• ,
    Лента новостей
    Опрос на портале
    Облако тегов
    crop circles (круги на полях) knz ufo ufo нло АЛЬТЕРНАТИВНАЯ ИСТОРИЯ Атомная энергия Борьба с ИГИЛ Вайманы Венесуэла Военная авиация Вооружение России ГМО Гравитационные волны Историческая миссия России История История возникновения Санкт-Петербурга История оружия Космология Крым Культура Культура. Археология. МН -17 Мировое правительство Наука Научная открытия Научные открытия Нибиру Новороссия Оппозиция Оружие России Песни нашего века Политология Птах Роль России в мире Романовы Российская экономика Россия Россия и Запад СССР США Синяя Луна Сирия Сирия. Курды. Старообрядчество Украина Украина - Россия Украина и ЕС Человек Юго-восток Украины артефакты Санкт-Петербурга босса-нова будущее джаз для души историософия история Санкт-Петербурга ковид лето музыка нло (ufo) оптимистическое саксофон сказки сказкиПтаха удача фальсификация истории философия черный рыцарь юмор
    Сейчас на сайте
    Шаблоны для DLEторрентом
    Всего на сайте: 65
    Пользователей: 2
    Гостей: 63
    Главный редактор Gopman cadabrax
    Архив новостей
    «    Март 2024    »
    ПнВтСрЧтПтСбВс
     123
    45678910
    11121314151617
    18192021222324
    25262728293031
    Март 2024 (894)
    Февраль 2024 (931)
    Январь 2024 (924)
    Декабрь 2023 (762)
    Ноябрь 2023 (953)
    Октябрь 2023 (931)
    Ярослав Веров. Горячее лето восемьдесят третьего (фрагмент книги)

     Ярослав Веров. Горячее лето восемьдесят третьего
    Пролог

    Ночное шоссе, ветер, шелест листьев. Неяркое зарево отдаленного города. Шоссе пустынно, слышно, как с тихим шорохом прокатились тронутые ветром мелкие камушки.

    На обочине некто, он смотрит в темноту, слушает, наблюдает. Приближается на большой скорости машина. Стремительно войдя в поле зрения наблюдателя, вытягивается метров на десять, и ход ее замедляется. Она медленно ползет, искажается, будто в кривом зеркале, пока не вырывается из-под взгляда и не уходит стремительно в ночь двумя красными огоньками. С обочины срывает банку из-под пива; вот она, тускло поблескивая, появляется в пределах видимости наблюдателя, лениво, как в замедленной съёмке, кувыркается и скатывается в кювет.

    Наблюдатель поднимается к верхушкам тополей. Смотрит на электрическое свечение города. Переводит взгляд на небо. Звезды перестают мерцать, а яркий росчерк метеорита замирает на оси зрения белой крупной звездой…

    Областной город в центральной России. Летний солнечный день. Город сверху выглядит зеленым парком с беспорядочно рассыпанными кубиками зданий.

    Взгляд где-то на уровне крон, плывет сквозь листву и ветви. Наконец, останавливается у верхушки могучей вербы. Мелкие, трепещущие листочки укрупняются, словно приближается к ним объектив микроскопа. Четко видны клетки, темные пятнышки ядер, зерна хлорофилла, тонкие стенки мембран. Взгляд еще ближе: вместо клеток – лишь хаос дрожащих, изломанно двигающихся частичек.

    Мгновенно все становится на свои места – листья вновь трепещущей массой окружают наблюдателя, а он спускается наземь.

    Под вербой – столики; облокотившись на столешницы, пьют пиво люди. Вокруг пивбара – невысокий заборчик.

    Взгляд скользит дальше. Фигуры посетителей расплывчаты, туманны. Вдруг наблюдатель останавливается, а потом возвращается чуть назад – смотрит на человека, пьющего в одиночестве. Человек этот виден очень четко.

    Глава первая

    – Извините, можно мы вас потесним?

    За столом стоял худой и высокий работяга лет тридцати, в джинсах и клетчатой зелено-желтой ситцевой рубахе. Кепка-«аэродром» лежала на столе, рядом с нею – три вспотевшие кружки со светлым «жигулевским» – разбавленным, на газетке две воблы.

    Юрик Хавченко, для друзей и приятелей просто Хавчик, отложил полурастерзанную воблу и глянул на двоих, подошедших к его столику. Слово «извините» настроило его на саркастический лад, мол, сейчас поговорим с умными людьми.

    Но оба подошедших выглядели нормально. Даже как-то по-свойски выглядели, разве что не подмигивали со словами «привет, брат, а помнишь, как мы вместе?..»

    «Надо же – близнецы, – подумал он, – и вроде не вспомню, а вроде – виделись. Где виделись? Щас имя мое назовут, а мне как? Не вспоминаю, как их там…»

    – Отчего ж нельзя? Можно.

    Юрик приглашающе кивнул, посмотрел на руки близнецов. Этим своим психологическим способом распознавания он весьма гордился. По рукам определял – правильный собеседник или нет. Короткие пальцы – однозначно признак тупости, толстые – жадности, тонкие – слабости, маленькая ладонь была ему ненавистна, большая и крепкая вызывала уважение. Нежная белая кожа, присущая интеллигентам, вызывала лишь усмешку. Любил Юрик крепкие рабочие ладони, с соразмерными пальцами, с надежными мозолями и мощными заусеницами.

    У этих двоих руки выглядели нормально – руки как руки, в заусеницах, кожа темная, крепкая, значит, можно поговорить. Да, парни симпатичные. Юрика посетил прилив воодушевления.

    – Давайте, мужики, – показал на воблу, – не стесняйтесь.

    Один близнец полез в карман брюк и извлек поллитровую.

    – Казенка? Я больше домашнее уважаю.

    Близнецы виновато улыбнулись – Юрику и это понравилось. «Свои в доску, – чуть ли не восторженно думал он. – Что называется, повезло».

    – Вы, мужики, здесь впервой, или как?

    Те переглянулись, но ничего не сказали.

    – А я здесь всегда пиво пью. В других пивняках водой разбавляют. Порошок стиральный сыпанут для пены, народ травить.

    Юрик подмигнул, опорожнил бокал и выдвинул его на середину стола:

    – Давайте, наливайте, что ли.

    Ему и в голову не пришло, что водка, может быть, и не для него выставлена, ведь ни словом не обмолвились, ни жестом не пригласили. Даже до воблы не дотронулись, а сосут себе пивко и жмурятся на солнышко. Забыл, что ему сегодня во вторую, и что мастер Сан Саныч-угорелый за это дело пошлет бетономешалку чистить; мужики в «козла» в слесарке будут, а ему или отбойничек от мастера или цементную пробку пробивать. Не думал обо всем этом Юрик. Ликующая свобода поселилась в его душе, весна среди жаркого лета.

