Терри Пратчетт, Стивен Бакстер

Бесконечный Космос

Джексу Томасу и Малкольму Эдвардсу за их потрясающие званые обеды, на одном из которых возродился цикл «Бесконечная Земля».

Т.П.
Поддерживаю. И, как всегда, Сандре.

С.Б.

Предисловие

Проект «Бесконечная Земля» родился в ходе беседы на званом обеде в начале 2010 года, когда Терри Пратчетт рассказал мне о научно-фантастическом сюжете, который он когда-то отложил. Еще до конца обеда мы решили развить эту идею в соавторстве. Первоначально мы планировали написать две книги, но к декабрю 2011-го, когда закончили черновик первого тома («Бесконечная Земля»), этот первый том разделился на два. К тому же мы не могли устоять перед искушением исследовать в третьем томе «Бесконечный Марс» и строили планы на грандиозную космическую кульминацию всего цикла… Так что к тому времени мы представили нашим героически терпеливым издателям планы на цикл из пяти книг.

Книги выходили ежегодно, но мы работали быстрее. Время было не на нашей стороне, а Терри хотел заняться и другими проектами. Первая и вторая книги цикла были опубликованы в 2012 и 2013 годах соответственно. А к августу 2013-го мы предоставили издателям черновики трех последних книг, включая настоящую. Впоследствии мы продолжали работу над ними. В последний раз я виделся с Терри осенью 2014 года, когда мы, среди прочего, работали над описаниями больших деревьев в «Бесконечном Космосе» (глава 39 и дальше [На самом деле большие деревья появляются с 40-й главы.]). Я считал своим долгом проследить, чтобы книга прошла все стадии редактуры и издания.

... С.Б.

Глава 1

...ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К НАМ
«Вниз» в переходах всегда было направлением к Базовой Земле. Вниз к суетливым мирам. Вниз к миллионам людей. «Вверх» — направлением к безмолвным мирам и чистому воздуху Верхних Меггеров.

В пяти переходах к западу от Базового Мэдисона, штат Висконсин, на маленьком кладбище недалеко от детского приюта, перед памятным камнем жены стоял Джошуа Валиенте. Он спустился вниз настолько, насколько мог. Стоял холодный мартовский день. «Хелен Грин Валиенте Доук».

— К чему все это, милая? — тихо спросил он. — Как мы дошли до такого?

Он не принес цветов. Незачем, дети прекрасно справлялись с уходом за маленьким участком, очевидно, под ненавязчивым присмотром давнего друга Джошуа, сестры Иоанны, которая теперь управляла Приютом. Это сестра Иоанна догадалась поставить памятный камень, чтобы у Джошуа, когда тот приедет, было хоть какое-нибудь утешение. Хелен же велела похоронить ее на Базовой, в гораздо менее доступном месте.

На камне стояла дата смерти Хелен, 2067 год. Спустя три года Джошуа все еще пытался смириться с жестокой реальностью.

Он всегда стремился к одиночеству, по крайней мере значительную часть жизни. Даже его приключения в День перехода стали следствием тяги к уединению. Прошло более полувека с тех пор, как безответственный гений Уиллис Линдси опубликовал в Интернете инструкцию по изготовлению в домашних условиях прибора под названием «переходник». Его следовало собрать, прикрепить к поясу, повернуть выключатель — и вы переходите, покидаете старый мир, который теперь все называют Базовой Землей, и оказываетесь в другом: мире тишины и дремучих лесов, если переходить из места вроде Мэдисона в Висконсине, как это сделал тринадцатилетний Джошуа. Поверните выключатель в другую сторону — и вы вернетесь туда, откуда пришли, а если у вас хватит смелости, как у Джошуа, то можно переходить дальше, из мира в мир… Внезапно открылась Долгая Земля — цепь параллельных миров, похожих, но не идентичных, и ни в одном, кроме изначального, Базовой Земли, не было человечества.

Идеальное убежище для одинокого ребенка, каким был Джошуа Валиенте. Но куда бы ты ни убежал, все равно в конечном итоге вернешься. И вот у шестидесятисемилетнего Джошуа, похоже, не осталось иного выбора, кроме одиночества. Жена умерла, Салли Линдси давно потеряна — две женщины, полные противоположности, определявшие его жизнь, — а единственный сын отдалился.

Вдруг виски Джошуа пронзила резкая, как удар током, боль.

И ему что-то послышалось. Похожее на инфразвуковой рокот глубокого землетрясения, звуковые волны, настолько грандиозные и мощные, что ощущались, скорее, всем телом, чем слухом.

Джошуа попытался сосредоточиться на здесь и сейчас: могиле, имени жены на камне, приземистых строениях этой Ближней Земли, бревенчатых стенах и солнечных панелях. Но далекий звук не стихал.

По Верхним Меггерам эхом разносился какой-то зов.

...ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К НАМ
Намного дальше от Базовой, в озаренном светом звезд пустом небе, где должна была быть Земля
— Не может быть, — сказала Стелла Велч, уставившись на планшет.

Дэв Биланюк вздохнул:

— Знаю.

Стелле было за шестьдесят, Дэву — лет на тридцать меньше. И дело не только в этом, Стелла была Следующей: настолько умной, что, когда она начинала рассуждать или анализировать, Дэв, доктор наук из Университета Вальгаллы и сам далеко не тупица, с трудом за ней поспевал. Правда, с точки зрения Дэва, сейчас она вовсе не выглядела умной, вися вверх ногами в огромной полости глубоко внутри Кирпичной Луны, с торчащими во все стороны седыми волосами.

И, похоже, она была так же, как и Дэв, озадачена Приглашением — посланием, которое уловил радиотелескоп под названием «Циклоп».

— Начнем с того, — сказала она, — что мы еще даже не закончили «Циклоп».

— Конечно. Но тесты отдельных антенн пока были успешными. И мы просто перемещали их по случайным целям, когда это — послание внеземной цивилизации — появилось в канале данных, само загрузилось и…

— Мы получили доклады, что другие телескопы, в основном на Ближних Землях и на Базовой, тоже засекли это послание. В других последовательных мирах. Это не просто радиомаяк, посылающий сообщения в этом конкретном мире. Это феномен всей Долгой Земли. Как такое может быть?

— По аутернету тоже приходили какие-то странные сообщения, — нерешительно произнес Дэв. — Забавная чепуха с Долгой Земли. Никакого отношения к радиоастрономии. Странности в долгом зове троллей…

Стелла пропустила его слова мимо ушей.

— И потом эта дешифровка. — Она опять посмотрела на планшет. Три простых слова на чистом английском: «ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К НАМ».

— Похоже, в основном сообщении скрыто много информации, — сказал Дэв. — Наверное, чтобы извлечь ее всю, нам потребуется запустить «Циклоп» на полную мощность.

— Дело в том, — сурово возразила Стелла, — что сообщение пришло с собственным дешифрированием, встроенным в него, как компьютерный вирус. Алгоритмом, способным переводить на английский.

— И на другие языки тоже, — заметил Дэв. — Я имею в виду человеческие языки. Мы проверяли. Загрузили эту штуку в планшет китайца из нашей команды…

Дэв получил за это выговор. Но здесь, в двух миллионах миров от Базовой, напряженные отношения между Китаем и западными странами ничего не значили.

— Как? — вырвалось у Стеллы. — Как, черт побери, оно говорит с нами? По всей видимости, безо всяких начальных знаний о человечестве и наших языках? Мы думаем, послание пришло от некой цивилизации в созвездии Стрельца за много световых лет, возможно, из центра Галактики. Наши радиотрансляции не могут проникнуть так далеко, даже с Базовой.

Засыпанный вопросами Дэв потерял терпение.

— Профессор Велч, вы работаете в этой сфере на десятки лет дольше меня. Я учился по вашим учебникам. К тому же вы Следующая. Так почему вы спрашиваете у меня?

Она сверлила его взглядом, и он почувствовал легкую насмешку в ее раздраженном нетерпении.

— Все равно скажи, что ты думаешь? Есть какие-то идеи?

Он пожал плечами.

— В отличие от вас я привык делить мир с существами умнее себя. Эти — из созвездия Стрельца — еще умнее. Умнее вас. Они захотели с нами поговорить и разобрались как. Важно понять, профессор, что делать дальше.

Стелла улыбнулась:

— Мы оба знаем ответ.

— Нам понадобится телескоп покрупнее, — усмехнулся Дэв.

...ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К НАМ
Еще дальше от Базовой Земли
Впоследствии Джошуа Валиенте назовет этого пожилого тролля Санчо. Но у того уже было своего рода имя. Люди такое имя не могут ни распознать, ни выговорить, это что-то вроде сложного обобщения личности, мотив бесконечной песни троллей.

