Рэй Брэдбери: Полуночный танец дракона (фрагмент)

Заветное число настигло Чарльза Дугласа за завтраком — когда он заглянул в газету. Он откусил тост, на всякий случай вгляделся в число еще раз — и медленно опустил газету на стол.

— Ну, надо же! — сказал он.

— Что такое? — слегка вздрогнув, отозвалась его жена Элис.

— Сегодня то самое число. Четырнадцатое сентября.

— Что значит — то самое? — спросила она.

— Первый день занятий в колледже!

— И что дальше?

— Первый день… Когда все встречаются после каникул.

Элис настороженно следила за тем, как он встает из-за стола.

— И что?

— Да-да, все правильно — сегодня первый день…

— А мы-то тут при чем? — спросила она. — Детей у нас нет, знакомых учителей тоже… Даже друзей, у которых есть дети, тоже нет.

— Да-да, конечно. Просто… — Голос Чарли дрогнул, он снова взял газету в руки. — Я обещал…

— Что обещал? Кому?

— Нашей компашке обещал, — сказал он, — давно, много лет назад… Сколько сейчас времени?

— Полвосьмого.

— Надо спешить, — сказал он. — А то опоздаю.

— Кофе еще будешь? По-моему, ты слишком разволновался. В зеркало посмотри на себя…

— Надо же, я все-таки вспомнил! — Он смотрел, как кофе льется в его чашку, наполняя ее до самых краев. — Вспомнил про наш уговор. Росс Симпсон, Джек Смит, Гордон Хайнс… Мы же все поклялись — чуть ли не на крови. Что встретимся в первый день через пятьдесят лет после окончания колледжа.

Жена выпрямилась и наконец-то оставила в покое кофейник.

— Что, прямо в сентябре 1938 года поклялись?

— Да, прямо 38-го.

— И что же, эти Росс, Джек и… как его?

— Гордон!

— Просто вот так взяли и…

— Нет, не просто. Мы же знали, что разлетимся по свету и, может быть, встретимся только через много лет, а может, вообще никогда не встретимся… И мы все торжественно поклялись, что, несмотря ни на какие преграды, обязательно вспомним и приедем, пусть даже для этого придется пересечь весь земной шар… И встретимся на школьном дворе, возле флагштока, в 1988 году.

— И что, вы все прямо дали друг другу такое обещание?

— Не просто обещание — клятву… Господи, что же я тут сижу — я ведь уже давно должен быть в машине.

— Чарли, — сказала Элис, — ты хоть понимаешь, что до твоего колледжа отсюда — километров шестьдесят?

— Пятьдесят.

— Ну, пятьдесят. Допустим, ты выезжаешь сейчас, и…

— К полудню уже буду на месте. Или даже раньше.

— Знаешь, как это выглядит со стороны, Чарли?

— Ну, давай, давай, — сказал он, — расскажи мне, ты же, как всегда, знаешь все наперед.

— А представь, вот ты припрешься туда — а там никого нет?

— То есть как это никого? — срывающимся голосом воскликнул он.

— Так это — никого! Вдруг ты один такой идиот, который принял все это всерьез и…

— Не может быть, они обещали! — оборвал ее он.

— Но с тех пор прошла целая жизнь!

— Они — обещали!

— А если они передумали — или просто забыли?

— Они не могут забыть.

— Почему это?

— Потому что это были самые лучшие на свете парни, это были лучшие мои друзья, навсегда. Ни у кого в мире нет и не было больше таких друзей.

— Ах ты господи, боже мой! — пропела она. — Святая простота.

— Это я — святая простота? Но, послушай, ведь я-то вспомнил — и они, между прочим, тоже могли вспомнить!

— Нет, не могли. Для этого надо быть таким же чокнутым на всю голову, как ты!

— Спасибо за комплимент.

— А что, скажешь, я неправа? Да ты зайди к себе в кабинет… Паровозики «Lionel», машинки «Mr. Machines», мягкие игрушки, постеры!

— И что?

— А папки с письмами? Это у меня письма 60-х, это — 50-х, это — 40-х… Господи, когда ты только соберешься их выкинуть…

— Это не просто письма.

— Это тебе они — не просто. А все эти твои друзья и незнакомцы по переписке — думаешь, они тоже хранят твои письма, так же как ты — их?

— Я, между прочим, пишу интересные письма.