    – А в этом пивняке, вон, Тоня, она на недоливе работает. Пусть меньше – да лучше. Я так считаю. Тоня – свой человек, ее мужик каждые полгода в ЛТП отдыхает. А у вас как с этим делом?

    Юрик вновь подмигнул.

    И опять Юрику не пришло в голову, что немногословные собеседники и не спросили: с каким это таким делом? Будто они должны понимать его с полуслова, или уже понимают, о чем он.

    Он раскупорил бутылку, плеснул в пустой бокал водочки на два квадратика, и спросил:

    – Ну? Кто первый?

    Молчание.

    – Ну что ж. Я так я. Ну, за знакомство. Или мы уже? Знакомы?

    Юрик задержался с бокалом, разглядывая физиономии собеседников.

    Не понять: знакомы – не знакомы. А, ладно, главное – свои парни.

    И он выпил.

    – А как вас звать-величать? – шутливо спросил Юрик, отхлебнув пива и наливая вторую порцию. – Ну, кто из вас?

    Те брать бокал не спешили.

    – Ну, блин, какие вы одинаковые, – улыбнулся Юрик, – это ж если у меня резкость поплывет, это вас будет четверо. В натуре.

    И он захохотал.

    Те не смеялись, водку не пили, но были для Юрика свои, ближе некуда, чуть ли не его второе Я.

    – Че, не пьете? Не употребляете, значит? Ну и правильно. Моя мамочка, жена в смысле, мне тоже не советует, – и Юрик в который уже раз подмигнул. – Значит, можно?

    Близнецы кивнули, впрочем, без особого энтузиазма. Это вызвало в Хавчике взрыв воодушевления. На такой благоприятной волне он долил в бокал последнюю треть.

    – Ну, мужики, вы классные мужики. Нет, вы, блин, не знаете, какие вы классные мужики. Вы меня слушайте, я вам говорю: вы – что надо! Я говорю!

    Он энергично перелил в себя водку, запил это дело пивом, шваркнул бокалом об стол и угрожающе-серьезно рубанул:

    – Значит, так. Допиваем – и ко мне. Мамочка закусь сообразит, у нее всего, что надо. Вы же мне как родные, мужики. Я для вас – всё! Последнее!

    Они брели тихой безлюдной улицей, лишь изредка громыхали грузовики; по одну руку тянулся непрерывный бетонный забор, внезапно обрывавшийся железными воротами с небольшой табличкой «Швейное училище», затем пошли гаражи, железнодорожные пути с тупиками и высокой платформой – разгрузочной площадкой плодоовощной базы.

    Улица уводила в какую-то степь, среди которой, связанные утоптанными дорожками, торчали пятиэтажки с тонкими молодыми деревцами у краснокирпичных фасадов.

    – Мой вон тот, – сообщил Хавчик, сделав неопределенный жест.

    Но ему-то было ясно, что близнецы прекрасно его поняли и уже оценили и дом, и его преимущества – гастроном и пункт приема стеклотары.

    – Мужики, значит так. Я сейчас сбегаю на разведку. А вы тут постойте, – говорил Хавчик у гастронома, – если все путем, я в окно крикну. Ну, я пошел.

    Юрик ввалился в квартиру и ринулся открывать все двери подряд.

    – Рая! Мамочка, ты где?

    – Ты что, псих, готовый? Скотина. Попил пивка? И такой на работу сунешься? Ну, вы видели – готовый!

    – Да подожди, мать, какая работа! Я с такими пацанами пришел. Ты давай закусь на стол мечи, угостить надо, как надо. Ты упадешь – это такие ребята! Рая, надо посидеть. Раиса! Блин!

    – Иди ты, знаешь куда, со своими друзьями! Пистон ходячий!

    – Так, да? Ну, Раиса, ну ладно! Щас. Да что там! – сорвавшимся голосом выкрикнул Юрик и устремился к серванту, где лежали семейные деньги, сберкнижка, а в выдвижном ящике в шкатулке с вязанием – супругино золото: колечко, сережки и брошь, всё доставшееся ей по наследству.

    – Ты это куда? Ты это зачем? – опешила супруга.

    – Не время сейчас. Потом.

    – Не пущу, – Раиса загородила дверь и приготовилась благим матом орать «караул!».

    – Я те дам «не пущу», стерва!

    Юрик с такой силой толкнул жену, что она отлетела в коридор и, ударившись о стенку, тихо ойкнула и, насмерть перепуганная, опустилась на пол.

    Юрик выбежал из подъезда, радостно размахивая сумкой с добычей:

    – Порядок, братва! Гуляем! Мамочка дала добро!


    Через три дня в райотделе милиции царило дружное веселье. Смеялись все: сменившиеся с поста пэпээсники, дежурный по РОВД майор, катались от хохота опера.

    Участковый, еле сдерживаясь, улыбался. Перед ним сидел помятый Юрик Хавченко, держа на коленях раздутый чемодан белого дермантина. Он требовал разобраться с близнецами-гипнотизерами, лишившими его семейной жизни. Повода для уголовного дела не обнаруживалось, для гражданского иска тем более, поскольку сам Юрик настаивал на чистой добровольности своих действий, без всякого на то понуждения или же просто предложения словом или жестом со стороны пресловутых близнецов.

    Выходила такая история. Гражданин Хавченко в состоянии алкогольного опьянения вынес из дома совместно нажитые деньги и материальные ценности, оскорбив словом и действием жену, и спустил все это дочиста в компании с двумя неизвестными гражданами, с которыми познакомился в пивном баре. За что был изгнан из дому. В оправдание своих действий гражданин приводит объяснения мистического порядка. С его слов выходит, будто собутыльники, чье имя и приметы назвать затрудняется, кроме того, что близнецы, являлись гипнотизерами, чуть ли не колдунами, неизвестным способом отдавали ему роковые приказы мысленно.

    Юрик горячился, чуть было не обложил представителей органов матом, однако рассказ его был подробный и на удивление связный. Но об одном он умолчал, не специально – сам даже не заметил, как умудрился забыть об этом.

    Сегодня рано утром – где они были ночью после очередного ресторана, в аэропорту, на жд/вокзале? – итак, утром, в парке, у скамейки. Он сидел, они стояли над ним. И как-то жалко, как-то потерянно они выглядели. Почему оно так казалось?

    – Вы чего это, мужики? – опешил Юрчик.

    Ощущение счастья, бившееся в нем, куда-то улетучилось. Волшебная радуга растаяла, что-то оборвалось в душе, что-то праздничное исчезло.

