• ,
    Лента новостей
    Опрос на портале
    Облако тегов
    crop circles (круги на полях) knz ufo ufo нло АЛЬТЕРНАТИВНАЯ ИСТОРИЯ Атомная энергия Борьба с ИГИЛ Вайманы Венесуэла Военная авиация Вооружение России ГМО Гравитационные волны Историческая миссия России История История возникновения Санкт-Петербурга История оружия Космология Крым Культура Культура. Археология. МН -17 Мировое правительство Наука Научная открытия Научные открытия Нибиру Новороссия Оппозиция Оружие России Песни нашего века Политология Птах Роль России в мире Романовы Российская экономика Россия Россия и Запад СССР США Синяя Луна Сирия Сирия. Курды. Старообрядчество Украина Украина - Россия Украина и ЕС Человек Юго-восток Украины артефакты Санкт-Петербурга босса-нова будущее джаз для души историософия история Санкт-Петербурга ковид лето музыка нло (ufo) оптимистическое саксофон сказки сказкиПтаха удача фальсификация истории философия черный рыцарь юмор
    Сейчас на сайте
    Шаблоны для DLEторрентом
    Всего на сайте: 68
    Пользователей: 0
    Гостей: 68
    Архив новостей
    «    Март 2024    »
    ПнВтСрЧтПтСбВс
     123
    45678910
    11121314151617
    18192021222324
    25262728293031
    Март 2024 (894)
    Февраль 2024 (931)
    Январь 2024 (924)
    Декабрь 2023 (762)
    Ноябрь 2023 (953)
    Октябрь 2023 (931)
    Глен Кук: Хроники Черного Отряда. Книги юга: Игра Теней. Стальные сны. Серебряный клин (фрагмент книг)

     Глен Кук

    Хроники Черного Отряда. Книги юга:

    Игра Теней. Стальные сны. Серебряный клин

    Игра Теней

    Посвящается Гарриет Макдугал, чьи ласковые руки вывели Костоправа и Черный Отряд из Тьмы
    И с глубочайшей признательностью — Ли Чайлдсу из Северного Голливуда за исторические исследования и ценные предложения

    1. Распутье

    На перекрестке нас осталось семеро. Мы оцепенело наблюдали за пылью, клубившейся по восточной дороге.

    Необратимость случившегося даже неугомонных Одноглазого с Гоблином парализовала почти на час. Под Маслом заржала лошадь. Успокаивая, он прикрыл ей ноздри ладонью и другой рукой потрепал по холке. Настало время раздумий. Эпоха закончилась — мы достигли ее последней эмоциональной вехи.

    Но вот и пыль исчезла из виду. Они ушли. Запели птицы, напомнив о том, что мы все же остались. Я вынул из седельной сумы истрепанную тетрадь, уселся на дороге. Дрожащей рукой написал:

    Это конец. Мы разделились. Молчун, Душечка и братья Вертуны держат путь к Лордам. Черного Отряда больше нет.

    Однако я продолжу вести Анналы — хотя бы по той причине, что привык это делать за двадцать пять лет и ломать такие привычки трудно. И потом, как знать? Те, кого я обязан вести за собой, могут найти мой отчет интересным. Хоть сердце и остановилось, тело еще ковыляет вперед. Фактически Черный Отряд мертв, но его имя живо.

    А уж мы-то, видят жестокосердные боги, на собственной шкуре испытали могущество имен.

    Я убрал тетрадь в седельную суму.

    — Ладно, что случилось, то случилось. — Стряхнув пыль со штанов, я бросил взгляд на нашу собственную дорогу в завтрашний день. Гряда низких холмов с хохолками зарослей тут и там казалась сплошной зеленой изгородью. — Начинается поиск. До темноты успеем покрыть первую дюжину миль.

    И останется их еще семь или восемь тысяч.

    Я оглядел моих товарищей.

    Одноглазый — колдун, сморщенный и черный, будто пыльная сушеная слива, — старше всех на добрых сто лет. Он носит повязку на глазу и широкополую шляпу из черного фетра. Шляпа, судя по виду, претерпела в жизни бесчисленные невзгоды, однако стойко вынесла все мыслимые и немыслимые унижения.

    Так же, как и Масло, самый обыкновенный человек. Он сто раз был ранен, однако не умер и уже почти уверился в особом благоволении богов к его персоне.

    Обочь Масла — Крутой, еще одна ничем не примечательная личность. И еще один потрясающий пример живучести. Надо же, слезы навернулись на глаза…

    Теперь Гоблин. Что можно сказать о нем? Гоблин — он и есть Гоблин, прозвище объясняет все и в то же время ничего. Это наш второй колдун, маленький и вздорный; запрети ему вечную грызню с Одноглазым, и он тут же свернется калачиком да испустит дух. Видели когда-нибудь лягушачью улыбку? Это Гоблин ее изобрел.

    Мы, пятеро, вместе уже двадцать с лишком лет, вместе состарились и, пожалуй, знаем друг друга даже чересчур хорошо. Мы конечности умирающего организма. Последние из могучих, великолепных, легендарных… Боюсь, сейчас, с нашим разбойничьим обликом, совершенно недопустимым для лучших в мире солдат, мы позорим память Черного Отряда.

    И еще двое. Двадцативосьмилетний Мурген, которого Одноглазый иногда зовет Щенком. Самый младший из нас. Присоединился к Отряду во время нашего бегства из империи. Многопечальный тихоня, неразговорчив, нет у него в жизни ничего и никого, кроме Отряда, но даже в Отряде он одинок — чужой среди своих.

    Как и все мы. Как и каждый из нас.

    И наконец, Госпожа. Настоящая Госпожа, заблудшая Госпожа, прекрасная Госпожа, плод моего воображения, мучение мое. Еще молчаливее Мургена, но тут случай другой — отчаяние. Когда-то она владела всем. И проиграла. И теперь у нее нет ничего.

    Ничего действительно сто́ящего.

    Холодный ветер развеял пыль на дороге к Лордам. Несколько дорогих товарищей ушли из моей жизни навсегда.

    Торчать здесь нет никакого резона.

    — Проверить сбрую! — С этими словами я, подавая пример, подтянул ремни на вьючных животных. — На конь! Одноглазый, поедешь впереди.

    Наконец-то хоть намек на оживление — Гоблин тут же окрысился:

    — Чтобы мне глотать вашу пыль?!

    Если Одноглазый едет первым, значит Гоблин — замыкающий. Наши колдуны — наездники аховые, но они весьма полезны. Когда один прикрывает фронт, а другой — тыл, мне куда спокойнее.

    — Да вроде его очередь или нет?

    — Такие дела, как это, не нуждаются в соблюдении очередности. — Гоблин хотел выдавить смешок, но хватило его только на усмешку — эдакое жалкое подобие всегдашней жабьей.

    Столь же вялой оказалась и реакция Одноглазого. Он тронулся вперед без всяких комментариев.

    Следом, ярдах в пятидесяти, ехал Мурген. Его копье, в двадцать футов длиной, торчало прямо вверх. Некогда на этом копье развевалось наше знамя. Теперь с древка свисают четыре фута рваной черной тряпки. Сплошная символика на разных смысловых уровнях.

    Впрочем, нам и так известно, кто мы. И лучше бы другим этого не знать. Слишком много врагов у Отряда.

    За Мургеном тронулись Крутой с Маслом, ведя на поводу вьючных. Далее — Госпожа и я, тоже с вьючными. Ярдах в семидесяти за нами — Гоблин. Только таким образом мы и путешествовали, воюя со всем белым светом. Разве что местами менялись.

    Не помешали бы, конечно, головной дозор и фланговое охранение, однако возможности у семи человек весьма и весьма скромные. Ничего, зато колдунов у нас аж двое.

    Я внушал себе, что мы, ощетиненные оружием, выглядим так же безобидно, как ежик — для лисы.

    Восточная дорога скрылась из виду. Никто не оглядывался. Никто, кроме меня, — хотелось верить, что в сердце Молчуна не совсем погас былой огонек. Напрасная надежда. Выражаясь эмоционально, наши пути разошлись много месяцев назад, на залитом кровью, пропитанном ненавистью поле битвы в Курганье. Там мы с Молчуном и Душечкой спасли мир, но все остальное было потеряно. По поводу заплаченной цены можно гадать до конца жизни. У разных судеб разные пути…

    — Костоправ! — окликнула Госпожа. — Похоже, дождь.

    Ее замечание изумило меня. Нет, оно в точности соответствовало истине — дождик накрапывал. Просто это было первое высказанное ею наблюдение с того ужасного дня в северных краях. Может, наконец-то оживает?

    2. Дорога на юг

    — Чем дальше идем, тем больше на весну похоже, — заметил Одноглазый.

    Он пребывал в добром расположении духа.