— Да, да, очень интересные. А ты попробуй, обзвони своих адресатов — и попроси переслать их тебе обратно, хотя бы одно. Как ты думаешь, сколько тебе пришлют?

Он молчал.

— Правильно: ни хрена не пришлют! — сказала она.

— Совсем не обязательно так выражаться, — заметил он.

— А что, «хрен» — это теперь ругательство?

— В твоем исполнении — да.

— Чарли!

— И не «чарли» меня!

— А тридцатилетний юбилей театральной студии, на который ты поперся, чтобы встретиться с какой-то там Салли — или еще черт знает с кем? А эта чувырла даже не вспомнила, кто ты такой!

— Ну, давай вытащи теперь все… — сказал он.

— Господи боже мой! — вздохнула она. — Нет, ты, пожалуйста, не подумай, что я решила испортить тебе праздник. Просто… не хочу, чтобы ты опять страдал.

— Ничего, у меня толстая кожа.

— Знаю, знаю… Строишь из себя слона, а сам охотишься на стрекозок.

Он уже стоял на изготовку. С каждой ее новой фразой он как будто становился выше ростом.

— Это будет славная охота… — сказал он.

— Ну-ну… — то ли со вздохом, то ли со всхлипом отозвалась она. — Значит, поедешь.

— Да, мне пора.

Она посмотрела на него долгим взглядом.

— Ладно, я пошел.

И дверь закрылась.

Почему-то у него было чувство, будто скоро Новый год.

Он рванул с места, потом опомнился, отпустил газ — и стал жать постепенно, пытаясь синхронизировать шум мотора с шумом в голове.

…Или — как будто только что закончился Хеллоуин и все разъезжаются по домам после вечеринки.

Очень странное ощущение.

Он ехал в хорошем темпе, но при этом то и дело посматривал на часы. Времени был еще вагон, он прекрасно успевал до обеда.

А почему, собственно, до обеда? Зачем? Может, Элис права? Сорвался, как мальчишка, неизвестно куда, неизвестно зачем. «Я обещал, мы поклялись…» Кто они мне, собственно говоря? Какие-то далекие персонажи из детства. Что с ними стало сейчас, вообще непонятно. За столько лет — ни писем, ни телефонных звонков, ни случайных встреч в стиле «мир тесен», ни сообщений о кончине… Хотя это как раз интригует! Ради этого стоит давить на газ. И умирать от нетерпения. Он хохотнул вслух. «Ну, когда же… ну, когда же?!» В детстве они постоянно так говорили. Тогда было много поводов умирать от нетерпения. Например, каждый раз — ждать миллиарды лет до Рождества. Или до Пасхи… Хотя до Пасхи — нет, всего пара миллионов, не больше. А Хеллоуин? Старый добрый Хеллоуин — кругом тыквы, все бегают, орут, долбят друг другу в окна, звонят в звонки, а ты дышишь в горячую маску, и она пахнет картоном. День Всех Святых! Самый любимый. Когда-то. А как мы ждали Четвертое июля — надо было раньше всех проснуться, раньше всех кое-как что-то на себя нацепить, первыми выбежать на лужайку и взорвать к чертовой матери весь город с помощью шестидюймовых фейерверочных шаров… Да, все-таки Четвертое июля. Оно — самое крутое! Самое-пресамое — ну, когда же.

Хотя, наверное, в те времена все дни были такие — «ну, когда же». И дни рождения, и поездки на озеро, и фильмы с Лоном Чейни [Лон Чейни — выдающийся американский актер немого кино, который прославился способностью до неузнаваемости изменять свою внешность, за что получил прозвище «Человек тысячи лиц».]. И горбун Квазимодо, и Призрак оперы… Все такое, что «ну, когда же, когда же?!». Я и сейчас бы не отказался копать в овраге землянки. И чтобы фокусники приезжали каждый год. Прямо сейчас рванул бы жечь бенгальские огни. Вот прямо в эту же секунду! Ну, когда же?!

Он сбавил ход, чтобы лучше рассмотреть Время, сквозь которое ехал.

Теперь уже недалеко. Недолго осталось. Старина Росс! Дружище Джек! Гордон… ну, это Гордон. Мы же банда. Кто на нас? Настоящие три мушкетера. Нет, даже не три — четыре, если вместе со мной.