    – Кто мы? – тихо, в общем-то, без интонаций, но внятно спросили близнецы.

    Хавчик недоуменно пожал плечами. На ум пришло: «Какой хрен разница?» Но вслух не сказал, ему захотелось удержать за какую-то случайную ниточку убегающее счастье. А близнецы развернулись и пошли прочь по аллее.

    Все вдруг встало на свои места, мир вновь был прежним, обычным, за исключением того, что когда Юрик вернулся домой, в прихожей его ждал тщательно собранный чемодан с его, Юрика, вещами. С женой разговора не вышло, потому как инициативу на себя взял тесть. Тесть сказал:

    – Бери манатки и катись отсюда.

    – Куда ж я пойду?

    – Хоть в общежитие, хоть на…

    Юрик решил идти в ментовку, спасать семейную жизнь.

    Глава вторая

    Квартира, однокомнатная и неухоженная, принадлежала когда-то одинокой пенсионерке. Темные, давно не крашеные панели, потерявшие цвет обои, грязная старая плита, удручающая сантехника, протекающие трубы.

    Переехал он в эту квартиру недавно, в каком виде получил, то и принял. Как человек ответственный, Дмитрий всю мебель оставил жене. Но это неважно. Расставшись с женой, он вдруг остался один. Приходил домой, жарил картошку с тушёнкой, ужинал и кормил той же картошкой кота. А потом ложился спать. Вставал, кормил кота, бил подвешенную в дверном проеме кухни боксерскую грушу, уходил на службу. Собственно, груша и кот были единственным совместно нажитым имуществом, которое он оставил себе. Грушу повесил сразу в день переезда, на этом изменения в квартире и закончились.

    К своим двадцати восьми Дмитрий стал законченным опером, по складу души и образу мыслей. Ментовская работа была для него родной стихией, забывалось в ней напрочь все, ее не касавшееся.

    О семье он старался не вспоминать, иначе посещала тоска, странная память об уюте, тепле, общих надеждах, которых на самом деле-то и не было. Может, тоска не об оставленной семье, а о той, которая представлялась ему, когда ухаживал за Галкой, или в редкие минуты семейного покоя – тоска о несбывшемся.

    Было уже поздно, горизонт налился темнотой, оставив лишь узкую синюю полоску, зажглись фонари. Дмитрий лежал на диване, слушал портативный приемник – передавали классику. Вечер вяло затекал в распахнутое окно и растворялся в духоте квартиры.

    В голове плавали обрывки прошедшего дня. Так как события были совершенно ясны, то обрывки получались неясными, спутывались в различных сочетаниях, а смысла не обнаруживалось никакого.

    Зазвонил телефон. Он стоял в коридоре на древней этажерке; беспокоили Дмитрия нечасто, он еще не успел привыкнуть к негромкому старому аппарату. И сейчас просто лежал и слушал. Телефон замолчал, но вскоре вновь ожил.

    Дмитрий встал и поднял трубку. Это оказался Гера, школьный товарищ, приятель по школе милиции, куда вместе же и поступали. Полное имя Геры, немало поспособствовавшее закалке характера, расшифровывалось как Геракл. Но все остальное в биографии Геры было в полном ажуре – и его сразу после окончания милицейской школы взяли в Комитет Госбезопасности стажером.

    – Не спишь, чегевара? – поздоровался Геракл.

    Дмитрий обрадовался, с Герой он не общался уже года три, тот как-то так из стажеров ушел в большую таинственную жизнь спецслужбы, потеряв интерес к прежним приятелям. Даже не то чтобы потерял интерес. Наверное, работа в Комитете оставляла не много времени на то, что не имело к ней отношения. И если ты не входил в круг интересов ГБ, то запросто выпадал и из круга интересов его сотрудников; а, может, Геракл был просто говнистым парнем. А потому вместо встреч, приглашений друг к другу в гости на семейный ужин, остались лишь телефонные звонки, потом и они рассосались.

    – Привет, Гера, рад слышать. Что стряслось, старик?

    – Почему обязательно стряслось? Может, я просто так, пообщаться?

    – Не крути, Гера, я ведь тебя знаю.

    – Знаю, что знаешь. Я к тебе сейчас подъеду. Не возражаешь?

    – Возражений нет. И все-таки ты, Гера, говнюк. Сколько не звонил.

    – Дела, – значительно произнес Геракл. – Дела творятся – обосраться можно, – уже с иной, скучной интонацией добавил Гера и положил трубку.

    Хотя Дмитрий и охладел к школьному товарищу, но сейчас с интересом ждал встречи. В конце концов, это с Гераклом бегали они на танцы в музучилище и в институт легкой промышленности. В конце концов, это Геракл познакомил его с Галкой, студенткой по классу скрипки. А сам ухаживал сразу за двумя девицами из института, из-за которых случилась солидная драка – провожали аж на Запрудное, провожали и нарвались на местных. Двое против пятерых – Дмитрию такой воодушевляющий расклад понравился. Будучи более отвязного характера, чем Геракл, он взял на себя троих, оставив тому одного. Еще одного взяла на себя девица – тот оказался ее братом. Потом подвалили новые молодцы, и Геракл, выхватив из кармана точную копию ТТ, дурным голосом заорал:

    – Лежать, суки, всех положу!

    В его голову тут же прилетел кирпич, и Дмитрий тащил на себе раненого Геракла до автобуса, потом сдал в травмпункт.

    Гера явился какой-то вялый и помятый. Тем не менее, с интересом оглядел квартиру и скептически заметил:

    – Да, брат, опускаешься. Я в курсе твоих дел, ты не думай. Но жить в таком сарае нельзя. Хочешь, дам телефончик – приятная девка, в твоем вкусе. Мигом поднимет тонус. И вообще…

    Геракл закурил у окна, уставившись в ночной мрак, сгущаемый тусклым фонарем подъезда.

    – Дерьмо все. Было, есть и будет.

    – Гляжу, научился ты на умняк падать.

    – Жизнь учит, будь она неладна.

    – Чаю или покрепче будем?

    – Иди ты с чаем. Я с собой прихватил, «пять звезд», как у благопочившего Генсека. Помнишь анекдот про «пять звёзд»? Нет? Это когда вампиры поймали Брежнева, отрезали голову, и один говорит: что, вот так, из горла? Нехорошо, всё-таки «пять звёзд»!