    Чуть позже и в глазах Гоблина появился озорной блеск. Скоро эта парочка отыщет повод возобновить старинную вражду. Тут-то и полетят колдовские искры! Оно и ладно — остальные тоже развлекутся.

    Даже у Госпожи улучшилось настроение. Правда, от этого она не стала разговорчивей.

    — Конец привалу, — сказал я. — Масло, гаси костер. Гоблин, ты — авангард.

    Я взглянул на дорогу. Недели через две доберемся до Чар. Я еще не разъяснил товарищам, чем мы там будем заниматься.

    Вдали над дорогой кружили канюки. Мертвечина, значит, там, впереди…

    Знамений и примет я терпеть не могу. Заставляют беспокоиться. Эти птицы меня тревожили.

    Я указал взглядом вперед. Гоблин кивнул:

    — Разберусь.

    — Действуй.

    Мурген поехал следом за Гоблином, ярдах в пятидесяти. Дав ему удалиться, тронулись и Масло с Крутым. А вот Одноглазый едва не дышал в затылок нам с Госпожой, привстав в стременах, чтобы не выпускать Гоблина из виду.

    — Нехорошие у меня предчувствия, Костоправ, — сказал он. — Ох нехорошие…

    Хоть Гоблин и не забил тревогу, Одноглазый оказался прав. Стервятники означали беду.

    На обочине, перевернутая вверх колесами, лежала роскошная карета. Две из четырех лошадей валялись в колеях. Умерли, похоже, от ран. Двух других видно не было.

    Карету окружали тела шести охранников в мундирах, кучера и верховой лошади. В карете находились мужчина, женщина и двое совсем маленьких детей. Все убиты. Дверца была украшена затейливой работы гербом.

    — Крутой, — сказал я, — займись следами. Выясни, что здесь произошло. Госпожа! Ты их не узнаёшь? Герб не знаком?

    — Сокол на парапете — герб проконсула империи. Но проконсула нет среди трупов. Он старый и жирный. Должно быть, это его семья.

    — Направлялись на север, — сказал Крутой. — На них напали разбойники. — Он продемонстрировал клок грязной одежды. — Но добыча досталась им нелегко.

    Я не ответил, и тогда он попросил приглядеться к тряпке.

    — Серые, значит, — задумчиво протянул я. Серую форму носили северные имперские войска. — Далековато их занесло.

    — Дезертиры, — сказала Госпожа. — Начался распад.

    — Похоже на то.

    Плохо дело. Я-то надеялся, что империя продержится и даст нам время начать новую жизнь.

    — Три месяца назад невинная девушка спокойно могла проехать через всю империю в одиночку.

    Госпожа преувеличила, но лишь самую малость. До битвы в Курганье великие силы, в этой самой битве и полегшие, держали провинции под неусыпным наблюдением, и всякие недозволенные проступки пресекались Взятыми быстро и беспощадно. Однако в любой стране, в любой эпохе найдутся люди, достаточно смелые либо глупые, чтобы пробовать законы на прочность, подавая дурной пример другим. И едва империя перестала цементировать народы ужасом, процесс пошел лавинообразно.

    Оставалось надеяться, что убитых еще не хватились. Мои планы строились на том, что порядки в этих краях не успели сильно измениться.

    — Копаем могилу? — спросил Масло.

    — Минутку. Крутой, давно это случилось?

    — Пару часов назад.

    — И больше никто не проезжал по дороге?

    — Почему же, проезжали. Мимо, не задерживаясь.

    — Хороша банда, — буркнул Одноглазый, — если не боится разбрасывать трупы на виду у всех.

    — Или, наоборот, оставили нарочно, — возразил я. — Может, разбойники желают обосноваться здесь, завоевать себе баронство.

    — Возможно, — согласилась Госпожа. — Будь осторожен в пути, Костоправ.

    Я недоуменно приподнял бровь.

    — Не хочу тебя потерять.

    Одноглазый гоготнул. Я покраснел. Однако хорошо уже то, что в ней пробуждается интерес к жизни.

    Тела мы захоронили, но карету не тронули. Дань цивилизации отдана, и пора ехать дальше.

    Часа через два Гоблин вдруг поскакал обратно. Мурген остановил коня на повороте, у нас на виду. Ехали мы лесом, но дорога была в хорошем состоянии, деревья по обочинам вырублены. Она явно предназначалась для перемещения войск.

    — Впереди постоялый двор, — сообщил Гоблин, — и веет от него чем-то… нехорошим.

    Близилась ночь. Вечер мы потратили на погребение трупов.

    — Есть там кто живой?

    По дороге мы не видели никого. Фермы возле леса были брошены.

    — Полно! Двадцать человек в гостинице, пятеро на конюшне. Тридцать коней. Еще двадцать человек в лесу неподалеку. И сорок лошадей на выпасе. И прочей скотины — кишмя.

    Итак, выбор небогат: уйти от греха подальше или очертя голову броситься навстречу опасности.

    Обсуждали положение недолго. Масло с Крутым хотели ехать вперед. Если, мол, что не так, у нас есть Одноглазый с Гоблином.

    Последним эта идея не слишком понравилась.

    Тогда я поставил вопрос на голосование. Мурген и Госпожа воздержались. Масло с Крутым были за ночлег на постоялом дворе. Одноглазый же с Гоблином все косились друг на друга — когда один выскажется, второй тотчас возьмет противную сторону. Я принял решение:

    — Ладно, едем и ночуем. Эти шуты проголосуют по-разному, но все равно большинство за…

    Наши колдуны немедленно проголосовали «за» — только для того, чтобы выставить меня лжецом.

    Через три минуты впереди появился обветшавший постоялый двор. В дверях, изучающе глядя на Гоблина, торчал какой-то мрачный тип. Другой такой же восседал в расшатанном кресле, прислоненном спинкой к стене, и пожевывал не то соломинку, не то щепку. Стоявший в дверях отодвинулся, пропуская нас.

    Крутой назвал тех, чью работу мы видели на дороге, серыми. Но серый мундир носят как раз там, откуда мы прибыли. И я спросил того, что в кресле, на форсбергском, самом употребительном в северных войсках:

    — Постояльцев принимаете?

    — Ага.

    Глаза сидящего сузились. Он явно что-то прикидывал.

    — Одноглазый, Масло, Крутой, позаботьтесь о лошадях! — И мягенько: — Гоблин, ты что-нибудь почуял?

    — Кто-то вышел с заднего хода. Внутри все встали. Но начнется, пожалуй, не сейчас.

    Сидящему в кресле не понравились наши перешептывания.

    — Вы надолго? — спросил он.

    Тут я углядел татуировку на запястье — еще один верный признак северянина.

    — До завтра.

    — У нас переполнено, но уж как-нибудь вас устроим.

    Однако нахальства ему не занимать…

    Дезертиры похожи на тарантулов. Постоялый двор — их гнездо, здесь они решают, на кого напасть. Но всю грязную работу проделывают на дорогах.

    Внутри царила тишина. Войдя, мы увидели мужчин и нескольких женщин уж очень затасканного вида. И выглядели эти люди здесь чужими. Обычно придорожные гостиницы — семейные предприятия, в них полно детишек, стариков и прочего народу всех промежуточных возрастов. Здесь — ничего подобного. Только крепко сбитые мужики и дамы определенного сорта.

    Неподалеку от двери в кухню стоял большущий свободный стол. Я сел, привалившись спиной к стене. Рядом плюхнулась Госпожа. Эге, да она в ярости! Не привыкла, чтобы на нее вот так бесцеремонно пялились.

    Госпожа сохранила свою красоту даже в походном тряпье под слоем дорожной пыли…

    Я положил руку поверх ее кисти — жест скорее умиротворения, нежели владения.

    Затравленно глядя коровьими глазами, пухленькая девчушка лет шестнадцати подошла спросить, сколько нас, какая еда нам нужна и какое жилье, греть ли воду для мытья, надолго ли останемся и какого цвета наши монеты. Вопросы она задавала правильные, но не было в ее голосе интереса, только боязнь совершить случайную ошибку.

    Интуиция моя определила ее как члена семейства, по праву владевшего постоялым двором. Я бросил ей золотой. Этого добра у нас после разграбления имперской казны и бегства из Курганья хватало. Блеск кувыркающейся монеты отразился в глазах мужчин, изо всех сил старавшихся наблюдать за нами незаметно.

    Тут подоспел Одноглазый с остальными, тащившими стулья для себя.

    — Там, в лесу, суматоха! — шепнул Гоблин. — У них кое-какие планы насчет нас.

    Левый угол его рта растянулся в лягушачьей ухмылке. Очевидно, у Гоблина имелись собственные планы. Он любил устраивать так, чтобы враги попадали в ими же подготовленную засаду.

    — Разные бывают планы, — сказал я. — Если это бандиты, пускай перевешают друг друга.

    Гоблин попросил растолковать — порой мои замыслы еще отвратительнее его собственных. Это оттого, что я давно утратил чувство юмора и следую правилу: чем грязнее, тем смешнее.