Сейчас, пируя с другими троллями в медленно угасающем свете весеннего дня, Санчо был обеспокоен. Выронив кусок жирного бизоньего ребра, он встал и обвел взглядом горизонт. Остальные заворчали, ненадолго потревоженные, но быстро вернулись к трапезе. Однако Санчо неподвижно стоял, прислушиваясь и наблюдая.

У троллей выдался хороший денек в сердце последовательной Северной Америки. Они несколько дней сообща выслеживали стадо животных, отдаленно похожих на бизонов, не сводя глаз с одного старого самца, который, сильно хромая, тащился позади всех. Невидимые тролли неуклонно двигались навстречу заходящему солнцу, параллельно бизонам, в нескольких переходах от их мира, а разведчики постоянно переходили на мгновение, чтобы не упустить добычу из виду, и возвращались доложить обстановку танцами, жестами и уханьем.

Наконец старый бизон споткнулся.

Для бизона это был конец долгой, медленно догорающей жизни. Задняя нога, так полностью и не исцелившаяся от перелома, который он получил еще теленком, наконец предала его.

Задыхающегося от жары бизона тут же окружили охотники, крупные, мощные человекообразные, с черными как смоль волосами, каменными ножами и заостренными палками в огромных руках. Сомкнув круг, они резали и кололи, стараясь попасть в сухожилия, вены и сердце. Тролли были в своем роде в высшей степени разумны, но делать орудия толком не умели. Они использовали заостренные камни и палки, но не знали способа поражать добычу на расстоянии: у них не было ни луков, ни даже дротиков. Поэтому охота была открытой, контактной, апофеозом грубой физической силы — большие мускулистые тела бросались на добычу, пока не доконали ее своей мощью.

Бизон был старым и гордым, он ревел, попытался подняться, дать отпор, но опять упал под натиском охотников.

И именно Санчо нанес последний удар, размозжив череп бизона массивным камнем.

Собравшись над павшим животным, тролли запели песнь победы, песнь изобилия, песнь уважения тому дару, который принес бизон — жизни. А затем они принялись разделывать тушу, и начался пир: сперва печень, почки, сердце. Скоро благодаря долгому зову троллей весть об охоте распространится по племенам через тысячи миров и навсегда поселится в глубинах памяти некоторых стариков вроде Санчо.

Но сейчас, когда радостный день подходил к концу, Санчо отвлекся от охоты, от пира. Он что-то услышал. Или… не услышал.

Что это? Его разум отличался от человеческого, он был вместительным и полным пыльных воспоминаний. Он не знал человеческих слов, но если бы пришлось, назвал бы услышанное или почуянное Приглашением.

Санчо оглядел племя — самцов, самок и детенышей, которые насыщались с довольным видом. Он много лет прожил с ними, видел, как рождались малыши, падали и умирали старики. Он знал их как самого себя. Они были его миром. Тем не менее он видел, кем они были: горсткой животных, затерянных в пустом гулком мире. Сжавшиеся, уязвимые в темноте.

А из-за горизонта что-то надвигалось.

...ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К НАМ
В нескольких переходах от Базовой, в новой каменной церкви в последовательной версии старинного английского прихода Святого Иоанна-на-Водах
Нельсону Азикиве было семьдесят восемь, и официально он ушел на покой. В самом деле, он вернулся сюда потому, что в долгой бродячей жизни больше всего считал домом свой старый приход на Базовой, хотя и скованный льдом в мире продолжающейся вулканической зимы. Куда еще ему уходить на покой?

Но для такого человека, как Нельсон, уход на покой был всего лишь формальностью. По мере сил он продолжал работать над различными проектами так же, как всегда. Просто теперь он называл это забавой, а не работой.

Конечно, большим подспорьем стал рост технологической инфраструктуры Ближних Земель, обеспечивающей нужные связи с внешним миром, точнее мирами, без необходимости покидать насиженное место. Поэтому Нельсон каждый день общался в «Мастер-викторине» — онлайн-группе престарелых ворчливых одержимых параноиков, — насколько он знал, ни с кем из них он никогда не встречался воочию. Теперь они рассеялись по Ближним Землям и за их пределами, но тем не менее на протяжении десятилетий поддерживали связь через последовательный обмен картами памяти. Как ни странно, через пятьдесят с лишним лет после Дня перехода никто так и не нашел иного способа передавать сообщения через последовательные миры, кроме как переносить вручную.

В настоящее время вниманием «Мастер-викторины» завладел феномен, известный как Приглашение. Новости о сигнале внеземной цивилизации, полученном радиотелескопом в Дыре, стали мимолетной сенсацией в новостных медиа Ближних Земель, замкнутых, сосредоточенных на себе, зацикленных на местной политике и знаменитостях. На людей обрушился шквал сообщений и рассуждений о галактическом будущем человечества или неминуемой вселенской гибели, а потом все об этом забыли. Но не участники «Мастер-викторины».

Некоторые считали Приглашение именно тем, чем оно являлось на первый взгляд: посланием от внеземной цивилизации, исполнением мечтаний многолетней программы поиска внеземных цивилизаций. Оно попало в радиотелескопы во всех последовательных мирах, где они были установлены. Другие считали, что объяснение не может быть таким очевидным. Возможно, это тайный эксперимент военных или какой-то корпоративный вирус, или первый шаг давно предсказанного вторжения китайцев в поверженную постйеллоустонскую Америку.

Когда Нельсон получил собственное приглашение, он как раз просматривал сообщения очередного дня на эту горячую тему.

Экраны всех его планшетов и других устройств внезапно погасли. Нельсон, вздрогнув, откинулся в кресле, подозревая, что это очередное отключение электричества — не редкость в мире, который в энергоснабжении полагается на бережное сжигание леса. Но затем экраны один за другим загорелись, на них появилась бритая голова со знакомым спокойным лицом.

Нельсона охватил трепет предвкушения.

— Привет, Лобсанг. Я думал, ты опять исчез.

Лицо улыбнулось в ответ, и во множестве девайсов в комнате Нельсона зазвучал голос, как бой гонга в буддистском храме:

— Добрый день, Нельсон. Да, я исчез. Считай это появление просто голосовой почтой.

Нельсону стало интересно, с какой частью Лобсанга он говорит. Поскольку полностью функционирующий Лобсанг, похоже, распространялся почти на всю Базовую Землю, голосовые сообщения были для него настолько же эффективным методом коммуникации, как петь йодль с помощью азбуки Морзе. Возможно, этот аватар был не более чем изощренным голосовым генератором. Тем не менее, отметил Нельсон, он взял на себя труд снабдить эту «голосовую почту» улыбкой, как в старые добрые времена.

— У меня есть для тебя новости, — сказал Лобсанг. Планшет перед Нельсоном опять очистился, и лицо Лобсанга сменил ребенок, обласканный солнцем мальчик лет десяти-одиннадцати. — Я сам только что его обнаружил. Пришел сигнал с дистанционного зонда, с запозданием.

— Кто он?

— Нельсон, это твой внук.

...ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К НАМ
Совсем далеко от Базовой, в двухстах с лишним миллионах переходов
Корабль ВМС США «Чарльз М. Дьюк» не подчинялся адмиралу Мэгги Кауфман. В свои шестьдесят восемь она была слишком стара для боевого командования и формально числилась в отставке, но это не удерживало ее от трений с бывшим начальством и номинальными преемниками командного состава остатков американских ВМС. Тем не менее последняя миссия в глубины Долгой Земли была ее идеей, ее вдохновением — черт, результатом двадцатипятилетней кампании, направленной на то, чтобы решить незаконченное дело.

И, когда капитан Джейн Шеридан рассказала ей об извещении, полученном с Базовых Гавайев, Мэгги осознала, что этому делу придется еще подождать.

Однако она ринулась в бой:

— Но мы уже так близко. Двести с чем-то миллионов миров!

— Осталось еще пятьдесят тысяч, адмирал, самый опасный отрезок.

— Пустяки. Я могу провести это корыто через «опасный отрезок» с закрытыми глазами.

— Боюсь, отзыв предельно ясен, мэм. Мы должны возвращаться. Не каждый день отправляют высокоскоростные суда, чтобы доставить такие приказы. И вообще, извещение для вас. Адмирал Катлер отзывает именно вас.

— В чем дело? Эд Катлер неспособен командовать даже дырявым корытом.

— Ничего не могу сказать, мэм.

— Я в отставке!

— Конечно, адмирал.

— С какой стати мне подчиняться приказам этой старой конторской крысы?

— Но мне приходится подчиняться, мэм, — тихо сказала Шеридан.

Вздохнув, Мэгги посмотрела в окна палубы на бурлящий вулканический пейзаж последовательной Земли и на изящное курьерское судно, зависшее в воздухе рядом с «Дьюком».