    Дмитрий наскоро настрогал мелкими ломтиками подсохшего черного хлеба, крупными – два плавленых сырка; порывшись в холодильнике, извлёк и открыл банку дефицитных шпрот. Отнес все это в комнату, где возле дивана на трех шатких ногах стоял старый этюдник. Дмитрий откопал его в кладовке, внутри этюдника были только ссохшиеся тубы масляных красок. Этюдник использовался в качестве обеденного стола, чтобы не отвлекаться от телевизора, лампового черно-белого «Электрона», смотреть который можно было, только потушив свет. Кот Тимур тут же изловчился похитить сырок и, заныкавшись в углу за телевизором, с урчанием принялся за ужин.

    Гера выставил коньяк, «самтрест»:

    – Куда насыпать, чегевара?

    Дмитрий принес покрытую пылью нераспечатанную коробку со стопками чешского хрусталя, они выпили за встречу.

    – Ну, рассказывай, как живешь? – спросил Гера. – Чего с Галкой поцапался? Хорошая баба, хозяйка.

    – Не заладилось что-то. Сперва я ей доказывал, что умный. Потом она. Не знаю. Понимаешь, Гера, какая штука, если бы знал, то все бы наладил. Наливай. Между первой и второй…

    – Помнишь, как потащила нас на концерт, в училище?

    – Ну?

    – А ты заснул. Храпел. Она на скрипке солирует, а ты храпавицкого.

    – Да, смешно, конечно.

    – Нет, брат, это тебе смешно, а женщины все помнят. Так что мотай на ус.

    – Ну ладно, будет. Ты-то что? Уже майор?

    Гера вздохнул. Наполнил стопки. Приглашающе кивнул. Выпили.

    – В судьбу веришь? – спросил он.

    – Ты бы еще спросил – верю я в бога?

    – В бога не знаю, в судьбу?

    – Наверное. Знаешь, меня ведь контузило, год назад. Да, точно, год.

    – Рассказывай.

    – Ночное дежурство. Вызов из частного сектора – один псих, кстати, числился в розыске, сожительствовал с гражданкой, допился и по пьяни зарезал ее отца и брата. Она как-то вырвалась, а псих заперся в доме, пустил газ, да еще разлил канистру бензину. Прибыли на место, я и Володя Шлопов. Сунулись, а этот орет – не лезь, взорву. Ну и взорвал. Володька впереди шел, всего два метра между нами было – его убило. А меня контузило. Не помню ничего, говорят, я прям на улице встал и давай в небо из своего ТТ шмалить. Салют, значит. Вот такая судьба, Гера, шел бы я первым – он бы салютовал, а меня – в цинк и ногами вперед…

    – Видишь, какая история неприглядная. Ну да, мне не слаже. Не быть мне майором теперь.

    – Залетел?

    – Если это судьба, то чем-то я этой стерве сильно не понравился. Дай папиросу.

    – «Мальборо» зажимаешь? – улыбнулся Дмитрий.

    – Да пошел ты! – рявкнул Гера и швырнул свое «Мальборо» об этюдник. – Можешь курить.

    – Не мечи икру. Что там у тебя с судьбой, выкладывай.

    Гера поведал странную историю.

    Давеча возвращался он домой после встречи со студентом института легкой промышленности. У них там в институте назревало что-то вроде диссидентского кружка – какую-то газетенку готовили; какой-то диспут-клуб. В общем, сопли, конечно, но дали в разработку – изволь, поработай.

    Студент при первом же свидании в штаны наложил, бумагу подписал, кличку принял, а толку ноль. Подсовывал Гере какую-то липу, чего-то крутил.

    Итак, Гера шел домой с неприятным чувством: для отчета начальству ничего «такого» агент снова не сообщил.

    По дороге, кстати, попался пивняк. Решил рвануть пару-тройку кружек, восстановить резкость.

    Уже собрался уходить, как появляются эти двое. Вежливые. Показалось ему, – парни из наружки, даже припомнилось, будто встречались на каком-то собрании. Гера, сам не зная как, выложил им всю закрытую информацию об агенте и их гребаном кружке. Вчистую агента засветил. Те сочувствовали, кивали, но ведь, бляха-муха, ничего не говорили, а он разливался соловьем. И откуда он взял, что студентика надо дожать? Показалось, будто близнецы посоветовали – так взяли и сказали: «А ты его дожми. Что с ним сделается?» И такая шиза накатила, что прямо втроем поехали к студентику на дом, в нарушение всех мыслимых инструкций.

    Он вызвал студента на улицу, под грибок, и там дожал. Дожать его было легко. У Геры имелась информация – юноша замечен в гомосексуальных связях, имевших место в общественных туалетах. Гера так и сказал: «Или ты, пидор, сейчас и здесь излагаешь все, и письменно, или завтра… нет, сегодня, о тебе всё будет знать ректор. И в справке об отчислении будет указана причина. Воображаешь формулировку?» Здесь Гера стал дико, нервно хохотать, что тоже было очень странно. Студент плакал, писал под диктовку Геры донесения, но все было не то, и эти бумажки Гера тут же рвал, приговаривая: «Настоящее давай, сука, настоящее…» А потом плюнул, зловеще прошипел: «Вешайся, гнида», развернулся и пошел к тем двоим, а они все это время на лавочке сидели. Только Гера к ним, мол, как я, здорово провел работу? – те встали и ушли, только их и видели.

    Той же ночью студент повесился. И записочку, паскуда, оставил. И началось для Геры страшное – начальство на ковер, служебное расследование, временное отстранение от дел, вопрос о соответствии занимаемой должности…

    Гера рассказывал, а Дмитрий смотрел на него и думал, что надо же – эдакая сволочь друг детства, а все-таки друг, и он, Дмитрий, сидит, слушает; а тот рассказывает такое, что никому и никогда. Но что-то тут есть неуловимое, что-то темное-темное, глухое, как последний «глухарь». И вот из-за этого чего-то неуловимого ему жаль подлеца Геру. Влип Гера во что-то гадкое, как и тот гегемон, что прибегал к ним в отделение с заявой на близнецов-гипнотизеров. Сказать или не сказать? Для Геры это важно, может пригодиться.

    – Знаешь, Гера, ты не первый.

    – Ну и что, что не первый. Не первый и не последний. Только почему я? На кой оно мне?

    – Я об этих близнецах. Засветились они уже в пивняке.

    – В каком пивняке? – мгновенно собрался Гера.

    – В «Ивушке», под вербой.

    «Ивушкой» пивняк окрестил народ, так у оперов она и называлась.

    – Сходится. Павильон «Пиво», от гастронома «Душанбе». Ты давай, рассказывай.

    – Да, хватка у тебя. Говоришь, близнецы – из вашего Управления?

    – В том-то и дело, что нет у нас таких.

    Гера это выяснил сразу же после «залета», близнецы из «наружки» – обстоятельство редкой примечательности.

    Дмитрий рассказал историю пролетария Хавченко.