Мысленно он огласил весь почетный список. Первым в нем шел, конечно, Росс: он считался старшим, хотя все мы были одного возраста. Этот был уж точно самый шустрый щенок в нашем помете. И самая светлая голова. По учебе шел лучше всех, при этом никогда не задавался. Читал все подряд. По средам слушал шоу Фреда Аллена [Фред Аллен (1894–1956) — американский комик, чье абсурдное шоу на радио сделало его одним из самых популярных юмористов.], а наутро пересказывал нам лучшие шутки. Несмотря на бедность, любил красивую одежду. У него был всего один галстук, один ремень, один пиджак, одна пара брюк, но все всегда отличного качества. И всегда чистое и выглаженное. Это по поводу Росса.

Дальше Джек — будущий писатель, который типа собирался завоевать весь мир и стать величайшим в истории. Так, во всяком случае, он провозглашал, а точнее, вопил на всех углах. Таскал в карманах пиджака не меньше шести ручек и знаменитый желтый блокнот, благодаря которому «Стейнбек однажды перестанет быть Стейнбеком». Вот такой был Джек.

Ну, и Гордон, который перемещался по кампусу исключительно по штабелям девиц, визжащих от восторга, не прикладывая для этого никаких усилий. Ему достаточно было мигнуть — и они падали под ноги, как перезрелые яблоки.

Росс, Джек, Гордон — привет, друганы!

Он разогнался было, но снова притормозил.

Интересно, а что они подумают про меня? О, братец, да ты крут! А насколько я крут — и крут ли я вообще? Девяносто рассказов, шесть романов, один фильм, пять пьес — в принципе не так уж и плохо… Да нет, к черту, лучше вообще не буду ничего им рассказывать, вот еще — пусть про себя рассказывают, а я послушаю.

Ну, вот, допустим, встретились мы у флагштока. И что мы друг другу скажем? Привет! Здорово! Боже, какая встреча! Мы все-таки собрались! Как сам, как здоровье, что нового? Давай колись: что у тебя там? Жены, дети, внуки, фотки и все такое…

А, да ты писатель? Давай-ка изобрази нам что-нибудь, приличествующее моменту. Стишок какой-нибудь. Хотя нет, стихи — вряд ли это теперь актуально. Ну да, пожалуй, это было бы слишком. «Я вас люблю — всех вас троих…» Или что-нибудь типа: «Я бесконечно вас люблю…»

Он еще сильнее сбросил скорость, вглядываясь вперед, в призрачные тени за ветровым стеклом.

А если они вообще не приедут? Да нет, вряд ли. Должны. Нет, они все будут на месте, и все будет хорошо. Я понимаю, если бы жизнь у них не удалась — какие-нибудь там несчастливые браки и все прочее, — тогда бы они не приехали. Такие парни, как они — точно нет. Ну а если все хорошо, даже не просто хорошо, а классно — почему бы и не приехать? Хотя бы для того, чтобы доказать: вот смотрите, у меня все хорошо, я все вспомнил и приехал. Веришь не веришь? Верю!

Он снова решительно надавил на газ — надо спешить, раз все уже собрались. Потом опять притормозил — в приступе ужаса, что там его никто не ждет. Потом еще раз газанул. Черт знает что. Это просто черт знает что!

И так въехал во двор колледжа. Как ни парадоксально, там даже нашлось место для парковки. У флагштока толклись студенты, но их было до обидного мало. Явно недостаточно, чтобы затеряться и сделать вид, что никто тут и не собирался никому назначать встречу. Ведь его друзьям-старперам вряд ли хотелось бы приехать и торчать тут у всех на виду? По крайней мере ему уж точно не хотелось. Гораздо лучше лениво разгрести толпу и явиться на место последним: встречайте, главная интрига нашего праздника!

Он отсиживался в машине до тех пор, пока из колледжа не высыпала толпа девушек и молодых людей, которые все одновременно что-то болтали. Они, о счастье, остановились как раз возле флагштока, а значит, теперь все вновь прибывшие — неважно, какого возраста, — могли незаметно затесаться в их ряды. Он вылез из машины и некоторое время боялся смотреть в сторону флагштока. А вдруг там никого нет? Никто не приехал, никто ни о чем не вспомнил. Это было бы так тупо… Он с трудом удержал себя от соблазна запрыгнуть обратно в машину и уехать.

Под самим флагштоком никого не было. Студенты толпились вдоль, поперек и вокруг него, но прямо под ним — никого.