— Но мы шли так быстро, — жалобно произнесла она. — И прошло столько времени.

Двадцать пять лет назад она оставила команду ученых на Западе-247830855, очень странной Земле, Земле, которая была всего лишь луной более крупной планеты. Более двадцати лет назад спасательная миссия обнаружила, что ученые пропали.

— Это были мои люди, Джейн.

— Знаю, мэм. — Шеридан еще не было тридцати, но со своей высокой квалификацией она производила впечатление более зрелой. — Но я вот как на это смотрю: за двадцать пять лет они либо умерли, либо сумели выжить. В любом случае они еще немного продержатся.

— Проклятье. Ты не только до смешного молода, ты еще и до смешного права. И проклятый Катлер. Что это — какое-то приглашение?

— Мне сейчас известно не больше, чем вам, адмирал…

Пока они спорили, «Дьюк» начал долгий путь домой. Вернулось ощущение слабого покачивания от регулярных переходов. За окном замелькали миры со скоростью один в секунду, потом два, затем четыре: солнце и дождь, жара и холод, пейзажи, экосистемы и разные погодные условия возникали и исчезали в мгновение ока. Но никто не смотрел на это обыкновенное чудо.

...ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К НАМ
В другом месте
Зябким мартовским днем бритоголового послушника, сидевшего скрестив ноги за низким столом и работавшего с текстами восьмого века от Рождества Христова, отвлек далекий шум. Слабый зов.

Не разговоры и смех селян в чистом гималайском воздухе: стариков с дымящимися трубками, женщин со стиркой, детишек, играющих самодельными деревянными игрушками. Не звяканье колокольчиков на коровах у перевала. Похоже на голос, подумал парнишка, разносящийся эхом с холодных белых, покрытых льдом гор, нависших над долиной в глубинах древнего Тибета.

Голос, звенящий у него в голове.

Негромкие слова:

«…Человечество должно прогрессировать. Это логика нашего ограниченного космоса. В конечном итоге мы должны вырасти, чтобы встретить его вызовы, если не хотим угаснуть… Подумайте. Мы называем себя разумными, но каким будет истинный Homo sapiens? Что будет делать? Наверняка станет прежде всего беречь свой мир или миры. Будет смотреть в небо в поисках других разумных форм жизни. И будет видеть Вселенную как единое целое…»

— Джошуа? — позвал парнишка.

Учитель шлепнул ладонью по столу, заставив мальчишку подскочить.

— Не отвлекайся, Лобсанг!

...ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К НАМ
...ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К НАМ
Слова дождем лились с небес по всей Долгой Земле, везде, где были уши, способные слышать, глаза, способные видеть, и умы, способные понимать.

Стоя над могильным камнем жены, Джошуа не хотел никаких приглашений.

— Оставь меня в покое, черт побери!

Он сердито перешел.

На его месте возник легкий ветерок, коснувшийся лепестков цветов на могиле.

А голос с небес не умолкал.

...ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К НАМ
...ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К НАМ
...ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К НАМ

Глава 2

Придя на работу последним апрельским утром перед отправлением Джошуа в очередной «творческий отпуск», Билл Чамберс с трудом открыл дверь — в свой собственный кабинет, между прочим. Ведь Билл был действующим мэром Черт-Знает-Где, с досадой осознал Джошуа.

Услышав приглушенные проклятия, он вышел из маленькой ванной комнаты, голый по пояс, с полотенцем на шее и пеной для бритья на половине лица. Хотя утро уже наступило, жалюзи еще были опущены и в кабинете царил полумрак. Билл пытался пройти, не раздавив какой-нибудь особо важный элемент снаряжения, что было весьма непросто. Джошуа не только не убрал раскладушку, но и все остальные свои вещи разложил рядами и кучками на полу и даже на письменном столе.

— Матерь божия, Джош, что ты тут собираешь? — Фальшивый ирландский акцент Билла с каждой встречей становился все сильнее. — Черт-Знает-Где теперь развитый город. Мне нужно к концу недели разобраться с квартальными налогами.

— Билл, я думал, для этого есть компьютер.

Билл выглядел оскорбленным. То есть более оскорбленным, чем до этого.

— Приятель, такое не доверяют компьютеру! Настоящая бухгалтерия — последнее убежище творческого ума.

— Я вообще-то и сам сидел в этом кресле, помнишь? Я оставлю тебя в покое…

— Какой покой? — Билл пытался продвинуться дальше, перепрыгивая через вещи и покачиваясь, когда неудобно ставил ногу. — Боже, ну и воняет тут, как от набедренной повязки тролля!

Он поднял жалюзи и дернул шнур, чтобы открыть окно с деревянной рамой.

В помещение ворвался свежий воздух, наполненный запахами пыли, сена и весенних цветов, — воздух мира, который был прохладнее остальных на этом участке Долгой Земли, достаточно прохладным, чтобы порой заморозки случались и в июне. Джошуа всегда находил это бодрящим.

И сейчас для Джошуа это был воздух дома, как и в любом другом месте, — во всяком случае, здесь он хранил свои самые важные вещи. Джошуа не входил в число основателей Черт-Знает-Где и даже не помогал им, но этот город несколько десятков лет был домом для него, его жены Хелен и сына Рода. На самом деле, когда он впервые пришел сюда, единственным устойчивым ориентиром зарождающегося города была кузница. Поскольку железо невозможно перемещать между мирами, кузница служила своеобразной канцелярской кнопкой, которая прикрепляла общину к этой конкретной Земле, а в те годы была еще и местом встреч и обмена слухами. Неслучайно впоследствии Джошуа, Билли и остальные поселенцы именно на этом месте построили мэрию Черт-Знает-Где. Во время торжественного открытия они повесили над дверью железную подкову. Довольно странно, если подумать, ковать подковы в мире, где еще нет лошадей, но люди хотели, чтобы подковы принесли удачу.

Но брак Джошуа распался. Хелен вернулась в Перезагрузку, свой родной город в Кукурузном поясе. А потом умерла. Теперь Джошуа редко виделся с сыном. Род должен был появиться сегодня, но… Во всяком случае, план был такой.

Отойдя от окна в полумрак комнаты, Билл задел веревку, на которой висели рубашки и штаны Джошуа.

— Черт! Что-то не припоминаю здесь бельевой веревки. И к чему ты ее привязал? А, вижу, к бюсту основательницы на книжном шкафу. Прямо вокруг шеи. Ей бы понравилось.

— Извини, дружище. Пришлось импровизировать. Хочешь кофе? У меня варится на кухне.

— Спрашиваешь, хочу ли я глоток своего лучшего кофе, прежде чем он выйдет отсюда в твоем мочевом пузыре? Давай, наливай-ка.

Джошуа вытер пену с лица и налил кофе в наименее сомнительную кружку, которую нашел в маленьком шкафчике над раковиной.

— Держи. Без молока и сахара.

— Как всегда.

Билл расчистил угол стола и сел.

— Будем.

Они чокнулись кружками.

— Знаешь, Билл, а ведь было время, когда ты попросил бы — как ты это называл? — капельку чего-нибудь покрепче. Даже так рано утром.

— У меня были вкусы взрослого мужчины…

— Начиная с четырнадцати лет, как я помню, Билли Чамберс, как только у тебя появлялись деньги, и не отрицай.

— Ну, с тех пор я изменился. После стольких лет. Спасибо Утреннему Приливу.

— Тебе повезло с ней. И вашими детьми.

— Моя печень с этим согласна. Как и тебе повезло с Хелен.

— Повезло.

Повисло неловкое молчание.

— За тех, кого нет с нами, — наконец сказал Билл, и они снова чокнулись кружками. Билл осторожно убрал широкополую шляпу со стула за своим столом. — Приятель, все эти кучи. Они правда так необходимы?

— Не сомневайся.

— И все разложено по порядку. — Билл осмотрел комнату. — Теплые вещи, понятно, значит, уходишь на несколько месяцев. Универсальные карты… — На таких картах обозначались объекты, присутствующие на всей Долгой Земле. Ничего человеческого вроде городов и дорог, только горы, реки, береговые линии, ориентиры на местности. — Спасательные одеяла из фольги — есть. А где твой матрас?

— Ты отстал от жизни. Смотри. — В левой руке Джошуа держал сверток размером с бейсбольный мячик. — Аэрогель. Матрас, который помещается в кулаке.

— Или, в твоем случае, в терминаторской кибер-клешне.

— Ага-ага.

— Ботинки. Сандалии для лагеря. Носки! Носков много не бывает. Таблетки для воды. Еда, вяленое мясо и прочее — я так понимаю, неприкосновенный запас?

— Буду жить на подножном корме. Охотиться и ставить силки.