    – Заявление у него взяли? – быстро спросил Гера.

    – Да ты что, какое заявление? У нас все покатом лежали.

    – Зря. Найти его можно? Впрочем, не надо, не твоего ума это дело. Так говоришь, покатом лежали? Так смешно?

    – Мне не очень. Что думаешь делать?

    – Что делать? Зря все это я тебе рассказал.

    – А че так?

    – А так – не твоего ума это. И не обижайся, потому что и не моего тоже. Я так думаю – эти двое оттуда, – Гера показал пальцем в потолок. – Прибыли отрабатывать чего-то. Слыхал про такие штуки – психотропное оружие, электронное оружие?

    – Так, краем.

    – Напшикали в бокал отравы или распылили в окрестностях боевую химию. Или навели электронный пучок из-под стола. Поэтому я попрошу тебя обо всем этом никому не говорить.

    – Ладно, чего там.

    Дмитрий сходил на кухню, принес бутылку водки.

    – Нет, знаешь что, я пойду. Поздно уже, – поднялся Геракл.

    – Завидую я вам, никакой гаишник не тронет, сколько ни пей.

    – О нашем разговоре никому ни слова, понял? Прощай… чегевара.

    Гера ушел. Дмитрий закрыл за ним дверь и усмехнулся – да, дела. Судьба, иначе не скажешь. Надо же – свела на таком темном деле. Если бы Гера пришел раньше, до того работяги. А теперь получилось нехорошо, оба они выложили друг другу лишнюю информацию. Для Геры я стал нынче неудобен. Впрочем, неудобным стану, если начну разрабатывать близнецов. «А на кой они мне?» – Дмитрий хмыкнул. В самом деле, зачем они ему? Партия сказала надо – комсомол ответил есть. Гера хоть и друг, а вполне официально высказался – не лезь.

    Он подошел к груше и пару раз от души саданул по ней.

    Глава третья

    Сегодня, перед утренним разводом профорг лейтенант Инесса раздавала месячные талоны на птицу, масло и яйца, которых город на прилавках магазинов давно не видывал. С приходом нового Генсека этот важный ритуал обрел регулярность. Вторым важным следствием смены лидера оказалось то, что оперативников принялись отвлекать в рабочее время на бессмысленные рейды по кинотеатрам и местам отдыха граждан. От последнего, кто хотел, быстро научился косить, заменяя себя дружинниками, которых уже официально приходилось отрывать от работы.

    Выйдя из кабинета Инессы, Дмитрий, как обычно, оторвал половину «масляных» талонов и протянул приятелю, лейтенанту Савелию Комлеву. Тот, как обычно, попытался отказаться. Но двое детей – не откажешься.

    На разводе Дмитрию достался рейд по четвертому маршруту трамвая. Поступили данные, что сегодня на «резине» будет работать некто Вася Зелёный, щипать пассажиров. Чем не угодил органам Зелёный, Дмитрию было понятно. Оперативники прекрасно знали, что у начальства с ворами вась-вась, и если уж поступило такое задание, значит, пресловутый Зелёный сунулся на чужой маршрут без согласования с участковым, или с кем повыше. Видно, придавило беднягу – карточный долг поджимает, или влюбился.

    День выдался душный. С самого утра солнце принялось поджаривать город, запекая пассажиров в железных коробках трамвайных вагонов, как яблоки в утках. Дмитрий с двумя понятыми колесил по четвертому маршруту уже битых три часа, а щипач Зелёный все не попадал в поле зрения. Трамваи шли полупустые, а зачем профессионалу полупустой трамвай? Он ждет себе в тенечке, когда работяги повалят во вторую смену на завод точного машиностроения, номерное предприятие. Тут и настанет его звёздный час – вырежет «лопату» у солидного фраера. Все это напоминало Дмитрию популярный сериал «Место встречи изменить нельзя», только там хотели найти, а он просто тянет лямку.

    Трамвай пересекал площадь Революции, когда Дмитрий увидал в окно двух девчушек-близняшек. Они шли по обе стороны от мамы мимо магазинов, заглядываясь на витрины с пирамидами консервированной морской капусты и сухой молочной смеси «Малютка», с плохо одетыми манекенами и рулонами тканей неброских расцветок.

    Дмитрию вспомнился недавний визит Геры: «Вот же, интересными делами занимаются люди, а ты тут как последний чудак».

    – Значит так, ребята, – скомандовал он понятым, сотрудникам их же РОВД – девушке из машбюро и связисту Сане, – если обязуетесь хранить молчание – сейчас расходимся, и встречаемся, – он глянул на часы, – в четырнадцать тридцать на «пятачке». Понятыми, если что, пассажиров привлеку.

    Молодые люди с готовностью дали самое честное. Девушка из машбюро глянула благодарно, улыбнулась, и даже показалась Дмитрию вроде как симпатичной.

    – Не сомневайтесь, Дмитрий Игоревич, – крикнул Саня из дверей вагона, – не засветимся!

    Дмитрий, конечно, знал, где вероятнее всего будет работать Зелёный – три самые людные остановки, включая «Проходную» завода. Поэтому с легким сердцем вышел там и устроил себе небольшой пикник с мороженым и минералкой.

    В общем, не поймал он Зелёного. То ли наколка ложная была, то ли у Зелёного тоже источники информации имелись.

    А после обеда начался аврал. Всех офицеров собрал в «красном уголке» замполит и огласил ЧП – пропала дочь первого секретаря горкома партии. Известно, что дома не ночевала, а вчера утром вроде видели с приятелями на «Волге», что из гаража обкома, номер такой-то. Взяли на пять минут покататься. «Так, не понял. Отставить ухмылки». Поэтому все переводятся на круглосуточное дежурство, и отслеживать, рыть носом, и если вдруг кому повезёт, если что узнаете, в первую очередь доложить мне, лично. Самостоятельных действий не предпринимать, и никакого трепа. Нам лишние слухи не нужны.

    – Петр Семенович, – спросил кто-то из отдела экспертизы, – если ничего не предпринимать, как найдёшь-то?

    – Вы, товарищ лейтенант, меньше спрашивайте и больше слушайте. У вас голова, а не кочан капусты, – пояснил замполит и, так как никакого плана поисков не было, отпустил личный состав.

    Дмитрий в числе прочих поставил отметку в журнале дежурств, они с Савелием запрыгнули в ПМГшку и укатили на опорный пункт номер три, что на заводе ЖБК.

    На опорном, конечно, было душно, и совершенно нечего делать. Устроились в меньшей, где наличествовали два распахнутых окна и хоть какой-то ток воздуха, комнате. Дмитрий предложил Савелию в картишки, но после двух-трех партий «подкидного» мозги у обоих сделались совсем ватные.