    Поднялись мы еще до рассвета. Одноглазый с Гоблином наложили на гостиницу свое любимое заклятие, повергающее всех в непробудный сон, и по-тихому смылись, чтобы в лесу прорепетировать представление. Остальные занялись лошадьми и амуницией. Между мной и Госпожой имела место небольшая стычка: она желала, чтобы я сделал что-нибудь для женщин, захваченных разбойниками.

    — Если я буду исправлять все неправильное, что встречу на пути, мы не доберемся до Хатовара, — отвечал я.

    Она не стала продолжать спор, и через несколько минут мы тронулись в путь.

    Одноглазый сказал, что лес вот-вот кончится.

    — Ладно, это место ничем не хуже прочих, — согласился я.

    Мы с Мургеном и Госпожой укрылись в зарослях к западу от дороги, Крутой, Масло и Гоблин — к востоку. Одноглазый просто развернулся. Ничего явного он не проделывал, просто ждал.

    — А если не приедут? — спросил Мурген.

    — Значит, мы ошиблись — они не бандиты. С ближайшим попутным ветром пошлю им мои извинения.

    Некоторое время все хранили молчание. Выехав на дорогу, чтобы узнать ситуацию, я увидел, что Одноглазый уже не один. За его спиной выстроились с полдюжины всадников. У меня защемило сердце. Эти фантомы были мне хорошо знакомы. Они изображали старых товарищей, давно погибших.

    Я ретировался в лес. Мое потрясение было, против ожиданий, слишком сильным. Настроение отнюдь не улучшилось. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь полог леса, играли зайчиками на доспехах моих мертвых друзей. Они ждали врага со щитами и с копьями наготове, безмолвно, как и подобает призракам.

    Но они были призраками лишь для тех, кто знал об умении Одноглазого создавать иллюзии. А Гоблин по другую сторону дороги строил собственный легион теней.

    Эта парочка — настоящие художники, когда у них есть время для спокойной работы. Хоть и неровня они Госпоже, но все равно знатные чародеи.

    — Скачут, — без всякой надобности сообщил я, услышав топот копыт.

    В желудке засосало. Стоит ли рисковать, подпуская врагов так близко? Потом будет поздно стрелять. Если они решатся на драку… и если Одноглазый с Гоблином оплошают…

    — Поздно дискутировать, Костоправ.

    Я взглянул на Госпожу — и мигом вспомнил, кем эта женщина была раньше. Она улыбалась, зная, что творится в моих мыслях. Сколько же раз ей вот так приходилось рисковать, причем на игральных досках не чета нынешней?

    Разбойники мчались по дороге. И осадили лошадей в замешательстве, завидев поджидающего их Одноглазого.

    Я поехал вперед, а призрачные кони двинулись сквозь лес следом за мной. Зазвенела сбруя, затрещали ветви. Здорово сработано, Одноглазый. Жизненно, как ты говоришь.

    Бандитов было двадцать пять. И так физиономии бледные от страха — краше в гроб кладут, а тут они сделались еще бледнее: дезертиры углядели Госпожу и узнали призрачное знамя на копье Мургена.

    Черный Отряд весьма знаменит.

    Изогнулись две сотни несуществующих луков. Пятьдесят рук вскинулось, словно в попытке уцепиться за брюхо неба.

    — Вам, полагаю, следует спешиться и разоружиться, — сказал я предводителю.

    Тот некоторое время шумно глотал воздух, прикидывая шансы, затем подчинился.

    — А теперь вы, подонки. Живо с седел!

    Разбойники повиновались. Госпожа властно махнула рукой, лошади развернулись и зарысили к Гоблину — на самом деле ими управлял он. Гоблин пропустил лошадей — пусть вернутся на постоялый двор в ознаменование того, что гнету конец.

    Гладко сошло, ох и гладко! Без единой задоринки! Вот так мы управлялись с делами в былые деньки. Хитрость и маневр! Зачем рисковать и надрываться, когда можно мухлевать и надувать?

    Построив пленных вереницей и связав веревкой для упрощения конвоирования, мы направились на юг. Одноглазый с Гоблином расслабились, и разбойники пришли в крайнее возбуждение. Посчитали, что мы поступили нечестно.

    Через два дня мы добрались до Жилета. Здесь Гоблин с Одноглазым снова повторили свою масштабную иллюзию, и Госпожа отдала дезертиров на суд гарнизона. По дороге пришлось убить только двоих.

    Все это ненадолго задержало нас, но теперь путь свободен, и до Чар около часа езды. Надо смириться с тем, что беда — ближе некуда.

    Мои товарищи уверены, что большинство Анналов — у меня. А правда в том, что они остались в руках империи. Их захватили у моста Королевы — и то поражение все еще отзывается в душе болью. Перед заварухой в Курганье мне обещали их вернуть.

    Эта самая заваруха и помешала. Ничего другого не остается, как возвращать Анналы самому.

    3. Таверна в Таглиосе

    Плетеный Лебедь поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее. Девчонки хихикали, подбивая друг дружку пощупать его светло-желтую шевелюру. Одна, с самыми многообещающими глазами, наконец решилась провести пальцами по кудрям. Плетеный Лебедь подмигнул Корди Мэзеру, сидевшему у противоположной стены гостиной.

    Вот жизнь-то пошла с тех пор, как поумнели отцы и братья этих малюток! Не жизнь, а сказка, мечта любого мужчины. Сдобренная, правда, смертельным риском — добираться сюда ох как непросто. Если так пойдет и дальше, если Лебедя не застукают, он вскоре будет весить фунтов четыреста — самый счастливый бездельник в Таглиосе.

    И кому бы пришло в голову?.. Заурядная таверна в простодушном городке. Дыра в стене, каких на родине полно на каждой улице, здесь — нечто небывалое. Тут и не захочешь, а озолотишься. Если только местные жрецы не раскачаются и не начнут совать палки в колеса…

    Само собой, Лебедь и его подельники — чужестранцы, то есть экзотика, на которую не устает дивиться весь город, в том числе и жрецы со своими выводками. А особенно любопытны смуглые жрецовы дочки. Это здорово помогает в делах.

    Путешествие было долгим и трудным, и раньше оно казалось безумной авантюрой. Но теперь каждый пройденный шаг окупается с лихвой.

    Лебедь сложил руки на груди, предоставив девушкам делать что захотят. Ничего, он потерпит.

    Корди тем часом откупорил очередной бочонок зеленого пива, горького, третьесортного, — сам же и сварил. И за эту дрянь таглиосские олухи платят втридорога! Что же за место такое, если до прибытия Мэзера здесь пива не пробовали? Глухомань! Просто находка для парней без особых талантов, но с шилом в заднице.

    — Слышь, Лебедь, — сказал подошедший с полной кружкой Корди, — ежели и дальше так пойдет, надо будет нанять для меня помощника. Запасов только на пару дней хватит.

    — Зря беспокоишься. Долго ли продержится твоя пивоварня? Что-то жрецы зашевелились. Найдут повод и прихлопнут наш бизнес. Пора подумать о другом дельце, тоже прибыльном. Ну что?

    — Что — «ну что»?

    — Почему ты вдруг помрачнел?

    — В наши двери только что впорхнула черная птица рока.

    Лебедь поспешил оглянуться. Так и есть, возвратился Нож — высокий, поджарый, чернющий. Бритая голова блестит, мускулы так и играют… Ни дать ни взять ожившая отполированная статуя.

    Нож окинул зал неодобрительным взором, подошел и уселся за стол Лебедя. Девчонки принялись строить глазки ему — он был не менее экзотичен, чем Плетеный Лебедь.

    — Пришел забрать свою долю и сказать, какие мы мерзавцы, что развращаем невинных детей? — поинтересовался Лебедь.

    Нож отрицательно покачал головой:

    — У старикашки Копченого снова были видения. Ты нужен Бабе.

    — Вашу мамашу! — Лебедь спустил ноги на пол. Вот же ложка дегтя! Баба никогда не оставит их в покое. — Опять! Он что, гашиша пыхнул?

    — Он же колдун. То есть по натуре сволочь. Ему не надо ничего курить, чтобы стать невыносимым.

    — Вашу мамашу! — повторил Лебедь. — Как думаешь, может, просто слинять? Сбыть поскорее крысиную мочу, что Корди наварил, и двинуть назад, вверх по реке?

    Нож медленно расплылся в ухмылке:

    — Поздно, парень. Ты на крючке, теперь не сорвешься. Копченый шутом бы выглядел, открой он лавочку в твоих родных краях, но здесь он большой человек и главный торговец дурью. Пустишься в бега — поймают и ноги узлом завяжут.

    — Это официальное предупреждение?

    — Мне ничего такого не говорили. Но явно имели в виду.

    — Что ему приснилось? Мы-то при чем?

