает, всех остальных жен к себе не допускает, за то и наказан – сохнет, чахнет, в теле убывает, вечный юноша! Господином судьбы быть ему трудно... И вот знаешь это, а только в темной воде хочется его, оборотня, отловить...

Плохо ли сказанное, хорошо ли, думали об этом Мудрецы Изначальных Дыханий или нет, но в этот вечер еще одна лодка плавала по водам разлившейся Ганги, и одного из двух людей – того, что управлялся с шестом – звали Шальва. Был он строг лицом, возмужал и выглядел старше другого. А того, державшего факел над водой, звали Кавьядхана. Плохо ли сказанное, хорошо ли, но факельщик в тот вечер ни о каком Соме не помышлял, хотя и был полон затаенности, не свойственной людям солнечного знака.

– Как много воды для омовений, как много взмученного праха предков поднялось со дна! – пришептывал Шальва, каждый раз втыкая шест в подводный грунт и отталкиваясь, затем нараспев он продолжал: – Добрые духи, не забирайте у меня этот посох, не выдергивайте из рук. Крокодилы добрые, не забирайте посох, не выдергивайте из рук, не опрокидывайте лодку, не тушите факел в руках блаженного спутника моего, – слова эти кормчий распевал с полным сосредоточением, но при этом слова менял местами и получалась одна протяжная дивная песня-мантра, нагоняемая страхом ночной воды и неизвестности.

Кавьядхана сидел спиной к Шальве, молча смотрел вперед и не пытался остановить неутихающего певца. Пусть поет свой заговор как умеет.

«И этот шептун сам взялся довезти меня, – размышлял Кавьядхана, – хотя я не просил его. Теперь он страдает от того, что я неразговорчивый попутчик. Чего он все-таки больше боится: моего молчания или крокодилов?..»

Из четвертой книги «Кавьядхана»

«…Мы расположились между двух гребней дюн, как два пловца посреди волн в океане. Сравнение возникло невольно, – я подумал, что поединок в океане состоял бы в том, кто из двоих сумел бы дольше продержаться на плаву. Нас разделяло шагов двести хорошо промерзшего снежного поля или «гамака» – так я стал величать приютные пространства моих стоянок. Солнечный день дышал светом и чистотой.

Итак, вместе с четырьмя «нераспечатанными» серпами Солтаро я имел при себе пятнадцать метательных орудий против двадцати двух, которыми располагал непоколебимый Дредо. Если верить истории, говорил я себе, – это моя первая схватка с человеком. А если верить всему космосу моей жизни, то – единственная. Потому что я веду ее с рождения...

Все во мне противится ей, и все готовится ради нее... Все подсказывает, что выиграть мне эту схватку не суждено, потому что я не знаю оружия, способного убить сознание. Так же, как знаю то, что Охота никогда не имела отношения к убийству. Владение плотью другого существа – первый и самый низший предел абсурда, которым оправдывается сознание жизни перед самим собой. Ибо сознания смерти не существует вовсе. Какой же тогда выигрыш я могу принести бессмертию? Какую победу могу положить на его алтарь? Я хочу проиграть! Я не могу не проиграть!.. И я проиграю, непременно проиграю эту битву. Ради Охоты... Но если Солтаро назвал Охоту нашим Священным проклятием, тогда я хочу знать, скольким в этой жизни мне дано поступиться? И зачем мне эти «сколько»?!

Я ловок, я вынослив и быстр, я владею метательными серпами лучше многих, наверняка даже лучше Дредо. Шестьдесят девять заклинаний могут не однажды удивить моего противника и при атаке, и при защите... Но я – монах. И мне не нужно никакой власти над Миром, мне невыносима победа! Ну как все это объяснить противнику, которому нечем тебя слышать?! Для которого твое смятение – не более чем досадный зуд на лодыжке во время бега... Правда, им, зудом, можно пренебречь, если продолжать сосредотачиваться на беге. Если продолжать думать, что бег – это единственная твоя реальность...

Похоже, мой монолог не особенно походил на молитву. И тем более, он явно не прочитывался тем, кто стоял от меня в двухстах шагах...

Дредо сделал свой первый выпад. Четыре его серпа под заклинание для Алмазных Скакалок разом взмыли в воздух…»

Из пятой книги «Азарика»

«…Уже восемнадцать лет охранял Дзенуран Мах великолепные охотничьи угодья Северных Фиолетовых Гор. Здесь же, вблизи самых северных предместий Алкипайи, принадлежали ему пять могучих деревьев-замков по числу членов рода.