    Время от времени подъезжала очередная дежурная ПМГшка, набитая то нетрезвыми гражданами, употребившими, презирая жару, немало водки, то мелкими дебоширами, в общем, привычным контингентом. Во второй комнате опорного еще с утра маялась под присмотром сержанта доставленная дружинниками группа школьников, неудачно сходивших на дневной сеанс.

    Дмитрий с Савелием высунулись посмотреть: есть ли чего занятного? В другой комнате окон не было, висевшая на проводе под потолком лампочка, казалось, изливала вместе с тусклым светом духоту. Школьники выглядели бледно.

    – Отпустил бы ты их, сержант, – предложил Дмитрий.

    – Зачем же вы, орлы, с занятий бегаете? В кино сходили? – поинтересовался Савелий.

    – Так точно, – ответил за школьников сержант. – Только отпустить Анатолий Петрович не разрешил. Ему надо, для отчётности.

    Анатолием Петровичем звали участкового, который, скорее всего, под видом обхода занимался личными делами.

    – Так какого хрена они здесь сидят? – удивился Савелий. – Кино когда закончилось?

    – Да из школы всё никак не явятся. Ни завуча, ни директора.

    – Так, орлы, – обернулся к школьникам Савелий. – Дуйте отсюда, чтоб я вас не видел.

    И распахнул дверь комнаты.

    Те не заставили ждать. Даже спасибо лейтенанту не сказали.

    – С Петровичем мы договоримся, – пообещал сержанту Дмитрий.

    Они вышли на крыльцо, размышляя, чем бы себя занять. Подъехал очередной «луноход», он же патрульная машина, и здоровенный усатый старшина-хохол выволок щуплого парня лет двадцати пяти, интеллигентного вида, в джинсах и расхристанной рубахе. Невооруженным глазом было видно, что юноша пьян и еле на ногах держится. На плече у юноши болталась черная сумка. Парочка смотрелась забавно.

    – Смотри, Савелий, твой клиент, – толкнул приятеля Дмитрий.

    – В чем дело, старшина? – спросил Савелий. – Нарушал? Дебоширил?

    – Не, товарышш лейтенант, – заулыбался тот. – В кабаке, прям за столом дрых.

    – Что в карманах, ничего запрещенного?

    – От, – старшина вытащил из кармана связку ключей и кошелек.

    – На каком маршруте?

    – Третём.

    – Теперь давайте по пятому.

    – Эге, – старшина кивнул, отпустил юношу и полез обратно в «луноход».

    – Вперед, молодой человек, – ободряюще хлопнул молодого человека по спине Дмитрий.

    Они зашли в маленькую комнату. В сумке обнаружились восемь пустых, источавших характерный запах, бутылок из-под пива и одна полная бутылка 777-го портвейна.

    – С приятелями принимали, потом решили в кабаке добавить?

    – Ну, – ответил юноша.

    – Документы есть? – поинтересовался Савелий.

    Юноша долго шарил по карманам джинсов. Наконец добыл пачку фотографий и протянул Савелию.

    – Вот.

    – Что вот? Гляди, Дима, семейный человек, а уже алконавт. Жена?

    – Жена и дочка.

    – Сколько дочке-то?

    – Шесть месяцев. Отпустите меня, товарищ начальник. Недосыпаю. Заснул, ну что здесь такого? Я ж не нарушал?

    Юноша продолжил шарить по карманам.

    – Вот! У меня комсомольский билет есть.

    – Еще и комсомолец, – зловеще произнес Савелий и взялся за бумагу и перо. – Значит так. Где трудимся?

    – В КБ номер семнадцать, – убитым голосом произнес юноша.

    – Должность?

    – Ведущий инженер.

    – Даже ведущий, – тем же тоном прокомментировал Савелий и нарочито пристально посмотрел на задержанного.

    В разговор вмешался Дмитрий, который доселе спокойно сидел с папироской у окна да стряхивал пепел за подоконник.

    – Блин! Молодой человек, ну че тебе не хватает? Работа хорошая, в закрытом учреждении. Небось, премиальные имеешь за всякие там внедрения? Жена молодая, ребенок симпатичный – зачем бухать-то?

    Юноша виновато вздохнул и ничего не ответил. Савелий продолжал гнуть своё:

    – Значит так. Сейчас направляем вас в вытрезвитель – и письмо руководству предприятия. Так, мол, и так…

    – Не надо письмо! Пожалуйста, – взмолился задержанный.

    И неожиданно твердым голосом добавил:

    – Готов уплатить штраф.

    Савелий улыбнулся.

    – Не положено, вообще-то, – и сделал паузу.

    – Сколько? Я заплачу.

    Молодой человек почувствовал, что попал в нужную струю.

    Савелий взял комсомольский билет и многозначительно постучал ногтем по обложке:

    – Видите, какого цвета?

    – Красного, – юноша несколько секунд соображал. – А! Понял. Червонец?

    – Держи, – пододвинул ему вещи Савелий.

    Юноша раскрыл кошелек и с радостным восклицанием: «Как раз одна осталась», – вручил Савелию десять рублей.

    – Может, тебя до дому подвезти? – предложил Дмитрий. – А то еще по дороге снова к нам попадешь.

    – Сам дойду, – гордо ответил юноша, – мне здесь недалеко.

    – Ну, иди, орел, – отпустил его довольный Савелий. – Эй, сумку забери. Только сегодня портвейн-то не пей. Оставь на завтра.

    Тот вышел, Савелий вопросительно глянул на Дмитрия.

    – Берешь половину?

    – Я же сказал – твой клиент.

    – Понял. Тогда с меня пиво.

    – А это можно. Пошли, а? Чего тут сидеть? Скажем – наркоту пошманаем.

    – Правильно. Эй, сержант, Петрович когда подойдет?

    – Да вот должен уже…

    – Ну ладно. Ты че там паришься? Заходи сюда. Значит, сообщи Петровичу, что мы здесь останемся на ночь, на дежурстве. А сейчас пойдем в ДК, на дискотеку. Если кто из начальства появится – мы на операции. А где-то в одиннадцать-двенадцать, в общем, ближе к ночи, подойдем. Записал?

    – Так точно.

    Они прогулялись в заводскую столовку, взяли по бутылочке пива и гуляш. После гуляша пошли на речку, там, в тени, у журчащей воды попили пивка.

    Вечерело, духота отступила, и можно было начинать импровизированный рейд.