    — Хозяева Теней. Снова. Он сказал, у Тенелова было большое толковище. Они решили: хватит болтать, пора действовать. Копченый сказал, что Лунотень услышал призыв. Копченый обещал, что мы увидим их на таглиосской земле, и очень скоро.

    — Эка новость! Он нам эти песни чуть не с первого дня поет.

    С лица Ножа сошло все веселье.

    — Теперь дела уже не те. Пугать можно по-разному, понимаешь? На этот раз и Копченый, и Баба говорили серьезно. Теперь их волнуют не только Хозяева Теней. Просили тебе передать, что сюда направляется Черный Отряд. Сказали, ты в курсе, что это означает.

    Лебедь крякнул, словно от крепкого удара в живот. Поднявшись на ноги, он залпом осушил принесенную Корди кружку и оглядел помещение с таким видом, будто не мог поверить глазам.

    — Нож, я ничего глупее в жизни не слыхал! Черный Отряд? Идет сюда?

    — Сказали, весть дошла и до Хозяев Теней. И совершенно им не понравилась. Здесь, в низовьях, единственная свободная страна к северу от них. И ты знаешь, кто противостоит Тенелову.

    — Не верю! Это же в какую даль переться Черному Отряду?

    — Вы с Корди прошли почти столько же.

    Нож присоединился к Лебедю и Корди Мэзеру после того, как те преодолели около двух тысяч миль в южном направлении.

    — Ну да. Ты, Нож, мне вот что скажи. Кому, кроме нас с тобой да Корди, взбредет в дурную башку тащиться на край света без всякой на то причины?

    — Причина у Отряда имеется. Если верить Копченому.

    — И какая же?

    — Не знаю. Сходи к Бабе, раз она зовет. Может, объяснит.

    — Схожу. Все вместе сходим. Так, для виду. А при первой же возможности рвем когти. Ежели Хозяева Теней взбаламутились да Черный Отряд сюда идет, я поблизости от Таглиоса находиться не желаю.

    Нож откинулся назад, чтобы одна из девушек смогла прижаться к нему поплотнее. В глазах у него было недоумение.

    — Я еще дома видел, — сказал Лебедь, — на что эти вояки способны. Помню, как они дрались за Розы, — ох и досталось же городу… Поверь, Нож: у них очень дурная слава. Если они и вправду сюда явятся, ты пожалеешь, что мы тогда не дали крокодилам тобою закусить.

    Нож так до сих пор и не понял, за что его бросили крокодилам. А Плетеный Лебедь, пожалуй, никогда не поймет, почему уговорил Корди вытащить Ножа и взять с собой. Хотя Нож оказался парнем правильным, из тех, кто платит свои долги.

    — Лебедь, я считаю, ты обязан помочь местным, — сказал Нож. — Мне нравится этот город. Мне нравятся здешние люди. У них только один недостаток: ума маловато. Иначе давно сожгли бы все храмы.

    — Нож, черт тебя возьми, ну какая от меня помощь?

    — Здесь только вы с Корди хоть что-то смыслите в военном деле.

    — Я провел в армии два месяца. Даже в ногу шагать не выучился. А Корди сыт службой по горло. Мечтает забыть ее, как страшный сон.

    Подошел Корди, услышавший бо́льшую часть беседы:

    — Нет, Лебедь, все не так уж плохо. Правому делу я послужить не прочь. Просто в тот раз оказался не на той стороне. Я считаю, Нож дело говорит. Мне тоже нравится Таглиос. И народ тутошний. И я сделаю, что смогу, чтобы их не подчинили себе Хозяева Теней.

    — Слышал, что он сказал? Про Черный Отряд?

    — Ага. И еще слышал, что с тобой хотят поговорить об этом. И полагаю, мы должны пойти и выяснить, что происходит, а уже потом разевать рот и объяснять, чего не собираемся делать.

    — Ладно, уговорил. Нож, ты остаешься: стереги дом. Ты здесь держи оборону. Рыжую не лапай, она моя. — Он направился к выходу.

    — А ты, Нож, умеешь из Лебедя веревки вить, — ухмыльнулся Корди Мэзер.

    — Если все пойдет так, как я думаю, уговаривать его не придется. Когда местные выйдут против Хозяев Теней, он будет в первых рядах. Таглиос и ему лег на душу, да только он в этом не признается, хоть режь его, хоть ешь.

    — Твоя правда, — хмыкнул Корди Мэзер. — Он наконец нашел себе дом. И никто не сумеет выгнать его отсюда. Ни Хозяева Теней, ни Черный Отряд.

    — Этот Отряд в самом деле настолько плох, как говорит Лебедь?

    — Хуже. Много хуже. Вспомни все легенды, что слышал дома, прибавь все, что слышал здесь, да навоображай еще столько же, а что получилось, удвой — тогда, возможно, будет похоже на правду. Братья Черного Отряда во всех отношениях круты: решительные, бесстрашные, стойкие. И что хуже всего — хитрые. Такой хитрости тебе даже не представить. Отряд существует четыре или пять веков — никакое другое войско так долго не продержится. Если только оно не состоит из отъявленных мерзавцев, с которыми сами боги не хотят связываться.

    — Мамаши, прячьте деток, — протянул Нож. — Копченый тоже хорош — нашел, что во сне видеть…

    Корди помрачнел:

    — Ага… Я слышал, самая несусветная дичь может стать правдой, если сначала привидится колдуну. Может, стоит Копченому глотку перерезать?

    — Пожалуй, — сказал вернувшийся Лебедь, — надо сперва понять, что происходит, а уж потом действовать.

    Корди хмыкнул. Нож усмехнулся. Затем они принялись выгонять из таверны местных олухов, но предварительно каждый договорился с одной — а то и не с одной — девицей о новой встрече.

    4. Темная Башня

    Пять дней я занимался сущей ерундой, а утром шестого, после завтрака, решился завести разговор о делах. Тему обрисовал в самых радужных красках:

    — В следующий раз будем отдыхать в Башне.

    — Чего-чего?!

    — Костоправ, ты рехнулся?

    — Надо за ним присмотреть, когда солнце сядет.

    И понимающие взгляды в сторону Госпожи. Та сидела с отсутствующим видом.

    — Я-то думал, это она едет с нами. Никак не наоборот.

    Только Мурген не присоединился ко всеобщему бурчанию. Славный он парень, этот Мурген.

    Госпожа, конечно, уже знала, что нам необходимо побывать в Башне.

    — Я серьезно, ребята, — сказал я.

    А если я веду разговор серьезно, Одноглазый следует моему примеру.

    — Зачем? — спросил он.

    От этого вопроса я съежился.

    — Чтобы забрать Анналы. Я оставил их у моста Королевы.

    Мы тогда здорово влипли. И лишь благодаря тому, что были опытнее, отчаяннее и подлее, чем противник, смогли вырваться из имперского кольца. Ценой половины Отряда. Не до книг было…

    — Я считал, они уже у тебя.

    — Я просил их вернуть, мне сказали: приходи и забирай. Но в то время мы все были слишком заняты. Помнишь Властелина? Хромого? Пса Жабодава? И все прочее? Не было ни малейшей возможности добыть Анналы.

    Госпожа подтвердила мои слова кивком. Пожалуй, и впрямь к ней возвращается прежний дух.

    Гоблин изобразил самую свирепую гримасу, на какую был способен. Сделался похож на саблезубую жабу.

    — Получается, ты об этом знал еще до ухода из Курганья?

    Я не стал отпираться.

    — Ну ты и козлина! Голову даю, все это время ты стряпал дурацкий план насчет Анналов. При выполнении которого все мы сложим голову.

    Я признал, что и это недалеко от истины.

    — Мы въедем туда нагло, так, словно Башня наша. Твоя задача — убедить гарнизон, что Госпожа все еще главная.

    Одноглазый фыркнул и затопал к лошадям. Гоблин поднялся на ноги и сверху вниз воззрился на меня. Посмотрел-посмотрел… и ухмыльнулся.

    — Значит, въедем и захватим? Как говаривал Старик, удача любит наглых.

    Но того, о чем думал, не высказал. Однако Госпожа ответила ему:

    — Я дала обещание.

    И Гоблин заткнулся. Больше никто с вопросами не лез, поэтому Госпожа закрыла тему.

    Конечно, ей ничего не стоит нас перехитрить. Вот сдержит слово, а после съест на завтрак всю нашу компанию. Если захочет.

    Мой план был построен исключительно на доверии к ней. Товарищи моей веры в Госпожу не разделяли.

    Однако они — хоть это, быть может, и глупо — верили в меня.

    Башня в Чарах — величайшее одиночное строение в мире. Гладкий черный куб со стороной пятьсот футов. Первый проект, начатый Госпожой и Взятыми после их возвращения из могилы, случившегося множество поколений назад. Из этой Башни Взятые отправились в поход, чтобы собрать громадные армии и завоевать мир. Ее тень и ныне покрывает половину стран, и лишь немногие знают, что сердце и кровь империи были принесены в жертву ради победы над силой куда более древней и темной.