— Охотник из тебя всегда был фиговый, но тебе не повредит скинуть несколько килограммов.

— Спасибо.

— Аптечка — есть. Таблетки от диареи, антигистамины, обезболивающее, слабительное, антигрибковые препараты, дезинфицирующее средство, средство от насекомых, витамины… Что еще? Наконечники для стрел. Тетива для лука. Силки. Сети. Легкий бронзовый топорик. Ножей больше, чем в запасе у мясника. Стандартные электронные приборы: радиостанция, планшет, пеленгатор. — Это устройство использовало навигационные спутниковые системы в развитых мирах, в других случаях просто сообщало наиболее вероятные координаты, основываясь на положении Солнца, Луны, созвездий, продолжительности дня и любых случайных событиях вроде солнечных и лунных затмений. В этой технологии заключалась вся добытая ценой больших усилий мудрость десятилетий путешествий по Долгой Земле. — Кремневый запал. И спички, молодец. Нагреватель на солнечных батареях. — Опрокинутый раскрытый зонтик с отражающей внутренней поверхностью, который устанавливается на подставку и улавливает солнечные лучи, чтобы кипятить воду. — Калоприемник. Стоматологический клей.

— Ну да, ну да.

— Я только отчасти шучу, Мафусаил. Кофе. Специи. Перец! Конечно, товары на обмен. А, и оружие. Пара бронзовых револьверов. Электромагнитный импульс?

— Да. — Джошуа поднял один из маленьких пистолетов. — Последнее изобретение. Заряжается от солнечной энергии. Или можно просто накачать его, сжимая рукоятку.

Он направил пистолет вниз и выстрелил, проделав аккуратную дырку в углу Биллова стола.

— Эй, имей уважение! Это антикварный стол.

— Нет. Мы сами его сделали.

— Ну, теперь он никогда не станет антикварным. И все это поместится в одном рюкзаке, я правильно понимаю? Надо отдать тебе должное, у тебя есть несколько отличных примочек, Джош.

— А говорят, что после Дня перехода инновации застопорились.

— Жаль, что еще не изобрели неразбиваемое сердце.

Джошуа отвел взгляд.

— Прости, дружище, — сказал Билл. — Прозвучало банальнее некуда. Я бы никогда не сказал такого раньше, верно? Мы с тобой были бойкими парнями. Чувства — это для тех чертовых монашек, а не для нас. Что ж, я изменился. И ты тоже. Но ты изменился, ну, обратно.

Его слова слегка задели Джошуа. Чтобы скрыть это, он снял с веревки рубашку и надел ее. Неожиданно шестидесятивосьмилетний Билл, сидевший на собственном заваленном барахлом столе, потягивая кофе в полумраке кабинета, в глазах Джошуа стал выглядеть настоящим мэром. Зрелым. Как будто шальной старина Билл, прикидывающийся ирландцем, каким-то образом вырос, пока Джошуа не видел. Более того, обогнал самого Джошуа.

— Что значит изменился обратно?

Билл развел руками.

— Ну, например, помнишь, когда повстанцы затеяли движуху в Вальгалле и все тролли Долгой Земли ушли в самоволку? И этот чертов Лобсанг всучил нам твен и велел отправляться на поиски Салли Линдси.

— Боже, Билл, должно быть, прошло лет тридцать.

— Конечно. И, насколько я помню, мы просто легли спать, проснулись и полетели на край Долгой Земли. Не помню, чтобы ты так паковался. Даже чертовы носки.

Джошуа осмотрел кабинет, все свои вещи, лежавшие аккуратными рядами и кучками.

— Нужно все делать правильно, Билл. Нужно удостовериться, что взял все, что все работает. Потом надо все как следует уложить…

— Вот именно. Это говорит не Джошуа, мэр Черт-Знает-Где, Джошуа-отец, Джошуа Валиенте — герой половины чертовой Долгой Земли. Это Джошуа-мальчик, которого я знал в Приюте, когда нам было одиннадцать, двенадцать или тринадцать лет. Когда ты собирал свои детекторные приемники и модели, совсем как сейчас собираешь вещи. Сначала ты все раскладывал и ремонтировал поврежденные детали…

— Красил перед сборкой.

— Что?

— Так всегда говорила Агнес. «Ты из тех ребят, которые непременно красят детали перед сборкой».

— Ну, она была права.

— Чаще всего. На самом деле, до сих пор… И сегодня она должна приехать повидаться со мной, несомненно, чтобы еще раз оказаться правой. Так что, Билл?

— Баланс есть всегда, приятель. Нужно соблюдать пропорции. И, просто чтобы поднять еще один вопрос, господин председатель, не слишком ли ты стар, чтобы срываться играть в Дэниела Буна?

— Не твое дело, — огрызнулся Джошуа.

Билл поднял руки.

— Справедливо. Без обид.

В дверь постучали.

Билл встал.

— Наверное, это сестра Мария Стигмата тут как тут. Оставляю тебя. Все равно, пока ты не уберешься, мне не поработать.

— Билл, я ценю это…

— Только запомни. Установи где-нибудь повыше чертов знак, чтобы было видно с твена, спасательное одеяло на вершине скалы, чтобы тебя можно было найти, когда ты себя угробишь.

— Принято.

На этот раз постучали сильнее.

— Хорошо, хорошо.

За дверью оказалась не Агнес, а сын Джошуа. Билл Чамберс быстро убрался.

Глава 3

Возникшему в дверном проеме Дэниелу Родни Валиенте было тридцать восемь лет. Выше отца, с бледной кожей, унаследованной от матери, и такими же темными волосами, как у Джошуа. На нем был практичный комбинезон с капюшоном, на плече висела маленькая кожаная сумка. Джошуа заподозрил, что это все вещи, которые он взял с собой, — может быть, вообще все его вещи.

Он вошел. С легким отвращением оглядев груды снаряжения, освободил кресло Билла от барахла и уселся. Все без единого слова.

Джошуа подавил вздох. Однако строгий вид сына заставил его застегнуть пуговицы на рубашке. Затем он взял со стола полупустую кружку Билла и направился к кухне.

— Итак…

— Итак.

— Хочешь кофе? В кофейнике есть немного.

Род, как он теперь заставлял себя называть, покачал головой.

— Я давно избавился от кофеиновой зависимости. Чем меньше пристрастий, тем лучше в Верхних Меггерах.

— Тогда воды? Водопроводная опять идет чистая с тех пор, как…

— Не надо.

Джошуа кивнул, поставил кружки и сел на табурет, с которого пришлось убрать альпинистское снаряжение.

— Рад, что ты пришел.

— Почему?

Джошуа вздохнул.

— Наверное, потому что после смерти твоей матери мы все, что есть друг у друга.

Лицо Рода было каменным.

— Я не «есть» у тебя, папа. И ты не «есть» у меня.

— Род…

— Почему ты в очередной раз исчезаешь в дебрях Долгой Земли? Прямо как во времена моего детства. Как исчезал, когда твой брак с мамой дал трещину. Сообщения по аутернету «Привет, я опять ухожу» на самом деле недостаточно, папа. И, черт возьми, разве ты не стар уже для таких выкрутасов?

— Ты знаешь, Род… Дэниел… Мне кажется, ты всю жизнь меня осуждаешь. Наверное, все винят своих родителей…

Род перебил его:

— Я пришел только затем, чтобы поговорить о твоем завещании.

— Хорошо. Смотри, все должным образом засвидетельствовано и нотариально заверено, здесь в Черт-Знает-Где и в офисе Эгиды в Мэдисон-Запад-5.

— Папа, юридическая сторона меня не заботит. И я ничего от тебя не хочу. Просто хочу увериться, что все понял, прежде чем ты исчезнешь, сломаешь в глуши свою проклятую шею, и я больше тебя не увижу.

— Прекрасно. Базовые положения ты знаешь. За исключением нескольких даров, например, Приюту в Мэдисоне, я оставляю все твоей тетке Кейти в Перезагрузке или ее здравствующим потомкам. Вот и все…

Кейти была старшей сестрой Хелен. Лет через десять после Дня перехода сестры Грин вместе с родителями пешком отправились в поход по Долгой Земле и приняли участие в основании нового поселка, Перезагрузки, на окраине группы плодородных миров, известных как Кукурузный пояс. Познакомившись с Джошуа, Хелен покинула Перезагрузку, а Кейти осталась, вышла замуж, вырастила здоровых дочерей и со временем внучек.