    В городе имелось до смешного мало мест молодежного досуга. Официально все эти дискотеки не одобрялись, а между тем росли как грибы – при заводах, фабриках и институтах. Дискотека при ДК ЖБК, на молодежном жаргоне просто «жаба», считалась фешенебельной дискотекой. Невзирая на отдаленность от центра, любила золотая молодежь «жабу» – за маленький уютный зал, оснащенный всеми необходимыми прибамбасами: шикарной цветомузыкой, зеркалками, мигалками, кварцевыми лампами и языкастым диск-жокеем Стёпой. Входной билет стоил дорого – пять рублей. Местная рабочая молодежь дискарь не посещала, но любила толпой подкараулить завсегдатаев, естественно, с достойной целью учинить побоище. В побоищах с равным удовольствием участвовали обе стороны, как «грибы», так и «мажоры».

    Дмитрий и Савелий появились на «жабе» около девяти вечера. Под стенами клуба отдыхали от скачек несколько подростков, покуривали, вяло общаясь, но смачно матерясь.

    Сперва осмотрелись в предбаннике с широко распахнутыми дверями в зал. За столиком шла бойкая торговля соком. Девушка-буфетчица предлагала на выбор два вида яблочного сока, оба в одинаковых кувшинах и одинаковые на цвет: двадцать копеек стакан и семьдесят. Большинство брало тот, что за семьдесят. Взяли этого сока и оперативники. Оказалось – «сухарь», причем разбавленный водой чуть ли не наполовину.

    – Ныряем? – предложил Савелий.

    – Только танцев не надо.

    В зале горели кварцевые лампы. Лиловый свет выхватывал ослепительными пятнами лишь светлые детали интерьера, как то: зубы, белки глаз и фосфорически-белые рубашки танцующих. Перекрывая ликующую «Феличиту», надрывался диск-жокей Стёпа, нёс он, по правде сказать, сущий бред. Опер

    а
    примостились у стеночки, послушать кто, что, о чем.

    Ждать пришлось долго. Выпитый «сухарь» уже успел выйти десятым п

    о
    том, когда наконец-то прозвучало слово «косячок». Трое поддатых парней вывалились в предбанник, а оттуда на улицу.

    Детки зашли через широкий пролом в заборе на территорию ЖБК и, не особенно таясь, обсуждали детали предстоящего дела: что за зелье – «драп» или «маца»?

    – «Маца», конечно, за кого ты меня держишь.

    – А откуда?

    – Индийская конопля.

    – Не гони, Воха, откуда индийская…

    Воха уже разминал в руке косячок, когда Савелий резко вырулил из-за забора и схватил его за эту самую руку, плотно зажав между ладоней.

    – Так, чем мы тут занимаемся? «Пыхнуть» решили? А ну, пошли на свет.

    Вся троица послушно вернулась к входу, под яркий свет фонаря.

    – Дима, проверь у этих карманы, – деловито распорядился Савелий. – Ну, молодые люди, сразу расскажем – где брали, у кого, как часто употребляем наркотик?

    – Да мы здесь вообще ни при чем, – сообщил приятель Вохи. – Мы даже спиртного не употребляем.

    Дмитрий уловил интонацию высокомерного презрения. Пробежал взглядом по юнцу – бритые виски, косой чубчик, джинсы обвешаны разнокалиберными английскими булавками и буржуйскими брелочками. «Да, детки козырные». Наконец-то, впервые за весь этот тягучий, душный и бестолковый день он ощутил прилив воодушевления.

    – В самом деле? А лет сколько? – поинтересовался он.

    – Лет – шестнадцать, – сообщил молодой человек.

    – А перегар откуда?

    – Бутылочку пивка выпил, что такого? – так же вежливо-нагло отвечал тот. – А наркотики, товарищ, мы ни-ни. Нам комсомол запрещает.

    – Это он курить хотел, – ткнул в сторону Вохи второй приятель. – А мы просто за компанию вышли, свежим воздухом подышать.

    – Одну минуту, Славик, – Дмитрий взял парня под локоток.

    – Только без рук, пожалуйста, – успел сказать тот, когда Дмитрий, заломив ему руку за спину, повел за забор.

    Разбираться – с уликами или без оных – с сынком высокопоставленного папаши было, конечно, чревато неприятностями. Но в Савелии Дмитрий не сомневался, если что – прикроет. Поэтому, поставив оболтуса перед собой, с легким сердцем зарядил ему два раза в грудину. Юноша стукнулся спиной об забор и, неожиданно перейдя на шепот, попросил:

    – Не надо. Пожалуйста.

    – Дуй отсюда, козёл, – приказал Дмитрий. – Вот туда.

    Он указал в сторону корпусов завода.

    – Хорошо, я понял, – прошептал тот и канул во мрак.

    Дмитрий выждал пару минут и, вернувшись обратно, поинтересовался у первого вохиного приятеля:

    – Что ты мне про комсомол заливал? Может, ты и нашу партию не любишь?

    Наверное, юноша вообразил, что его дружбан уже валяется избитый под забором, поэтому лишь сглотнул слюну и ничего не ответил.

    – Значит, утверждаешь, наркотики не употребляем? А приятель утверждает обратное. Готов изложить письменно.

    – Честное слово, – обрел дар речи юнец, – в первый раз попробовать решили. Честное слово.

    – В первый раз, говоришь? – улыбнулся Дмитрий. – А ну, пошли на очную ставку.

    Он хотел взять парня за руку, но тот с неожиданной прытью вырвался и стремглав ринулся наутёк. Савелий захохотал. Успокоившись, предложил:

    – Давай, Дима, хоть этого в опорный доставим.

    – Далековато. Давай машину вызовем – пусть в отделении разбираются.

    – А из опорного ко мне, поужинаем. Вот, смотри, что у этого карася в кармане, – Савелий повертел в ладони небольшой пакетик с белым порошком. – Небось, не «косячок», а? Если в отделение – тут же папик хватится, отмажет. А так – спокойно поработаем, протокол составим…

    – Понял. Повели.

    И, взяв незадачливого Воху с двух сторон под руки, двинулись в сторону опорного.

    Со слов задержанного выяснилось, что в пакетике – кокаин, редкий наркотик, экзотика. Воха стал борзеть, угрожать папахеном, который оказался заместителем прокурора области. Ему объясняли, что с таким вещдоком может не поздоровиться и родителю. Вот если бы он возглавлял областную милицию, тогда да, можешь борзеть, а так будем посмотреть.

    На столе лежала оперативная сводка. Дмитрий изучил список лиц, взявших поиграться машину из гаража обкома партии, и спросил:

    – Как, говоришь, твоя фамилия?

    – Куроедов.

    – Владимир Куроедов, – прочитал по сводке Дмитрий. – А не вы ли с друзьями вчера утром угнали машину, государственный номер три нуля семь?

    – Не угнали мы, а покататься с Лёвой взяли. Ленка Зверева на море захотела.