    С земли попасть в Башню можно было через единственные ворота. К ним вела дорога — идеально прямая, мечта геометра. Пролегала она через ухоженные парки, и поверить в то, что именно здесь произошла кровавейшая в истории битва, мог только тот, кто участвовал в ней сам.

    Я был здесь в тот день. Я все помню.

    Не забыли и Гоблин с Одноглазым, и Крутой, и Масло. Особенно Одноглазый. На этом поле он уничтожил чудовище, убившее его брата.

    Я вспомнил грохот, и топот, и вопли ужаса, и все страсти, сотворенные военными колдунами, и не в первый раз подумал:

    — Мертвы ли эти твари на самом деле? Слишком легко умирали…

    — О ком ты? — поинтересовался Одноглазый, которому для того, чтобы очаровывать Госпожу, вовсе не нужно было напрягаться.

    — О Взятых. Порой вспоминаю, каких трудов стоило отделаться от Хромого, вот и задаюсь вопросом: как случилось, что целая толпа Взятых полегла за пару дней? И погибали они почти всегда не на моих глазах. Может, обманули? И сейчас два-три покойничка бродят где-то поблизости?

    — Костоправ, — пискнул Гоблин, — да ведь они действовали по шести разным планам одновременно! Сами же друг друга и…

    — Однако я лично наблюдал гибель только двоих. И никто из вас, ребята, не видел, как испустили дух остальные. Только слышали. А если под шестью планами скрывался седьмой? А если…

    Тут Госпожа как-то странно взглянула на меня. Похоже, она не задумывалась об этом раньше и теперь мои мысли вслух ей не понравились.

    — По мне, так они вполне мертвы, — сказал Одноглазый. — Я видел уйму трупов. Да ты сам взгляни на могилы Взятых, они отмечены.

    — Это еще не значит, что в могилах кто-то есть. Ворон дважды умирал на наших глазах, а отвернешься — он живехонек. Живее некуда.

    — Если желаешь убедиться, Костоправ, — сказала Госпожа, — разрешаю тебе выкопать их и осмотреть.

    Судя по выражению глаз, это она меня мягко пожурила. А может, даже поддразнила.

    — Ладно. Как-нибудь на досуге, от нечего делать, полюбуюсь на эту тухлятину…

    — Тьфу ты! — ругнулся Мурген. — Ребята, вы о чем-нибудь другом не могли бы?

    Зря он это сказал. Масло заржал. Крутой запел что-то себе под нос. Масло в тон ему грянул:

    Заползают червячки,
    Выползают червячки,
    И по рылу твоему
    Шастают букашки…

    Гоблин с Одноглазым подхватили. Тогда Мурген пригрозил всех переловить и облевать.

    Мы старались отвлечься от мыслей о сгущающейся впереди тьме.

    Одноглазый оборвал песню:

    — Нет, Костоправ, никто из Взятых не смог бы тихо пролежать столько лет. Если бы хоть один выжил, тут бы такие фейерверки полыхали… Уж мы-то с Гоблином всяко что-нибудь услышали бы.

    — Пожалуй, ты прав.

    Однако он меня не убедил. Возможно, в глубине души я просто не желал, чтобы Взятые перевелись совсем.

    Мы достигли пандуса, ведущего к воротам Башни. Тут она впервые подала признаки жизни. В верхних бойницах показались люди, разряженные точно павлины. Несколько человек вышли из ворот, суетливо устраивая церемонию встречи хозяйки. Завидев их одеяния, Одноглазый презрительно заулюлюкал.

    В прошлый раз он себе ничего такого не позволял.

    Я наклонился к его уху:

    — Потише. Мундиры для своих войск она сама придумала.

    Оставалось лишь надеяться, что эти люди вышли встречать Госпожу и не замышляют ничего дурного. Все зависит от того, какие новости прибыли сюда с севера. Порой злые слухи летят быстрее ветра.

    — Удача любит наглых, — сказал я. — Ничего не бойтесь, держитесь высокомерно. Не давайте им опомниться. — Глянув в темноту за воротами, я высказал догадку: — Они меня узнали!

    — Это-то и пугает! — пропищал Гоблин и разразился кудахчущим смехом.

    Башня заслонила собой весь мир. Мурген, увидевший ее впервые, глазел, разинув рот в благоговейном страхе. Масло с Крутым изо всех сил притворялись, что эта груда камней их ничуть не впечатляет. Гоблин с Одноглазым были слишком заняты, чтобы уделять ей внимание. Ну а Госпожа эту Башню сама же и построила, когда была личностью одновременно гораздо крупнее и гораздо мельче, чем сейчас. А я полностью сосредоточился на своей роли.

    Полковник, возглавлявший делегацию, был мне знаком. Мы сталкивались, когда судьба приводила меня в Башню ранее. Взаимные наши чувства можно назвать в лучшем случае двойственными.

    Он также узнал меня, чем был весьма озадачен. Ведь мы с Госпожой покинули Башню вместе, с того дня уже больше года прошло.

    — Как поживаете, полковник? — спросил я, изображая дружелюбную улыбку. — Вот мы и вернулись. С победой.

    Он взглянул на Госпожу. Я тоже покосился на нее. Теперь ее ход.

    Она приняла наинадменнейший вид. Я мог поклясться, что она и есть дьявол, обитающий в этой Башне. Да ведь так и было. Раньше. Такие, как она, утратив могущество, не умирают. Кстати, а была ли утрата?

    Похоже, она решила мне подыграть. Я глубоко вздохнул и на миг прикрыл глаза, а стража Башни тем временем приветствовала свою хозяйку.

    Я доверял Госпоже, но… чужая душа — потемки. Особенно душа, потерявшая любую надежду.

    Все-таки не исключено, что она вернет себе империю. Укроется в потайной части Башни и заставит подданных поверить, что она совсем не изменилась. Что ей мешает хотя бы попытаться?

    Она может так поступить даже после того, как выполнит свое обещание и отдаст мне Анналы.

    Мои товарищи уверены, что именно так и будет. Их страшит мысль о том, каким будет ее первый приказ в роли владычицы империи-призрака.

    5. Цепи империи

    Госпожа сдержала слово. Я получил Анналы в первые же часы нашего пребывания в Башне, пока ее обитатели, потрясенные возвращением хозяйки, не успели прийти в себя. Однако…

    — Костоправ, я хочу ехать дальше с тобой.

    Так она сказала на второй вечер, когда мы любовались закатом с парапета Башни.

    Я отозвался со всем красноречием лошадиного барышника:

    — Э-э… Кгхм… Мнэ-э…

    Да, я такой, за словом в карман не лезу. Поразительно бойкий и красноречивый ответ. Какого ляда Госпоже ехать с нами? Чего ей не хватает здесь, в Башне? Один-единственный тщательно проделанный трюк — и всю оставшуюся бренную жизнь она будет могущественнейшим созданием в мире. Что проку ехать незнамо куда, незнамо зачем с шайкой усталых стариков, которые, похоже, просто бегут от самих себя?

    — Здесь меня ничто не держит, — продолжала она. Как будто это что-нибудь объясняло. — Я хочу… просто хочу понять, каково это — быть обычным человеком.

    — Тебе не понравится. Совсем не то, что быть Госпожой.

    — Но власть мне была не в радость — обретя ее, я узнала, что́ она собой представляет на самом деле. Ты ведь не откажешь мне?

    Дурачится она, что ли? Я бы на ее месте не стал. Все равно это понимание жизни обычного человека будет поверхностным. Я-то думал, вновь поселившись в Башне, Госпожа быстро забудет наши совместные приключения.

    Ей удалось здорово сбить меня с толку.

    — Так ты согласен?

    — Ну, если ты на самом деле этого хочешь…

    — Только есть некоторые сложности.

    А разве с женщинами бывает по-другому?

    — Я не могу отправиться прямо сейчас. Без меня здесь все запуталось, и нужно несколько дней, чтобы навести порядок. А потом смогу уехать с чистой совестью.

    Неприятностей, которых я ожидал, мы здесь не встретили. Никто из людей Госпожи не смел подойти поближе, чтобы хорошенько ее разглядеть. Труды Одноглазого и Гоблина пропали даром. Разнесся слух, что Госпожа вновь взяла бразды правления, а Черный Отряд вернулся в Башню, чтобы служить под ее началом. Этого было достаточно.

    Прелестно! Но до Опала всего две-три недели пути. А оттуда — через Пыточное море — совсем недалеко до портов, не принадлежащих империи. По-хорошему, надо бы воспользоваться моментом и сделать ноги.

    — Ты ведь меня понимаешь, Костоправ? Всего несколько деньков. Честное слово. Только приведу дела в порядок. Империя — вполне отлаженная машина, она работает гладко, пока чиновники верят, что ими кто-то управляет.