Некоторое время он гипнотизировал флагшток взглядом, как будто это могло заставить кого-нибудь сдвинуться с места и подойти к нему поближе. Сердце почти не билось. Он зажмурился и почувствовал острое желание немедленно уехать.

Как вдруг от края толпы отделился какой-то человек. Это был явно не молодой человек, судя по походке, цвету лица и абсолютно седой голове. Да, это был старик.

А потом еще два — примерно таких же.

Господи, неужели это они? Значит, все-таки вспомнили… И что теперь делать?

Так они и стояли широким кругом, отдельно друг от друга — молча, не двигаясь и пряча взгляды. Стояли, казалось, целую вечность.

Росс, Матерь Божья, неужели это ты? А вот этот, кажется, Джек… А тот, еще один, значит, Гордон?

У всех троих было примерно одно и то же выражение лица — как будто всех одновременно посетили одни и те мысли.

Чарли чуть подался вперед. И все остальные чуть подались вперед. Чарли сделал крохотный шажок. И остальные трое сделали. Чарли со всеми переглянулся. И все остальные обменялись взглядами. А потом…

Чарли сделал еще один шаг. Назад. И все остальные, не сразу, но тоже сделали. Чарли замер, как будто чего-то ждал. И старички тоже ждали. Глядя, как на высоком шпиле полощется флаг.

Где-то в глубине школы прозвенел звонок. Это закончился перерыв на ланч — студентам пора было расходиться на уроки. За пару минут их как волной смыло.

Как только из сквера схлынула толпа, служившая друзьям маскировочным укрытием, они остались стоять вчетвером, метрах в пятнадцати друг от друга. Как будто посреди освещенного солнцем осеннего двора расположился огромный компас с центром в виде флагштока и четырьмя полюсами в виде людей.

Так они и стояли: один облизывал губы, другой щурился, третий переминался с ноги на ногу. И было видно, как ветер теребит их седые шевелюры — тот же ветер, который едва не срывал с флагштока флаг. Наконец в здании школы прозвенел еще один звонок. И по звуку он был какой-то очень… последний.

Чарльза так и подмывало что-нибудь сказать. Но он молчал. А губы, независимо от его воли, шептали их имена. Эти дивные, эти любимые имена, которые, конечно, никто, кроме него, не услышал…

Ему не хватало решимости. Поэтому, стоило нижней части туловища сделать поползновение к отступлению, ноги тут же последовали за ней. В итоге он весь, целиком, развернулся и вышел за пределы компаса.

Следом за ним стоявшие под ветром пришельцы на других полюсах тоже зашевелились: один за другим, они тоже отступили на шаг и заняли выжидательную позицию.

Его раздираемое сомнениями тело тянулось то к флагштоку, то к спасительному автомобилю. Но он так не решился. А в это время ботинки, воспользовавшись ситуацией, под шумок окончательно вывели его из зоны действий.

Точно так же поступили тела, ноги и ботинки всех остальных.

И вот он уже шагал прочь, и старички тоже шагали — все в разных направлениях. Шли медленно, изредка бросая назад осторожные взгляды. Туда, где в опустевшем сквере остался одинокий флагшток с обиженно поникшим флагом. Где из окон слышались голоса, смех и звук задвигаемых стульев.

Все шли — и друг на друга оглядывались.

В какой-то момент Чарли остановился, потому что ноги вдруг отказались идти. Он бросил еще один долгий взгляд через плечо, в последний раз. И вдруг ощутил в правой руке какой-то странный зуд, как будто кто-то тянет ее наверх. И увидел, как она сама собой начинает приподниматься.

Несмотря на то что они уже на полсотни метров разбрелись в стороны от флагштока, было отчетливо видно, как один из пришельцев поднял руку и слегка помахал. Потом и другой старикан заметил и помахал тоже. А за ним и третий.

Он посмотрел на свою руку, как она медленно поднимается и пальцы делают в воздухе короткий прощальный жест. А потом бросил взгляд вдаль — на старичков.

Черт возьми, кажется, я ошибся, подумал он. Никакой это не первый день. Это — последний.

Судя по запаху, доносящемуся с кухни, Элис жарила что-то очень аппетитное.

Он долго не мог заставить себя войти.

— Хватит уже стоять на пороге, — сказала она, — в ногах правды нет.

— Это точно, — сказал он и прошел к обеденному столу, где его ждали праздничная скатерть, нарядные салфетки, столовое серебро и зажженные свечи, которые они обычно зажигали, если ужинали под вечер.