Но в этой истории присутствовала и неприглядная сторона. У сестер Грин был брат Родни — фобик, как на новом жаргоне называли тех, кто по своей природе неспособен переходить. Когда семья ушла, Родни остался с теткой. В конечном итоге Родни принял участие в разрушении Мэдисона в Висконсине ядерным взрывом и остаток жизни провел в тюрьме. Когда Дэниел Родни, сын Джошуа, узнал семейную историю полностью, он отказался от детского имени Дэн и принял имя несчастного дяди. Это была только одна из причин натянутых отношений между отцом и сыном.

— Все равно с твоей стороны нет никого, кому я могу завещать, ведь так? — спросил Джошуа.

Род вздохнул.

— Это называется свободный брак, папа. Я сейчас один из пятнадцати мужей. Жен восемнадцать и, по последним подсчетам, двадцать четыре ребенка. Все очень расплывчато — мы разбросаны по многим мирам и постоянно перемещаемся. Сейчас у меня постоянные отношения с Софией. София Пайпер — ты никогда ее не видел и никогда не увидишь. И я типа приемного дяди ее племянников. Дядя-отчим, если угодно, старые наименования неприменимы. Гибко, но устойчиво, и прекрасно подходит мигрантам Долгой Земли вроде меня. Вообще прошло уже двадцать лет после создания первой пары.

— Это все чушь собачья для стригалей. И не признается законами Эгиды. Когда дело касается наследования собственности…

— Папа, у нас нет никакой собственности, о которой можно говорить. В известном смысле.

— Похоже, ты принял осознанное решение не иметь собственных детей.

— И принимать участие в отвратительном эксперименте по разведению путников?

— Необязательно…

— Ты сам результат планируемого спаривания, папа. И посмотри, как все хорошо обернулось. Твоя мать умерла при родах, отец — педофил и бездельник. Вековая тайная организация по селективному выведению прирожденных путников! Подобное просто так не проходит. И посмотри, что они напустили на человечество — всю дестабилизацию Дня перехода.

— Род, если бы не это, мы бы здесь не сидели. Смотри — до меня так и не добрались. Поэтому Фонд в моем поколении, похоже, не функционировал, так? И определенно твоя мать и ее семья не имели ко всему этому никакого отношения. Твой дядя был полным фобиком.

— Чепуха. Можно быть носителем гена, который в тебе не выражен. О, какая разница. Плохо или хорошо, по крайней мере эта линия семьи Валиенте заканчивается на мне вместе с нашим испорченным геномом.

— Прекрасно, — бросил Джошуа. Он посмотрел на сына, который напряженно сидел в кресле мэра, ни на секунду не расслабляясь, словно был готов в любой момент сорваться с места. — Чертова молодежь, вы думаете, что сами все это изобрели.

Род встал.

— Все, мы закончили? О, я же принес тебе подарок. Это София придумала.

Он протянул изящный футляр. Внутри оказались легкие солнечные очки. Джошуа посмотрел через них и прищурился.

— Они с диоптриями.

— Да. Твои диоптрии. Нашел у мамы в бумагах.

— Мне не нужны очки…

— Нужны. О, не хочешь — не носи. Пока, папа.

Он вышел. Джошуа неопределенное время просто стоял с очками в руках, в окружении аккуратных рядов походных вещей.

Затем в дверь опять постучали.

Сестра Агнес.

Глава 4

Агнес, как всегда практичная, принялась укладывать рюкзак Джошуа.

— Помню, как помогала тебе, когда ты был мальчишкой. Ну, ты показывал мне, как это делается. Запасные штаны на самое дно, мягкие вещи к спине, ножи, пистолеты и прочее спасательное снаряжение сверху. — Она согласилась выпить чая, хотя и скривилась при виде не слишком чистых кружек. — Билли Чамберс всегда был неряхой.

— Ты же проделала весь этот путь не просто, чтобы увидеться со мной?

Она хмыкнула.

— Не льсти себе. Я навещала старых друзей из Нью-Спрингфилда. Помнишь Никоса Ирвина, который обнаружил серебряных жуков? Теперь у него свои дети.

Ее юбка, блузка и кардиган были чистыми и тщательно отглаженными — не похоже на сестру Агнес. Эта привычка появилась только после того, как она вернулась из Нью-Спрингфилда, где обзавелась хозяйством с аватаром Лобсанга. Ее лицо было подлинным лицом сестры Агнес, подумал Джошуа. Хотя, как ни жутко, моложе, чем у настоящей Агнес, когда он видел ее в последний раз, на смертном одре, целых тридцать пять лет назад.

— Знаешь, Агнес, мне шестьдесят семь лет, скоро шестьдесят восемь. Ты вдруг стала моложе меня.

— Пф-ф. Ты не настолько стар, чтобы я не могла сказать тебе, что ты совершаешь глупую ошибку, в одиночку отправляясь в глушь в твоем возрасте. Потом не жалуйся.

— Ты уже третий человек за утро, который мне это говорит.

— Включая твое сознание?

— Ха-ха.

Она перестала сворачивать носки и коснулась его руки — правой, из плоти и крови, в отличие от протеза на левой. Он заметил, что ее кожа почти так же покрыта старческими пятнами, как и его.

— Ты знаешь, что тебе всегда найдется место у нас. В Приюте. Я и сама время от времени заглядываю туда, просто чтобы убедиться, что юная сестра Иоанна не слишком разошлась.

Юная сестра Иоанна была почти ровесницей Джошуа и уже много лет управляла Приютом.

— Уверен, она это ценит, — сухо сказал он.

— И она рассказала мне все про того мальчика, с которым у них так много сложностей, Яна… как его зовут?

— Кажется, Ян Родерик. Я с ним встречался.

— Да. Что он поглощает все старые книжки и фильмы, которые ты отдал Приюту, как чикагский гангстер нюхает крэк-кокаин.

— Агнес!

— Ой, молчи. Еще один трудный мальчик, как ты. И я уверена, что ему будет полезно почаще с тобой видеться. Единственное, чего не хватает в Приюте, по очевидным причинам, так это хороших мужских примеров для подражания.

— Ну, не уверен, что когда-либо был хорошим примером… Слушай, Агнес, последние три года после смерти Хелен я плыву по течению. Мне нужна смена обстановки. Я ненадолго. Когда я вернусь, Приют никуда не денется…

— Я могу деться.

Его потрясла прямота, с которой она это сказала.

— Агнес, у тебя искусственное тело, разум загружен в гель Корпорации Блэка — ты можешь жить, пока не погаснет солнце…

— Кому захочется это видеть? — Она коснулась пергаментной кожи на щеке. — Конец должен быть, Джошуа. Я усвоила этот урок от Шими, которая решила, что в итоге хочет быть всего лишь кошкой. Я хотела быть мамой Бена и… это все, чего я хотела. А после я буду готова сложить свое бремя. Моему приемному сыну уже девятнадцать.

— Правда?

— Поверь. Время просто утекает сквозь пальцы, верно? И я не знаю, как долго еще смогу убедительно имитировать старение. И еще есть вопрос хороших манер. Я сама была старой, но кто я такая, чтобы жить в каком-то манекене, изображая боль и страдания ради собственного тщеславия? Когда я знаю, что в любое время могу его выключить. Когда я могу даже снова стать молодой, если захочу. Нет, думаю, мое время должно прийти раньше, а не позже. Так будет правильно.

— Хм-м. А Бен?

— Он знает. Он с девяти лет понял, что мы такое — я и «Джордж». Он это принимает.

— У него есть выбор?

— У кого из нас есть выбор, Джошуа?

Вдруг он понял, что устал от всего этого. Он отстранился, встал и принялся укладывать вещи в рюкзак.

— Тебе сложно, — сказала Агнес. — Я знаю.

— Лобсангу тоже, — проворчал он.

Она вздохнула.

— Я думаю, что давным-давно выполнила свои обязательства по отношению к этому мужчине, Джошуа. В зависимости от того, какого Лобсанга ты имеешь в виду. Тот, за которого я выходила замуж, «Джордж», пропал, когда Следующие запечатали мир Нью-Спрингфилда. Более старая копия, которую ты вернул из отдаленного мира Долгой Земли, стала главной версией, так сказать. Я знаю, что в отношении Лобсанга странно говорить о личности. Их всегда несколько, его личность можно разделить, соединить, залить одну копию в другую…

Лобсанг осознал себя в виде искусственного интеллекта, работающего на субстрате из геля Корпорации Блэка. С самого начала он утверждал, что является в некотором роде человеком — реинкарнацией тибетского мастера по ремонту мотоциклов. До сих пор никто не смог уличить его во лжи. И с самого пробуждения его существование было непростым.

Агнес продолжала:

— Копии синхронизировались до того, как «Джордж» застрял в Нью-Спрингфилде. Новая версия помнит меня, нашу совместную жизнь. Но он никогда не был моим Лобсангом. И к тому же он пропал.

Джошуа много лет не получал вестей ни от одной из итераций Лобсанга.