Отец Дзенурана Солдарион Мах покинул мир в возрасте пятисот семидесяти лет, родив на свет трех сыновей и причастив кровью своей двадцать семь детей – в их числе была и знаменитая златокожая Калатхена и знаменитый человек Пангирас Мах. Всем им, как и Дзенурану, суждено было стать свидетелями описываемых событий.

В то время Алкипайя бурлила страстями из-за вновь разгорающихся разногласий о кастовом равенстве. Драконы самой многочисленной Белой Россыпи, к которым принадлежал и миролюбивый род Дзенурана Маха, были втянуты в длительный спор с группой жрецов-аурумов. Эти жрецы утверждали, что большинство дымовидных воплотились в телесные формы златокожих, что даже якобы сам Великий Источник ныне явлен в облике аурума, и поэтому межкастовый культ причащения кровью драконов бессмыслен. Аурумы установят новый культ и для людей, и для крылатых Махов. О том, каков будет этот культ, они не сообщали, но, очевидно, хотели, чтобы он был как-то связан с их совершенной кожей, возможно, с ее вживлением всем незлатокожим.

Благородные вольные охотники и пастухи Россыпей сочли подобные притязания наших старших братьев дерзостью и нарушением ранее принятых традиций. В который раз за всю нашу историю аурумы пытались навязать нам свое мнение. Лучшие из родов крылатых Махов тогда же объединились, дабы воспрепятствовать этим реформациям, ибо продолжали верить, что дымовидные не могут предпочесть какую-либо избранную касту и полностью воплотиться в нее. Поистине и мы, и аурумы, опьяненные этой религиозной схваткой, забывали главное – что дымовидные в действительности только старшие сущности Творения, а вовсе не символы поклонения и тем паче – дележа.

История «растворившейся касты», каковой мы считали дымовидных, обрастала из века в век суевериями, и почти у всех поселенцев, у каждого народа Алкипайи и других материков имелось на этот счет свое тайнознание.

Разумеется, так становилось понятным, почему появление в Алкипайе человека, окруженного аурой дымовидного, было названо пророческим и вызвало целый переполох в умах противоборствующих…»

Из шестой книги «Донаэзис»

«…Этот словесный монстр, кожа мысли, требует своей линьки, так же как постаревшая одежда души – тело – требует своей... Расставание драматично, полно мук, страстных молитв и одиноких увещеваний. Но вот уже иссякает источник сна. Клубится зодчее сердце... Знакомые шорохи... Она здесь...

Она ложится рядом, живым гибким светящимся сапфиром, ларцом магнетических ароматов, вуалью лучистой нежности..

– Ты разбудил меня. Ты теперь всюду. С возвращением! – она «сапфирно» целует меня всем телом.

– С возвращением, – повторяю, пытаясь растянуть свое ликование до абсолютной замедленности, пока длится ее поцелуй. – Блесна, Блесна... Наконец-то! Куда мы сегодня, скажи... Тебе выбирать...

– Ты хитришь, – она смеется, отодвигаясь, – ты жадный плотоядный змеюга, а никакой не Переливт!

– Блесна, Блесна, ты здесь! Все повторяется, все продолжается, как это удивительно!

– Разве ты еще не привык?

– Нет, нет... не привык. Зачем привычка? Это бесчестная кожа. Представь, ты даришь мне одну надежду, а крадешь две. Скажи лучше, ты не передумала идти со мной?

– Передумать идти к Прелестному Источнику?! – в голосе ее — торопливая тревога, которую она проигрывает за нас двоих. – Разве ты можешь представить меня отступницей после всего, что мы узнали?

– Разве мы хотели что-то знать? Ах, прости, прости... Так много нелепых слов, – вздыхаю я с грустью, – их, похоже, не избежать. Все же ты права: Дом Нагов вовсе не таков, каким видится нашим общительным собратьям-затворникам. Но стоит ли им что-то объяснять? Да и кто нуждается в таких объяснениях?.. Любое пророчество тогда будет достойно искреннего сожаления, когда начнет сбываться простое желание... Пророчества хороши на Земле, быть может, где эфирное полотно подобно решету, – удержаться на нем могут только глыбы энергий. Люди, к которым мы иногда приходим как посланники, еще долго не научатся ткать совершенное эфирное полотно... Правда, говорят, Зодчие учат их этому. Я не уверен в их бескорыстии. Дом Нагов не менее древен, чем Дом Зодчих, но мы никому не набиваемся в учителя, и не потому, что скупы, а просто рецепты нагов не всем пригодны, некоторые даже смертельны...