    — Ладно, несколько дней подождать можно. Но держи своих подальше от нас. И сама держись подальше от них, не позволяй рассмотреть себя.

    — Я и не собиралась… И знаешь, Костоправ…

    — Что?

    — Поучи свою бабушку яичницу жарить.

    От изумления я хохотнул. Да, она все больше очеловечивается. И даже научилась смеяться над собой.

    Словом, намерения у нее были самые благие. Но тот, кто правит империей, неизбежно становится рабом разных административных мелочей. Прошло несколько дней. И еще несколько. И еще…

    Я имел возможность развлекаться в библиотеках Башни, роясь в редчайших и древнейших, эпохи Владычества или даже старше, текстах, распутывая клубок загадок истории севера. Но остальным пришлось туго. Им не оставалось ничего, кроме тревог да единственной заботы: прятаться от всех вокруг. Ну, еще изводить Гоблина с Одноглазым, хотя эти двое сами кого хочешь изведут. Для тех, кто не наделен колдовским даром, Башня была просто мрачной грудой камня. Лишь Гоблин с Одноглазым ощущали ее как гигантскую машину магии, работающую на полную мощность и населенную бесчисленными мастерами темных искусств. Жизнь наших чародеев превратилась в непрестанный ужас.

    Одноглазый справлялся с этим лучше, чем Гоблин. Время от времени он находил в себе силы и подавлял страх, чтобы выйти наружу, на поле давней битвы, и предаться воспоминаниям. Иногда я присоединялся к нему. Я был уже почти готов воспользоваться разрешением Госпожи и вскрыть пару старых могил.

    Однажды вечером Одноглазый спросил:

    — Что, все еще беспокоишься?

    Я в это время стоял, опершись на лук без тетивы, торчащий вместо памятника над могилой Взятого, которого, согласно надписи, звали Безликим. Тон Одноглазого был серьезен как никогда.

    — Есть такое дело, — признался я. — Не совсем понимаю почему, ведь все это в прошлом, однако мысли о случившемся покоя не прибавляют. В ту пору я воспринимал картину иначе, все казалось естественным и неизбежным. Великая битва избавила мир от мятежников и большинства Взятых, развязала руки Госпоже и сделала ее новым Властелином. Но в контексте последних событий…

    Одноглазый вдруг разволновался и поволок меня за собой. Мы дошли до места, ничем не отмеченного, кроме его памяти. Здесь была умерщвлена тварь под названием «форвалака». Та, которая, возможно, убила его брата, когда мы в первый раз встретились с Душелов, посланницей Госпожи в Берилле. Форвалака — тварь наподобие вампира, леопард-оборотень, и ареал ее обитания — родные джунгли Одноглазого, где-то далеко на юге. Колдуну пришлось целый год охотиться на нее, чтобы отомстить.

    — Ты вспоминаешь, как трудно было отделаться от Хромого, — задумчиво сказал он.

    Он явно размышлял о том, что, как мне казалось, давно выбросил из головы.

    Мы так и не узнали, та ли форвалака, что убила Тамтама, понесла наказание. В те дни Душелов близко сошлась с другим Взятым, по прозвищу Меняющий Облик, и есть основания полагать, что в ночь гибели Тамтама Меняющий Облик был в Берилле. Он принял вид форвалаки, дабы с гарантией уничтожить правящую фамилию и обеспечить империи легкую победу.

    В общем, если Одноглазый отомстил за Тамтама не той твари, плакать поздно. Меняющий Облик лег костьми в битве при Чарах.

    — Да, я вспоминаю Хромого, — согласился я. — Одноглазый, я ведь убил его в том трактире! Наверняка убил. И, не появись он снова, никогда бы не усомнился в его смерти.

    — И насчет этих не сомневаешься?

    — Разве что самую малость.

    — Хочешь прийти, как стемнеет, и раскопать могилу?

    — А что толку? В ней кто-нибудь да окажется. А как узнать, тот или не тот?

    — Они были убиты другими Взятыми и членами Круга. А это совсем не то же самое, что погибнуть от руки такой бездари, как ты.

    Он имел в виду отсутствие колдовских способностей.

    — Знаю… Те, кто считается их победителями, и впрямь обладали необходимой для такого дела силой. Только это обстоятельство и спасает меня от навязчивой идеи.

    Одноглазый уперся взглядом в землю. Когда-то здесь стоял крест с распятой на нем форвалакой. Через некоторое время он зябко поежился, и его мысли обратились к настоящему.

    — Теперь уже не важно. Было это пусть и недалеко, но давно… А скоро будет и далеко, если нам удастся выбраться отсюда.

    Он сдвинул черную вислополую шляпу на глаза, чтобы не мешало солнце, и взглянул на Башню. За нами наблюдали.

    — Почему она решила ехать с нами? Вот что не дает мне покоя. — Он как-то странно поглядел на меня, потом, заломив шляпу на затылок и уперев кулаки в бока, продолжил: — Знаешь, Костоправ, иногда смотрю на тебя и глазам своим не верю. Какого черта ты здесь ее дожидаешься, когда мы могли покрыть уже много миль?

    Хороший вопрос. Сколько думал над ним, а все как-то стесняюсь ответить.

    — Ну, она мне вроде как нравится. Я считаю, эта женщина заслуживает толики обыкновенной жизни. Да она, в общем-то, ничего. Правда.

    Одноглазый, выдав мимолетную усмешку, повернулся к ничем не отмеченной могиле.

    — Да, без старины Костоправа жизнь была бы вдвое скучней. Наблюдать, как тебя колбасит, само по себе поучительно. Все-таки ответь, скоро мы отправимся? Не нравится мне здесь.

    — Еще несколько дней. Госпоже надо кое-что уладить.

    — Сам-то хоть в это…

    Боюсь, я позволил себе резкий тон:

    — Когда настанет срок уезжать, я тебя извещу!

    Однако это самое «когда» все не наступало. Дни шли, а Госпожа никак не могла вырваться из паутины административных забот.

    В ответ на указы Башни повалили вести из провинций. И каждая требовала первоочередного разбора.

    Словом, мы провели в этом ужасном месте целых две недели.

    — Костоправ, да вытащи же нас отсюда! — потребовал Одноглазый. — Нервы больше не выдерживают!

    — Пойми ты, у нее дела…

    — У нас тоже дела, ты сам говорил. Кто сказал, что наше дело — ждать, пока она со своими разделается?

    Тут на меня наехал Гоблин.

    — Костоправ, мы уже двадцать лет терпим твои закидоны! — орал он. — Потому что с тобой интересно! Когда скучно, есть над кем поиздеваться! Но смерти себе я не желаю, это я распроабсолютнейше точно тебе говорю! Не хочу здесь оставаться, даже если она нас всех в маршалы произведет!

    Я подавил вспышку гнева. Конечно, неприятно такое выслушивать, но ведь Гоблин совершенно прав. Ради чего мы тут торчим, подвергаясь величайшему риску? Чем дольше ждем, тем больше шансов нарваться на неприятности. Мало нам хлопот со стражей Башни, крайне недовольной нашей близостью к их хозяйке, — как-никак мы столько лет воевали против нее.

    — Завтра утром, ребята, — сказал я. — Я не просто лекарь, гуляющий сам по себе, а человек, которого вы выбрали начальником. Простите, что забыл об этом.

    Ай да Костоправ, ай да ловкач! Одноглазый с Гоблином были пристыжены. А я усмехнулся:

    — Так что пакуйтесь и увязывайтесь! Выезжаем с рассветом.

    Госпожа разбудила меня среди ночи. Я было даже подумал…

    Затем я увидел ее лицо. Она все слышала.

    Она упрашивала остаться, всего лишь на денек. Ну от силы на два. Ей ведь не больше нашего нравится здесь жить, в окружении всего того, что потеряла, что теперь терзает ее самолюбие. Она хочет уехать отсюда, с нами, со мной, с единственным другом на свете…

    Мое сердце разрывалось на куски.

    На бумаге все это выглядит глупее некуда, но давши слово — держись. Я даже гордился собой. Я не отступил ни на дюйм.

    — Всему этому не будет конца, — сказал я. — Каждый раз найдется еще одно дело, которое надо закончить. Пока я жду, Хатовар не становится ближе. Приближается только смерть. Да, ты дорога мне. Я не хочу уезжать… Но смерть здесь прячется за каждым углом, в каждой тени. Она в глазах у всякого, кто обижен и возмущен моей близостью к тебе.

    Такие уж нравы в этой империи, и в последние дни многие старые имперцы получили повод для глубочайшей ненависти ко мне.

    — Ты обещал мне ужин в садах Опала.

    Да я тебе все, что хочешь, пообещаю, сказало мое сердце. А вслух я ответил:

    — И не отказываюсь. Обещание в силе. Однако я должен увести отсюда парней.