— Что, опять?

— Селена Джонс из Трансземного института говорит, что он удалился в какую-то виртуальную реальность, где чувствует себя «в безопасности». У меня нет никакого желания знать куда. Конечно, хоть его индивидуальность — я опасаюсь употреблять слово «душа» — удалилась, остальные его функции работают нормально. Что только к лучшему для структуры человеческого мира.

— Агнес, это модель поведения?

— Похоже на то. Какое-то время он в порядке, потом наваливается какой-нибудь стресс, и он скрывается в раковине — совсем как в тот раз, когда он играл в фермера в Нью-Спрингфилде. А потом цикл начинается снова. Что ж.

— Агнес, это прощание?

— Необязательно. О, Джошуа, все это так глупо! Ты не Дэниел Бун и никогда им не был. Ты был просто мальчиком, который нуждался в уединении…

— Агнес, что-то зовет меня обратно, — выпалил он. — У меня нет выбора.

Она внимательно посмотрела на него.

— Я помню слова, что ты говорил ребенком. Тишина. Она вернулась, да? Знаешь, я подумала, что дело может быть в ней, когда прочитала все эти глупые новости про сигнал внеземных цивилизаций. В конце концов, дело всегда в ней. — Она вздохнула. — Я часто жалею, что Моники Янсон больше нет. Эта женщина лучше меня могла достучаться до этой твоей стороны. И она сказала бы: что бы ты ни потерял, ты не найдешь этого там. — Она встала. — Я сказала, что хотела, и ухожу.

Внезапно он отвел от нее взгляд.

— О, не плачь, — ласково проговорила она.

Джошуа повернулся, и Агнес заключила его в объятия.

Глава 5

Сестра Иоанна, начальница Приюта в Мэдисон-Запад-5, и ее компаньонки постоянно вспоминали Джошуа Валиенте и сестру Агнес.

Взять хотя бы Яна Родерика, с которым были знакомы и Агнес, и Джошуа. Десятилетний Ян представлял загадку для сестер и персонала, временами даже приводил их в отчаяние, настолько сложной была личность, заключенная в маленьком теле. Сестра Иоанна могла только советовать быть терпеливыми: какой вообще прок от монашек, психологов и учителей, если они неспособны проявить терпение?

Самой сестре Иоанне никогда не составляло большого труда оставаться спокойной с Яном. Однако она не возомнила о себе, что это благодаря каким-то особенным личным качествам. Просто Ян, худенький темноволосый мальчик, во многом напоминал ей Джошуа.

Что касается Джошуа, то он всегда казался непримечательным. Его детским увлечением в Приюте до Дня перехода были одиночные походы, исследования реконструированных прерий в Мэдисонском питомнике, изготовление радиоприемников и сборка моделей — на самом деле починка некомплектных и сломанных. Все это давало подсказки, что за личность таится под темной мальчишечьей копной волос.

Затем, после Дня перехода, Джошуа стал кем-то вроде местной знаменитости благодаря спокойной уверенности в ту первую ошеломительную ночь, когда внезапно отворились двери последовательных миров и все остальные, включая большинство взрослых, запаниковали.

Сестра Иоанна никогда не забывала того, что Джошуа сделал для нее той ночью. Она не имела ни малейшего представления о том, что с ней случилось: «Я никогда не заходила ни в какие платяные шкафы»… Сара Энн Коутс, как ее тогда звали, уже переживала ночные кошмары, вот почему она попала в Приют на Союзном Проезде. И вот, блуждая в темном последовательном лесу, она почувствовала, что ночные кошмары опять пришли за ней. Во мраке к ней тянулись руки… Она потеряла самообладание.

Джошуа привел ее домой. Он ее спас.

Как казалось сестре Иоанне, День перехода изменил жизнь Джошуа, но не его сущность. Он опять уходил в одиночные походы, только теперь отправлялся на прогулки по Верхним Меггерам. Он по-прежнему был методичным и терпимым к неудачам, но теперь изготавливал и чинил переходники, а не конструкторы и пазлы. Была в Джошуа и пугающая сторона — он ведь стал первым широко известным прирожденным путником, словно в большей мере принадлежал Долгой Земле, а не доброй старой Базовой. Но в сущности он был простым человеком, думала сестра Иоанна: не тупоголовым, а простым по своему складу, между его моральными принципами и поведением не лежало пропасти.

Она старалась донести до Джошуа, что здесь для него всегда открыта дверь. Это была ее идея поставить памятный камень Хелен Валиенте на маленьком кладбище реконструированного Приюта. Это самое меньшее, что она могла сделать.

Поэтому если сестра Агнес с остальными монашками смогла помочь Джошуа Валиенте, если он в конце концов вырос таким честным и надежным, то наверняка сестра Иоанна, в свою очередь, в состоянии помочь Яну Родерику.

Но Ян был таким загадочным.

* * *

Однажды утром сестра Колин, которой самой было чуть за двадцать, пришла к сестре Иоанне, охваченная беспокойством.

— Этот мальчик творит странные вещи.

— Какие?

— Он слушает.

— И что здесь странного? Что слушает?

— Не что. Кого. Любого, кто приходит. Должностных лиц. Посетителей.

— Я думала, к нему никто не приходит, — сказала сестра Иоанна.

— Нет. Я имею в виду тех, кто приходит к другим детям, даже к сестрам. Если есть возможность, он просто сидит и слушает. И спрашивает, знают ли они какие-нибудь хорошие истории.

— Истории?

— Байки путешественников. Городские легенды. Такого типа.

— Бульварные сплетни? Интернет-слухи? — спросила сестра Иоанна, стараясь говорить строго.

— Ну, наверное. Но похоже, ему нравится слушать людей напрямую. И он записывает в своем стареньком раздолбанном планшете. Даже добавляет время, дату и место. Людям становится жутковато, если они замечают.

— Ну…

— И потом вопросы. Он спрашивает об очень странных вещах. Он опять смотрит один из старых фильмов Джошуа.

— А.

Упорный интерес Яна к старой, созданной до Дня перехода, научной фантастике побудил сестер более тщательно присматривать за приютской коллекцией, собранной в основном Джошуа. Одно дело держать в порядке потрепанные книги в мягких переплетах, но чтобы успешно конвертировать различные столетние фильмы с кассет, дисков и устаревших форматов для просмотра на современных планшетах и экранах, понадобились основательные технические знания. И после всех этих усилий мальчишка снова и снова возвращался к горстке любимых.

— Дай угадаю, что он смотрит. «Первые люди на Луне».

— Нет.

— «Аватар»… «Мышь на Луне»… «В поисках Галактики»!

— Да, этот.

— Ха! Я так и знала!

— Он начал задавать вопросы, будто раньше никогда не видел фильма, а вы знаете, что он смотрел его раз двадцать. «Как называется это место?» — «Ну, это планета». — «Но как она называется? Она настоящая?» — «Она только в кино». — «Можно отправиться туда по-настоящему? Что там в космосе на самом деле? Есть такие люди, как мы?» И тому подобное. Снова и снова. И в ответ нельзя строить догадки, даже о подробностях какого-нибудь тупого старого фильма, потому что знаешь: он проверит и вернется к тебе.

— Ничего удивительного, что десятилетний мальчик интересуется космосом.

— Знаю. — Сестра Колин вздохнула. — Просто он такой — вы знаете — Ян.

— Я с ним поговорю.

* * *

Сестра Иоанна потихоньку подготовила все, чтобы провести вечер с Яном. Пообещала, что они будут сидеть вместе на старом диване и смотреть какой-нибудь его старый фильм или читать книгу — что он захочет.

Они уселись перед большим настенным экраном, на котором шел «Контакт» — фильм, который они смотрели вместе столько раз, что сестра Иоанна узнавала каждый кадр. Ян делал пометки в маленьком планшете. Рядом с ним на диване лежала пара старых книг: «Контакт», роман, по которому был снят фильм — точнее наоборот, роман был написан по фильму, — и «Мир-Кольцо». Оба смотрели с философским видом и хрустели попкорном.

Сейчас на экране была радиоастроном Элли Эрроуэй в детстве, с отцом.

— Знаете, — заметил Ян, — этому фильму восемьдесят лет. Что-то вроде того. Но они говорят прямо как сейчас.

Что за восприятие у этого десятилетнего мальчика? Люди диву даются, когда Ян выдает такое.

— Наверное. Как ты думаешь, почему?

Он пожал плечами.

— Потому что мы все смотрим одни и те же старые фильмы. Новых больше никто не снимает.

Она решила, что это правда.

— Я читала, что после Дня перехода для телевидения настали не лучшие времена, потому что невозможно организовать трансляции между последовательными мирами. Затем Йеллоустон и вовсе покончил с ним. Знаешь, супервулкан в сороковом году.