– Ты опять самоутешаешься. Да, я вижу... Стоит тебе только заговорить о чем-то, что по ту сторону... Расскажи лучше еще раз о Прелестном Источнике…»

Из седьмой книги «Переливт»

«…Феникс появляется в красном. Молча кланяется мне и зависает над озерцом. Вода с поверхности начинает медленно парить густым Светоэфиром. Из него-то, парящего Светоэфира воды, и выпадают, как громадные снежинки-фонарики, зажженные лотосы. Они горят подолгу и постепенно устилают собой все дно грота...

– Повозка в пути, – говорит Феникс. – Слушаю тебя, Каршиптар.

– Ты так и останешься там стоять? – спрашиваю. – И почему ты пришел в красном, я ожидал тебя другим...

– Извини. Я поссорился с остальными цветами. Это бывает.

– Но ты не поссорился со своими причудами пока еще, верно?

– Отчего же, я готов прекратить и это, если тебе мешает. Мне все равно.

– Нет, нет, Феникс, ты меня не понял... Зачем лишаться такой красоты?

– Да глупость это все на самом деле, если разобраться... Хотя ты прав.

– Нет, Феникс, послушай... Нет никакой моей правоты. Я просто рад тебя видеть. И потом, что ты называешь глупостью?

– Глупостью я называю глупость. И, увы, я все больше убеждаюсь, что иные из Вещих готовы будут написать ей очередную обильную похвалу в очень скором Настоящем. Думаю, мне не стоит переживать о том, что я окажусь в этом списке «удостоенных» не последним!

– Феникс, клянусь, этот сарказм тебе не к лицу.

– К которому из них? – он усмехается с грустью. – Я, знаешь ли, просто устал. Устал быть серьезным павлином... Просто не знаю, что с собой делать...

– Но разве тебе не достаточно того, что ты никогда не останавливаешься внутри себя? – мне вовсе не хочется его поддевать, но ясно, что другого способа вызвать Феникса «взаправду» сегодня не существует. Кроме того, он абсолютно не желает читать мои мысли, а я уже совершенно не в состоянии пробалтывать их обычным способом.

– М-да, – отвечает. – Вот здесь, кажется, и обосновалась моя главная ошибка, милый Каршиптар... Я слишком долго гнался за внутренним действием, гнался, как безумец. Я полагал, что внешнее дает толчок внутреннему, понимаешь? Да, здесь, в Гаруде, мне все еще доверяют. Но я себе – уже нет. С этим трудно мириться, как с любой болезнью...»

Из восьмой книги «Каршиптар»

«…Точное имя События. Точное имя...

Оно уже вписано в маршруты и знамения этих двух дней и ночей.

Последние штрихи к автопортрету здесь, в рулоне, обернутом звездчатой фольгой. Время раскрыть кокон, если это действительно он... Если это не чудовищный иллюзион всей моей жизни...

Ночь за бортом. Такси на улице... Через час или два Списанный квартал покинет Землю. Кому-то из своих он предложит остаться, перед кем-то закроет Двери Перехода, кому-то даст точные инструкции и подведет к Тропе Одного Шага. Так происходило эти несколько лет, так происходило и в древности, во время, которого нет.

Вот они, мои сакральные атрибуты, на столе: кисти, карандаши, тушь, пленки, фотоувеличитель... А ведь правда, здесь всегда был свет – неиссякаемое электричество для бессонных! Я предпочитал свечи, когда работал, когда сочинял свои летописи лиц и глаз. Я сочинял лицевых танцоров, точнее, определенный и как бы всякий раз «непоправимый» портрет танца. Рано или поздно я обнаруживал, что места для лишних движений просто не остается, и тогда считал работу законченной, а танец – удавшимся, и всех отпускал на свободу – под волшебные стекла Брамы...

Рука моя научилась делать микроскопические поправки, словно бы и не замечая тех заветных тысяч и тысяч расстояний глубины, откуда я сам шел, а вернее – длился... Не замечал, как надвигаются своды, как все заметнее проступает на них этот звездчатый свиток – кокон Брамы, где лежу, или иду, или длюсь я сам, моя ноуменальная проекция со следами совсем иной ретуши...

На пол, на пол все атрибуты! – сметаю все одним движением и опять застываю... Доверие... все на свете вопрос только одного Доверия. Надеюсь, это-то тебе удалось понять?...»

Из девятой книги «Пробужденный»

По вопросу приобретения книги обращайтесь непосредственно к автору: fandangle@list.ru

Источник - Вселенная-ТСС .

• • 0
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5