    Я впал в задумчивость, а Госпожа вдруг разволновалась, что ей, вообще-то, несвойственно. В глазах заплясали искорки — она явно что-то замышляла. Мной тоже можно управлять, и мы оба это знали. Но она никогда не использовала личное ради достижения политических целей. По крайней мере, со мной.

    Я думаю, каждый однажды находит человека, с которым можно быть совершенно честным, — человека, чье доброе мнение заменяет мнение всего мира. И это доброе мнение важнее всех подлых, скользких замыслов, важнее алчности, похоти, самовозвеличения — важнее всего, что мы творим втихаря, при этом убеждая мир в том, что мы — всего лишь простые, душевные люди. Так вот, я был объектом ее честности, а она — объектом моей.

    Одно лишь мы скрывали друг от друга, и только из-за боязни: а вдруг оно, будучи раскрытым, изменит все остальное, а то и разобьет вдребезги нашу откровенность?

    Да и бывают ли любящие до конца честны?

    — По моим прикидкам, мы доберемся до Опала недели за три. Еще неделя, чтобы подыскать надежного судовладельца и уговорить Одноглазого пересечь Пыточное море. Значит, через двадцать пять дней, считая от сегодняшнего, я буду в садах. И закажу ужин в гроте Камелий.

    Я погладил шишку совсем рядом с сердцем. Шишка представляла собой прекрасной работы кожаный бумажник, в коем хранились грамоты, удостоверяющие, что я, генерал вооруженных сил империи, являюсь полномочным имперским посланником, подчиняющимся лично Госпоже.

    Именно так, а не иначе. Замечательный повод для ненависти со стороны тех, кто служит империи всю жизнь.

    Я и сам не слишком хорошо понял, как до этого дошло. Мы шутливо трепались в один из тех редчайших часов, когда она не издавала декреты и не подписывала воззвания. И вдруг я обнаружил, что осажден тучей портных. Оказался при полном имперском гардеробе. Наверное, мне никогда не разобраться, что означают все эти бесчисленные канты, кокарды, пуговицы, медали и прочая мишура. Словом, в этой одежде я чувствовал себя крайне глупо.

    Однако совсем скоро я увидел некоторые преимущества своего новообретенного статуса — и перестал считать себя жертвой изощренного розыгрыша.

    У нее есть чувство юмора, и весьма своеобразное; она не всегда относится серьезно к такому ужасающе скучному делу, как управление империей.

    И преимущества эти, я уверен, Госпожа увидела задолго до меня.

    Так вот, мы беседовали о гроте Камелий в садах Опала. Это у высшего общества излюбленное место, где можно на людей посмотреть и себя показать.

    — Я каждый вечер буду там ужинать. Ты можешь присоединиться в любой момент.

    В ее глазах я разглядел тщательно скрываемое напряжение.

    — Ладно, — кивнула она. — Если буду в тех краях.

    Вот в такие минуты мне становится очень неуютно. Что бы ни сказал, будет понято не так. И тут меня выручил коронный прием Костоправа.

    Я просто повернулся и пошел.

    Вот так я разбираюсь со своими женщинами. Если они расстраиваются, немедленно прячусь в норку.

    Я почти достиг двери.

    Госпожа, когда нужно, могла двигаться очень быстро. Преодолев разделяющее нас расстояние, она обняла меня и прижалась щекой к моей груди.

    Вот так они управляют мной, сентиментальным дурнем. Романтиком занюханным. Мне даже не нужно разбираться в женской натуре — все равно бы не помогло. Я могу упрямиться, но лишь до того момента, когда женщина принимается лить слезы. Этот прием на меня действует безотказно.

    Я держал Госпожу в объятиях, пока она не изъявила желание высвободиться. Мы больше не взглянули друг на друга; я повернулся и ушел. Тяжелая артиллерия ей не понадобилась.

    Как правило, она играла честно, этого у нее не отнять. Даже когда была Госпожой. Скользкая, хитрая, но более-менее честная.

    Всякий приличный имперский посланник наделен кучей прав, вроде права субинфеодации и расхищения казенных денег. Я созвал тех самых портных и натравил их на своих ребят. Раздал звания. Взмахом волшебной палочки превратил Одноглазого и Гоблина в полковников. Крутой и Масло обернулись капитанами. Я даже не пожалел кое-каких чар на Мургена, и тот стал выглядеть совсем как настоящий лейтенант. Я выплатил нам жалованье за три месяца вперед. Все просто обалдели от такой наглости. Думаю, у Одноглазого появилась еще одна причина поскорее оказаться подальше от Башни, и лучше бы там, где можно от души злоупотребить новообретенными привилегиями. А в ожидании этого счастья он был занят в основном препирательством с Гоблином насчет того, кто теперь выше по званию. Эти двое никогда не воротили нос от подарков судьбы.

    Самое смешное, что на церемонии вступления в должность посланника, когда Госпожа настояла на внесение в документы моего настоящего имени, я это самое имя вспомнил с превеликим трудом.

    Выезжали мы, словно бежали от погони. Только уже не были той шайкой оборванцев, что въехала в Башню.

    Я расположился в карете вороненой стали, запряженной шестеркой бешеных черных жеребцов. Мурген — за кучера, а Масло с Крутым — на запятках. Далее — вереница оседланных лошадей. Одноглазый с Гоблином, презрев карету, заняли места направляющего и замыкающего, они ехали верхом на зверях под стать тем, что везли меня. И двадцать шесть конных стражников — в качестве эскорта.

    Госпожа пожаловала нам лошадей породы дикой и прекрасной, такими доселе награждали лишь величайших героев ее империи. Давным-давно я ездил на похожем — в битве при Чарах, когда мы с Госпожой охотились за Душелов. Эти волшебные жеребцы могут бежать вовсе без отдыха. Подарок — за гранью вероятного.

    Просто не верится, что все это происходит со мной.

    Год назад я ютился на равнине Страха, в земляной норе, с полусотней других людей. Мы жили в постоянном страхе быть обнаруженными имперцами. Новой или хотя бы чистой одежды я не имел лет десять, а уж баня с бритьем ценились на вес бриллиантов.

    Напротив меня в карете лежал черный лук, подаренный мне Госпожой еще до того, как от нее ушел Отряд. И служил он мне верой и правдой…

    Колесо судьбы совершило оборот.

    6. Опал

    Крутой во все глаза глядел, как я заканчиваю свой туалет:

    — Боги!.. Костоправ, ты и впрямь похож на имперского посланника.

    — Удивительно, как меняют человека бритва и баня, — добавил Масло. — Я считаю, к твоему облику вполне подходит слово «импозантный».

    — Чудеса, да и только! — хмыкнул Крутой.

    — Что за сарказм, ребята?

    — Да я серьезно, — ответил Масло. — Ты правда здорово выглядишь. Еще бы парик — прикрыть то место, где линия роста волос достает до задницы.

    Сказано это было без тени юмора.

    — Ладно вам, — буркнул я и сменил тему: — Напоминаю: эту парочку надо держать в узде.

    Мы всего лишь четыре дня в городе, а мне уже дважды пришлось своим ручательством избавлять Гоблина с Одноглазым от неприятностей. Даже имперский посланник не все может покрыть, замять и спустить на тормозах.

    — Но нас только трое, Костоправ, — возразил Крутой. — Ну что поделаешь, если они не хотят вести себя прилично?

    — Ребята, я вас знаю. Вы что-нибудь придумаете. А пока думаете, проследите, чтобы все это барахло упаковали и отправили на корабль.

    — Слушаюсь, ваше имперское высокопревосходительство!

    Я уже готов был выдать одну из своих искрометнейших, остроумнейших, испепеляющих отповедей, но тут в комнату заглянул Мурген:

    — Капитан, карета подана.

    А Крутой подумал вслух:

    — И как удержать их в узде, когда мы даже не знаем, где они? Их с самого обеда никто не видел.

    Я пошел к карете, от души надеясь, что не успею нажить язву до того, как выберусь за пределы империи.

    С грохотом промчались мы по улицам Опала: двадцать шесть конных стражей, вороные, звонкая карета и я собственной персоной. Из-под копыт и колес сыпались искры. Очень живописно, но путешествовать в этом чудище — все равно что сидеть в стальном ящике, по которому с энтузиазмом лупят обуянные жаждой разрушения великаны.

    Мы подлетели к изящным воротам садов, распугав ротозеев. Я вышел из кареты, держась куда прямее, чем обычно, и отпустил эскорт небрежным жестом, перенятым у какого-то князя, с которым меня свела извилистая судьба. Затем прошел в поспешно распахнутые передо мной ворота и направился к гроту Камелий, надеясь, что память о давнем визите не подведет.

    Прислуга садов едва не стелилась под ноги. Я не обращал на нее внимания.

    Путь мой лежал мимо гладкого и серебристого, словно зеркало, пруда. Тут я замер с отвисшей челюстью.