— Поэтому мы смотрим одно и то же снова и снова, — сказал Ян. — Как будто все застыло.

Она улыбнулась.

— Наверное. Больше никто не знает, как зовут Папу Римского, зато капитана Кирка знают все.

— Никогда о нем не слышал.

— Услышишь, Ян. А чем тебе нравится этот фильм?

— «Контакт»? Мне понравилось, как она находит закономерности, понимаете? В сигналах с неба. Все эти числа. Вот почему мне хочется смотреть этот фильм — потому что сигнал с неба правда поймали, да? В Дыре. В этом сигнале нашли числа?

— Не знаю, — честно ответила сестра Иоанна. Она не сильно заинтересовалась сигналом, когда о нем вкратце упомянули в новостях. Большинство сообщений об этом казались ей мрачными домыслами.

Ян беззаботно жевал попкорн.

— Я нашел в библиотеке несколько книг о том, как искать закономерности в числах и тому подобном. Закономерности есть и в природе, можно увидеть одни и те же спирали у подсолнуха и галактики.

— Правда?

Сестра Иоанна никогда не была грамотеем. Она сразу вспомнила давно умершую сестру Джорджину, самую образованную среди монахинь. Книги, которые читал Ян, вполне могли когда-то принадлежать Джорджине. Джорджина никогда не упускала случая напомнить, что училась в Кембридже.

— Не в том Кембридже, который в Массачусетсе, а в настоящем, который в Англии, — пробормотала сестра Иоанна.

— А? — недоуменно посмотрел на нее Ян.

— Ничего. Просто вспомнила… — На нее снизошло озарение. — Закономерности. Вот почему тебе нравится, как люди рассказывают истории? В них тоже есть закономерности?

Он пожал плечами, жуя попкорн.

«Может, он сам не сознает, что делает», — подумала сестра Иоанна. Поиск закономерностей — поиск логики в хаосе жизни. «Контакт» — поиск способа достучаться до отсутствующего. На самом деле в фильме это есть: немного дешевый прием в сцене, где юная Элли пытается по радио установить контакт с умершим отцом.

Это имело смысл, если учитывать биографию Яна. Отца он никогда не видел, а мать сама была почти ребенком и росла с нарушением познавательных функций. Первые четыре года жизни он провел в относительном одиночестве с матерью в постйеллоустонском лагере для беженцев на Ближних Землях, пристанище нищих и зависимых. Одним из негативных аспектов великого открытия Долгой Земли стало то, что появилось слишком много места, и такие случаи проходили незамеченными. Мать старалась как могла, но даже толком не научила Яна говорить, они общались на собственной разновидности детского лепета.

Потом мама тоже пропала. Соседи спасли растерянного и напуганного малыша от голода. Внезапно в четыре года Ян Родерик потерял единственный человеческий контакт, единственную возможность общения. Ошеломленный непривычной обстановкой, он целый год не произносил ни слова.

Сестра Иоанна всегда старалась держать в уме подобные моменты. Ребенок есть ребенок, а не набор обстоятельств. Тем не менее такая информация полезна.

— Что ты сейчас записываешь?

— Доказываю, что Элли Эрроуэй из Мэдисона в Висконсине.

— Правда? — удивилась она.

— В кино не говорится прямо. Но в первой главе книги мама Элли берет ее на прогулку по Стейт-стрит. — Он прищурился. — В Базовом Мэдисоне тоже была Стейт-стрит, да, сестра?

— Да, была.

— И в книге говорится, что она живет у озера в Висконсине. — Его маленькие пальцы стремительно забегали по планшету. — Она идет повидать маму в доме престарелых в Джейнсвилле. И смотрите, в кино… — Он уверенно прокрутил назад к сцене, где юная Элли соединяет на карте нитками кнопки, которые показывают ее радиоконтакты. — Видите кнопку на месте ее дома?

— Точно на Мэдисоне, — изумленно сказала сестра Иоанна.

— Потом отец говорит ей, где находится Пенсакола.

— Верю тебе. Ого! Кто бы мог подумать? Висконсинцы вступают в первый контакт. Ух ты!

Они дали друг другу «пять», и сестра Иоанна осмелилась обнять мальчика, слегка пощекотав, чтобы он засмеялся; он не слишком любил физический контакт.

Затем они унялись и стали смотреть древнее кино дальше.

Сестра Иоанна осторожно произнесла:

— Сестра Колин говорит, ты спрашивал, почему люди не летают на другие планеты.

— Простите, — машинально ответил Ян.

При всех предосторожностях она выбрала неправильный тон. Слишком много детей в Приюте были сверхчувствительны к критике и наказанию, которое обычно следовало до того, как они приходили сюда.

— Нет, не извиняйся. Все в порядке. Мы просто разговариваем. Ты же знаешь, что американцы летали на Луну и обратно.

— Конечно. Лет сто назад. А с тех пор нет.

— Думаю, это из-за Долгой Земли. Зачем лететь на Луну, когда во все другие миры можно просто пойти пешком?

— Но они все скучные. Все как Мэдисон, только без людей и всякой всячины.

— Понимаю, о чем ты. Но на Долгой Земле есть множество миров, где не нужны скафандры, там можно дышать воздухом… — Сестра Иоанна вспомнила, как Джошуа в юности говорил так же: «В Верхних Меггерах я фактически привязанный к планете астронавт, лишенный очарования старых космонавтов, но зато там можно остановиться, чтобы отлить»…

Она подавила улыбку.

— Долгая Земля больше, чем Мир-Кольцо?

Ей пришлось посмотреть на обложку книги, чтобы получить приблизительное представление, что такое Мир-Кольцо: какое-то огромное сооружение в космосе.

— А какой величины Мир-Кольцо?

— Как три миллиона Земель, — без запинки ответил Ян.

— О, Долгая Земля гораздо больше.

— Правда? — Его глаза расширились от удивления. — Клево!

* * *

Позже, когда начнутся всякие чудные дела, сестра Иоанна припомнит подобные разговоры. Как ни странно, прошлое Яна Родерика практически подготовило его к дальнейшему.

Подготовило к ответу на Приглашение.

Дело в том, что Ян Родерик оказался прав. Помешанный на поиске внеземных цивилизаций, закономерностей и на математических головоломках, он потихоньку начинал осознавать, что в мире появилось нечто новое — новое и реальное. Закономерность, таящаяся не в числах, не в радиосигналах с неба, а в историях, которые рассказывали друг другу люди. Истории распространялись по локальным сетям Ближних Земель, телеграфным и телефонным проводам, через маленькие спутники связи в более развитых первопроходческих мирах, а дальше через аутернет — низкотехнологичные самодельные коммуникационные системы в миллионе миров Долгой Земли, а там, где со связью было совсем плохо, на безлюдных планетах — передавались из уст в уста у костров, где путешественники встречались и беседовали.

И — так уж совпало, что во время прощания с Агнес Джошуа впервые за долгое время вспомнил свою старую знакомую Монику Янсон, — одна из таких историй касалась странной встречи, случившейся с самой Янсон много лет назад…

Глава 6

В 2029 году, всего лишь через четырнадцать лет после Дня перехода, судьба человечества на бесконечных просторах Долгой Земли оставалась весьма неопределенной. А на самой Базовой, в Мэдисоне, штат Висконсин, и его последовательных версиях, мысли сорокатрехлетней Моники Янсон, лейтенанта Мэдисонского полицейского управления, все больше занимала напряженность между путниками и теми, кто не умел переходить.

Напряженность и ее жертвы.

Стюарт Манн был физиком-теоретиком, а не врачом или психологом. Моника Янсон познакомилась с ним на одной из множества научных конференций, которые посещала, пытаясь постичь феномен Долгой Земли. Манн показался ей одним из наиболее человечных участников: он почти понятно разговаривал, обладал чувством юмора и лишь толикой раздражающего высокомерия, которое демонстрировали многие ученые. Сейчас, когда он ласково разговаривал с Пострадавшей Женщиной, здесь, в летнем домике, который ее семья построила в этой версии Мэйпл-Блаф — на Западе-31, достаточно удаленном, но все еще связанном с Базовой мире, — Янсон подумала, что подход к больному у Манна гораздо лучше, чем у многих врачей, с которыми ей приходилось сталкиваться. Поэтому она и предложила проконсультироваться именно с ним.

Манн сидел на диване рядом с пациенткой и улыбался, хотя было очевидно, что женщина его не видит. Лет пятидесяти, седой, тучный, в твидовом пиджаке с ярко-алым галстуком-бабочкой — единственным проявлением позерства. Пациентка была в пеньюаре.

— Расскажите, что вы видите, — просто попросил Манн.