    – Это которая дочь «первого»? – оживился Савелий.

    – Ну да.

    – Эх, Димыч, вот пруха нам сегодня! Слушай, мудак, – предложил Вохе Савелий, – давай, рассказывай подробно, где там они сейчас на том море, а мы протокол вместе с порошочком аннулируем, сжигаем на твоих глазах. И иди на все четыре стороны.

    – Правда? – обрадовался задержанный.

    – Ты советским органам не доверяешь?

    – Ну, в общем, на дачу в Рыбацкое они собирались с Лёвой. Любовь у них, – цинично ухмыльнулся Володя. – Только я вам ничего не говорил. Папахен у нее грубый – жениться Лёву заставит.

    – Лёва – это Александр Леваков? – уточнил по тому же списку Дмитрий.

    – Ну да.

    – А у него кто родитель? – спросил Савелий.

    – У него мать завунивермагом.

    – Тогда заставит… Адресок дачи помнишь?

    – Да там, в Рыбацком, она одна такая – двухэтажная.

    – Смотри, Володя, мы свое слово держим, не обмани.

    Савелий неторопливо порвал протокол, бросил обрывки в пепельницу, сверху высыпал порошок и, поставив на подоконник, поджег.

    – Иди, негодяй, отдыхай, – пожелал напоследок юноше Дмитрий.

    Тот поднялся, повел плечами, вытер ладони о джинсы, улыбнулся иронично.

    – А вы – мужики что надо. Как в кино американском. «Жара в Лос-Анджелесе», на видике. Видели?

    – Куда нам.

    – Ты ступай.

    – Ну, я пошел.

    – Да иди уже! – рявкнул Савелий.

    Когда Воха наконец убрался, спросил:

    – Какие наши действия? Замполита поднимать?

    – Нет. Позвоним товарищу Звереву. Пусть девочку замуж выдает, сколько можно из-за семнадцатилетней кобылы личный состав во все дыры долбать. Сегодня она с Лёвой, завтра с Петей…

    – Да иди ты.

    – А че? Мысль интересная. Анонимный звоночек устроим. Он, конечно, в Рыбацкое референта пошлет с водителем. Все шито-крыто. Парня вот немного жаль – только жизнь начинает. Ну, тут головой нужно думать, а не головкой…

    – Я не согласен.

    Дмитрий и в самом деле не прочь был устроить такой звонок, но дело понятное – приятелю третью звездочку на плечо тоже получить хочется. Только он, на самом деле, ситуацию неправильно понимает, случай ведь не тот. Затаиться надо и молчать – скорее эту звездочку получишь.

    – Да прикалываюсь я, – хлопнул он друга по плечу. – Хочешь, звони замполиту. Только потом не удивляйся. Не Лёву, а тебя раком поставят.

    – Да? – обескуражился Савелий.

    – Отвечаю.

    Незадачливый Савелий лихо плавал только в штатных ситуациях, как вот, скажем, с давешним ведущим инженером. Большая политика была ему не по зубам. Но другу доверял.

    – Тогда что – ко мне? Люба тебя любит.

    – Ты смотри, скаламбурил, как поручик Ржевский. А не поздновато – час ночи?

    – Ничего. Я ж говорю, она тебя любит.

    После ужина, в ночь глухую, их опять понесло на опорный. Устроились на стульях и так перекантовались до утра. А часов в шесть позвонили из отдела и дали отбой. Нашлась дочурка.

    После этого оба вырубились мертвым сном, и проснулись около десяти. Разбудил их участковый Анатолий Петрович, пожилой нагловатый капитан. Оказалось, что ему надо работать с населением. «И так уже битый час народ на улице держу из-за вас». Народом оказалась пенсионерка, пришедшая сигнализировать на пьяницу-соседа.

    – А давай по пиву серьезно вдарим? – предложил Савелий. – У нас же вроде теперь как выходной?

    – Щас же. Дежурство организовывал замполит, значит, начальство это во внимание не примет.

    – А мы в журнале за наряд расписывались.

    – Тоже правильно. Совсем башка не варит.

    – Вот и я о чём говорю. Поэтому дорога у нас одна. Да и обещал я проставиться за инженера.

    – Уговорил. Поехали. А куда?

    – А я знаю куда.

    – Ну, рули, командир, раз знаешь. У меня башка – я уже докладывал…

    Прибыли они, естественно, на «Ивушку», единственный на районе приличный пивняк.

    – Ого, уже очередь, – удивился Савелий. – Вот тебе укрепление трудовой дисциплины. По скольку брать будем?

    – По два. Для рывка. Слушай, странно, вчера по городу ездил – никаких очередей.

    – Так это ж «Ивушка», место тихое. Наш брат редко шманает.

    – Не объяснение. Ты иди, бери. Знаешь что, корочку покажи, а то сил ждать нет.

    – Само собой…

    Они сосредоточенно сосали пиво, хмуро ожидая расслабухи. А тогда можно будет закурить, повторить, а там, чуть подальше, и пельмешков взять – их пока все равно не завезли.

    Стояли и пили, не глядя ни друг на друга, ни вокруг. Наконец Дмитрий отставил кружку, вынул папиросу и, прикуривая, огляделся. «Это они, – ясная, как будто пришедшая со стороны мысль, посетила Дмитрия – по дорожке между рядами столов шли двое. – Близнецы».

    Словно услышав его мысль, близнецы разом посмотрели на Дмитрия и повернули к ним. Ноги у опера сделались ватные. «Драпать надо», – подумалось ему, и он перестал что-либо соображать.

    А двое, между тем, подошли, и кто-то из них, – а может, оба, – глядя в глаза, спросил:

    – Извините, можно вас потеснить?

    Савелий не успел поставить кружку, а близнецов уже вязали подскочившие от соседних столиков люди в штатском. Один небрежно провел перед носом оторопевшего Савелия красной корочкой:

    – Не вмешивайтесь, товарищи.

    Через минуту близнецов затолкали в «жигуленок», скромно стоявший на противоположной стороне улицы, и тот резво взял с места. За ним, выскользнув из проулка, рванули две черные «Волги».

    – Это чего было? – ошалело вопросил Савелий.

    Дмитрий его не расслышал. Он смотрел вслед удаляющейся кавалькаде и, отвечая не на вопрос приятеля, а на что-то своё, произнес:

    – Они.

    – То, что гебисты – я разглядел. Я вообще…

    – Гебисты? Нет, это я о другом… Ну что, раз такие дела – возьмем еще?

    – И водочкой заполируем.

    – Замётано.

    Источник - fantasy-worlds.org .

    Комментарии:
    Информация!
    Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
    Наверх Вниз