    Да, я и вправду импозантен, если отмыть и приодеть. Но разве мои глаза — вправду шаровые молнии, а разинутый рот — пылающее горнило?

    — Этих двоих спящими удушу! — пробормотал я под нос.

    Мало мне огня в глазах, за спиной еще маячит едва различимая тень. Призрак, намекающий, что имперский посланник — всего-навсего иллюзия, созданная куда более темной силой.

    Будь проклята эта парочка со своими специфическими шутками!

    Двинувшись дальше, я заметил, что в садах полно народу, однако повисла абсолютная тишина. Все наблюдали за мной.

    Я уже слышал, что сады ныне не так популярны, как в былые времена.

    Значит, публика собралась специально ради моей особы. Ну да, как же, новый генерал. Безвестный выскочка из темной Башни. Волки желают взглянуть на тигра.

    Этого следовало ожидать. У моего эскорта было целых четыре дня, чтобы распустить небылицы по всему городу.

    Я принял самый высокомерный вид, на какой только был способен. А внутри вовсю шелестел шепоток страха, как у юного лицедея, впервые выходящего на подмостки.

    Я устроился в гроте Камелий, подальше от взглядов толпы. Вокруг меня играли тени. Служители подошли осведомиться, чего я пожелаю. Раболепны они были до отвращения.

    И какой-то гнусной частице Костоправа это весьма польстило. Частица была достаточно велика, чтобы я понял, отчего некоторые так жаждут власти. Что до меня самого — нет уж, премного благодарен. Я слишком ленив для этого. Несчастная жертва чувства ответственности — вот я кто. Поставь меня на высокую должность, так ведь и впрямь начну добиваться целей, для которых она предназначена. Наверное, во мне недостаточно мизантропии, необходимой, чтобы стать важной шишкой.

    А как вести себя за ужином из нескольких перемен блюд, если привык лопать что дают, чтобы не подохнуть с голоду? Это ведь целая наука. По счастью, можно воспользоваться услугами роящихся кругом лакеев — они боятся, что я сожру их заживо, если останусь недоволен их работой. Где не помогают прямые вопросы, поможет старая добрая интуиция — у лекарей большой опыт понимания намеков и туманных подсказок.

    Разобравшись с этим делом, я отослал слуг на кухню с наказом не слишком торопиться — попозже ко мне может присоединиться компаньон.

    Нет, я не ждал Госпожу. Просто соблюдал проформу. Пусть это будет свиданием без партнерши.

    Прочие гости норовили под любым предлогом пройти мимо и взглянуть на незнакомца. Я даже пожалел, что не взял с собой эскорт.

    Послышался рокот, наподобие далекого грома. Он приближался; по садам пронесся шепоток, сменившийся гробовой тишиной, тут же нарушенной ритмичным цокотом стальных каблучков. Поначалу я не поверил. Не верил, даже встав, чтобы приветствовать ее.

    Показалась колонна стражей Башни, встала, разделилась. Между рядами в манере тамбурмажора промаршировал Гоблин. Выглядел он точь-в-точь как настоящий гоблин, только что выдернутый из самой середки адского пекла. Он мерцал, будто раскаленное железо. За ним тянулся шлейф огня и дыма в несколько ярдов длиной. Колдун вошел в грот, окинул толпу оловянным взглядом, а мне подмигнул. Затем промаршировал через грот к противоположным ступеням и занял там пост, лицом наружу.

    Какого беса они затевают? И когда им надоест этот затянувшийся розыгрыш?

    А в следующий момент появилась Госпожа — ослепительная, как фантазия, и прекрасная, точно сон. Я щелкнул каблуками и поклонился. Она спустилась в грот, чтобы присоединиться ко мне. Не женщина — волшебное виденье!

    Она протянула мне руку. К счастью, за многие годы тягот и лишений я не растерял хорошие манеры.

    Пожалуй, все это даст Опалу тему для пересудов!

    Одноглазый, окутанный темной дымкой, где кишмя кишели глазастые тени, спустился вслед за Госпожой и тоже осмотрел грот.

    Затем он повернулся к выходу, но я сказал:

    — Пожалуй, я сожгу дотла эту шляпу.

    Колдун был разодет, как лорд, однако на голове красовалась все та же шляпа, мечта тряпичника. Он ухмыльнулся, занимая свой пост.

    — Ты уже сделал заказ? — спросила Госпожа.

    — Да. Но только на одного.

    Тут в грот мимо Одноглазого вбежала орава перепуганных слуг, с хозяином садов во главе. Если передо мной они гнусно раболепствовали, то теперь принялись омерзительно пресмыкаться. Сам-то я никогда не благоговел перед титулами и должностями…

    Ужин был долог и неспешен и большей частью прошел в молчании. Время от времени я посылал через стол недоуменные взгляды. Незабываемая выдалась трапеза, хотя Госпожа намекала, что ей доводилось харчиться и куртуазней.

    Дело в том, что мы были совсем уж как на сцене: играли не только для публики, но и друг для друга. Как тут прикажете наслаждаться жизнью?

    По ходу ужина я признался, что не ожидал появления Госпожи. Она сказала, что, после того как мы вихрем вылетели из Башни, поняла: если сию же минуту не бросит все дела, то никогда не стряхнет с себя оков ответственности за империю — разве что кто-нибудь убьет ее и тем самым освободит.

    — Значит, просто ушла, и все? Да ведь без тебя Башня рухнет!

    — Нет. Я оставила ее под надежным присмотром. Выбрала достойных людей, чьим суждениям верю, но устроила так, чтобы империя перешла под их власть постепенно, до того как они поймут, что я дезертировала.

    — Надеюсь, получится.

    Я, знаете ли, записной адепт философской школы, которая утверждает: ежели что-то может протухнуть, оно обязательно так и сделает.

    — Получится или нет, для нас будет уже не важно. Мы окажемся недосягаемы.

    — Но если половину континента охватит гражданская война? Как-то неуютно. В моральном смысле.

    — Я считаю, что искупила этот грех загодя.

    На меня дохнуло холодом. Ну когда я научусь держать проклятый язык за зубами?!

    — Извини. Ты права. Я не подумал об этом.

    — Принимаю. Кстати, мне тоже есть в чем повиниться. Я несколько свободно обошлась с твоими планами.

    — Э-э? — Вот он, один из тех моментов, когда я выгляжу крайне глупо.

    — Я отменила твое плавание на торговом корабле.

    — Как? Зачем?

    — Имперскому посланнику не подобает путешествовать на старой грязной барже с зерном, Капитан. Надо держать марку. В порту стоит квинквирема «Черные крылья», построенная Душелов. Я приказала подготовить ее к плаванию в Берилл.

    Боги! Та самая роковая квинквирема, что доставила нас на север!

    — В Берилле нас не слишком любят.

    — Ныне Берилл — одна из провинций империи. Теперь граница отстоит от берега моря на три сотни миль. Или забыл, что сам дрался за это?

    Хотелось бы забыть!

    — Нет. Но за последние несколько десятилетий я где только не побывал…

    Если граница отодвинулась так далеко, значит имперские сапожищи топчут асфальт на улицах моего родного города. Никогда не думал, что южные наместники смогут расширить владения империи дальше прибрежных вольных городов — ведь стратегически необходимы для них были лишь Драгоценные города.

    — Ну а теперь что не дает тебе покоя?

    — Мне? Нет, все в порядке. Давай наслаждаться цивилизованной жизнью. Нам ее очень мало отпущено.

    В ее глазах мелькнули вызывающие искорки. Я отвел взгляд.

    — Как тебе удалось привлечь к своей шараде этот клоунский дуэт?

    — Исключительно щедростью.

    Я рассмеялся. Ну конечно! За деньги — любой каприз.

    — Когда «Черные крылья» будут готовы к отплытию?

    — Через два дня. Самое большее — через три. И клянусь, никакими делами империи я здесь заниматься не стану!

    — Это хорошо. Знаешь, я уже нафарширован по самые жабры, хоть на вертел насаживай. Надо бы совершить моцион. Есть тут безопасное место, куда мы могли бы пойти?

    — Пожалуй, я знаю Опал хуже, чем ты, Костоправ. Раньше здесь не бывала.

    Должно быть, на моем лице отразилось удивление.

    — Не могла же я побывать везде! Некоторое время была занята на севере и востоке. Потом воевала с мужем. Потом ловила тебя. Никогда не хватало времени на пышные развлекательные туры.

    — Благодарение звездам.

    — За что?

    — За то, что ты не успела испортить фигуру. Вроде как комплимент.

    Она испытующе взглянула на меня:

    — Но ты и так отлично знаешь обо всех моих делах. Описывал их в Анналах.

    Я усмехнулся. Между моими зубами просочились наружу струйки дыма.

    Ну, канальи, держитесь!

    Источник - knizhnik.org .

    Комментарии:
    Информация!
    Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
    Наверх Вниз