Пострадавшая Женщина повернула голову в его сторону. Ее глаза не походили на глаза слепых людей, которые встречались Янсон. Они моргали, двигались, фокусировались. Она что-то видела. Просто не Стью Манна. Она теребила звенья медной проволоки на запястье. Ее звали Беттани Даймонд.

— Деревья, — сказала она. — Я вижу деревья. Светит солнце. В смысле, я чувствую солнечное тепло, но… Дети играют. Гарри спускается из дома, который мы построили на дереве. Амелия бежит ко мне… — Она поморщилась, сидя на диване, и Янсон представила маленькую девочку, бегущую перед глазами Беттани. Одна сторона лица Беттани была сплошным синяком: остаток побоев, полученных в больнице, в результате чего ее речь стала нечеткой.

— Гарри берет переходник. У него гигиенический пакет. Мы всегда заставляем детей носить гигиенические пакеты во время перехода.

— Он собирается перейти сюда? — мягко спросил Манн.

— О да. Им запрещено переходить без нас дальше, чем на один мир.

— Вы можете сказать, где он находится? Куда он собирается вернуться?

Беттани показала на середину ковра в гостиной.

— Мы разметили лентой контуры дома в соседних мирах. Ничего страшного не случится, если они попробуют перейти в стену. Вы же знаете, тебя просто вытолкнет, но дети расстраиваются.

И с легким хлопком появился Гарри, чумазый и потный шестилетний мальчик, перешедший на ковер прямиком из леса. Точно в том месте, куда показывала Беттани.

Где она, сидевшая на Западе-31, видела его на Западе-32.

Личико Гарри скривилось, и он поднес ко рту гигиенический пакет, но его не вырвало. Мать, не видя, потянулась к нему.

— Хороший мальчик. Храбрый мальчик. Иди сюда…

* * *

Манн и Янсон вышли на кухню.

Муж Беттани сварил им кофе. Он был в белой сорочке и галстуке, тщательно отглаженных брюках и черных кожаных ботинках. Когда Беттани выписали из больницы, он вернулся с работы и забрал детей от ее сестры, чтобы семья могла вновь собраться вместе здесь, в летнем домике, этом убежище от охватившего Базовую антипереходного безумия. Хозяин налил им кофе и оставил одних.

Манн потягивал кофе из кружки.

— Понятно, почему врачи обратились к вам, лейтенант Янсон. Зная вашу… специализацию. Работу, которую вы проделали в области преступлений, связанных с переходами, и социальных вопросов.

— Но врачи не понимают. Она же почти фобик, верно? Беттани Даймонд. Ей очень тяжело даются переходы, хоть она и построила этот летний домик за тридцать один переход от Базовой. Тем не менее она носит браслет путника. Она верит в переходы и их пользу, вопреки тому, что сама не слишком хороша в этом…

Это было время, когда, несмотря на усилия властей, широкую известность получили первые свидетельства того, что некоторые люди способны переходить от природы, без помощи переходника Линдси. Напряжение между теми, кто не был способен переходить, и прирожденными путниками все возрастало. Последние оказались в длинном списке неугодных групп, и человечество пустило в ход унаследованный из прошлого арсенал дискриминационных ужасов. Согласно заявлениям борцов за права человека, в некоторых странах Центральной Азии в тела путников вживляли железо. Таким образом, если они перейдут, то истекут кровью из какой-нибудь пробитой артерии. В некоторых американских штатах рассматривали до ужаса похожие проекты: установку стальных кардиостимуляторов в тела опасных заключенных. Перейдешь — и твое сердце остановится.

А в большинстве штатов, как и во многих странах мира, прирожденных путников как минимум заставляли носить разные знаки, например электронные браслеты с меткой. Доводом служила необходимость отслеживать потенциальных преступников. Критики называли такие знаки желтыми звездами. Янсон считала, что эти глупости скоро пройдут. А пока среди молодежи появилась мода носить фальшивые переходники в знак протеста. Это породило даже направление уличного искусства, а дизайнеры разработали браслеты из медных и даже платиновых звеньев, символизирующие цепь миров Долгой Земли.

Но все это почти не имело отношения к Беттани Даймонд, юристу, жене, матери. В больнице Базового Мэдисона другой пациент напал на нее только потому, что она обратилась туда из-за проблем со зрением, которые явно были связаны с переходами. Ситуацию усугубило и то, что она демонстративно носила браслет путника, но это вряд ли послужило поводом к нападению.

— Так что вы думаете о ее патологии? — спросила Янсон.

Манн продолжал пить кофе.

— Пока очень рано говорить. Возможно, понадобится больше похожих случаев, чтобы разобраться в феномене. В конце концов, в прошлом мы многое узнали о функционировании мозга, изучая травмы. Повреждаете что-нибудь внутри и смотрите, что перестало работать снаружи.

— Однако я твердо верю, что способность переходить — свойство человеческого сознания. Или, по меньшей мере, сознания человекообразных. Насколько нам известно, животные с совершенно другими видами сознания не переходят. В настоящее время основные теории устройства Долгой Земли, да и те только предварительные, базируются на квантовой физике: вероятность того, что вокруг настоящей реальности существует что-то вроде облака множества других реальностей. И в некоторых квантовых теориях сознанию отводится фундаментальная роль.

— Как в копенгагенской интерпретации?

Он улыбнулся:

— А вы подготовились.

— После полицейской академии прошло много лет, так что не судите строго…

— Возможно, сознание, наблюдая какой-либо квантовый феномен — кот в ящике одновременно и жив, и мертв, пока вы туда не заглянете, — выбирает, какая из вероятностей станет реальной. Таким образом, осознанное видение в некотором смысле создает реальность. Или, может, переносит вас туда. Некоторые верят, что именно это и происходит, когда вы переходите: вы вдруг можете видеть Запад-32 или любой мир, чувствовать вкус и запах, касаться его, и это переносит вас туда. Как будто вы устраиваете некий огромный коллапс волновых функций. Извините, получилось немного технически. Это все очень приблизительно, потому что мы так мало знаем основы. Даже сам механизм зрения — загадка. Подумайте об этом.

Манн поднял красную кружку:

— Вы способны узнать эту кружку сверху или снизу, при ярком свете или в тени, на любом фоне. Как вы это делаете? Какая модель заложена в коре вашего мозга?

Но даже и без нейрологии сознание является тайной. Каким образом вся поступающая информация соотносится со мной: с моим внутренним восприятием красного, например, или круглого, или кружек? А еще существует тайна взаимодействия сознания с квантовым миром.

Вся область изучения Долгой Земли еще только зарождается и находится на стыке наук: нейрологии, философии, квантовой физики. Нам известно только, что даже со зрением случаются не до конца понятные экзотические расстройства, которые мы называем агнозиями, их причиной обычно является какое-то повреждение мозга. Бывает агнозия лиц, когда вы не узнаете даже членов семьи, агнозия мест, цветов…

— Так, может, у Беттани какая-нибудь агнозия переходов? — спросила Моника.

— Возможно, но это не более чем навешивание ярлыка на то, чего мы не понимаем. Послушайте, я уверен, что у Беттани что-то пошло не так во время сложного процесса обработки информации. Она видит, не переходя. Несколько часов в день мир, который она видит, необязательно тот, в котором она живет. Поэтому она натыкается на мебель и видит, как ее дети играют в соседнем мире, но не слышит их, не может прикоснуться к ним, а они, конечно, ее не видят. И врачи пока не умеют лечить то, чего не понимают. Они говорят, что промежутки времени, когда она видит не так, увеличиваются. Еще год — и ее зрение навсегда застрянет в последовательных мирах.

— Она не сможет видеть своих детей, даже когда они будут рядом.

— Но она сможет их обнимать, — заметил Манн. — Прикасаться. Слышать.

— Сегодня она сказала, что слышит пение птиц, какого не слышала никогда раньше.

— Пение птиц?

— Почему этому не повлиять и на остальные органы чувств? Может случиться так, что в итоге весь ее разум отделится? И она будет ощущать себя полностью в одном мире, пока ее тело будет лежать в коме в другом?

— Не знаю, лейтенант. Мы только должны обеспечить ей защиту, что бы ни случилось.

Где-то в доме Беттани звала детей. Янсон пожалела, что рядом нет Джошуа Валиенте, чтобы помочь ей разобраться с этим.

Точно так же позже, после ее смерти, Джошуа будет часто не хватать совета Янсон.

А Ян Родерик, делая заметки в планшете на своем детском языке, будет пытаться понять, что значит история Пострадавшей Женщины применительно к зрению, переходам и жизни в бесконечном множестве вероятных миров.

И за их пределами.

Источник - knizhnik.org .

• • 0
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5