Элис поджидала его у входа на кухню.

— Откуда ты узнала, что я вернусь так рано? — спросил он.

— Ничего я не узнавала, — сказала она, — просто увидела, как ты подъехал. Будешь яичницу с беконом? Сейчас принесу. Ты пока садись.

— Отлично. — Он взялся за спинку стула и окинул взглядом столовые приборы. — Сажусь.

Он сел. Элис подошла, чмокнула его в лоб и отправилась за яичницей.

— Ну и что? — крикнула она с кухни.

— Что — что?

— Как все прошло?

— Что — прошло?

— Ты сам знаешь что, — сказала она. — Твой знаменательный день. Клятвы и все такое. Кто-нибудь приехал?

— Конечно, — сказал он, — все приехали.

— А можно отсюда поподробнее?

Она стояла в дверях кухни со сковородкой в руках и буквально сверлила его взглядом.

— Вы же о чем-то говорили?

— В смысле? — Он наклонился и почти лег грудью на стол. — Ну да.

— Ну и как, хорошо поговорили?

— Понимаешь, мы…

— Да неужели?

Перед глазами у него маячила пустая тарелка.

И прямо в нее стали капать слезы.

— Да хорошо, хорошо мы поговорили! — проорал он. — Легче сдохнуть — как хорошо мы поговорили…

Пересадка сердца

— Что? — рассеянно переспросил он, лежа на спине и глядя в потолок.

— Что слышал, — ответила она, лежа на спине рядом с ним и держа его за руку, при этом не просто глядя в потолок, а уставившись в него с таким видом, как будто там действительно что-то было. — Понятно?

— Ну ладно, повтори еще раз, — сказал он в темноту.

— Я спросила, смог бы ты… заново влюбиться в свою жену, — выдержав долгую паузу, сказала она. — Вернее, хотел бы — или нет?

— Странный какой-то вопрос.

— Ничего странного. Все очень даже логично. Ведь это самое ценное, что может быть в жизни — когда жизнь складывается так, как и должна складываться жизнь. А тогда почему бы людям не влюбляться снова и снова в одного человека, чтобы продлить свое счастье? Ведь у вас с Анной была такая любовь…

— Ну да, была.

— Такое ведь не забывается.

— Это уж точно.

— Тогда скажи, только честно: ты бы хотел это повторить?

— Спроси лучше, мог ли бы я…

— Мог не мог, сейчас не об этом. Представь, что обстоятельства изменились наилучшим образом, что твоя жена вдруг стала опять такой же идеальной, какой была раньше, как ты ее описывал. А не как сейчас. Тогда — хотел бы?

Он повернулся и даже привстал на локте.

— Странная ты какая-то сегодня. Что-то случилось?

— Не знаю… Наверное, ничего — кроме того, что завтра мне исполняется сорок лет. А тебе через месяц — сорок два. Я слышала, что в сорок два года у всех мужиков едет крыша. Значит, у женщин она начинает ехать на два года раньше. Знаешь, я вдруг поняла, что мне ужасно стыдно. Стыдно за нас — и вообще за всех. Ну почему люди — такие сволочи? Почему они не могут просто любить одного и того же человека всю жизнь? Как им только совесть позволяет сначала любить одних, потом находить других — и с ними опять смеяться, и плакать, и все вообще, ну как?

Он протянул руку и дотронулся до ее щеки — она была влажной.

— Ты что, плачешь?

— Ничего я не плачу. Грустно все это — вот что я тебе скажу. И очень жалко людей. Нас жалко. И их жалко. И вообще всех. Неужели вот так было всегда?

— Думаю, да. Просто обычно об этом никто не говорит.

— А знаешь, я завидую тем, кто жил сто лет назад…

— Не завидуй тому, не зная чему. Думаю, сто лет назад крыша ехала у людей еще похлеще, только под маской благопристойности.

Он наклонился и поцеловал ее прямо в слезы, катившиеся из глаз.

— И все-таки — что же у нас такое приключилось?

Она села в кровати. Почему-то у нее было такое чувство, что ей некуда девать руки.

— Черт знает что… — сказала она. — Во всех романах и фильмах герои, когда лежат в постели, всегда прикуривают сигареты. А мы, как назло, оба некурящие… — Она наконец пристроила руки, скрестив их на груди. — А Роберт? — вдруг сказала она. — Ведь когда-то я по нему с ума сходила, а теперь что? Теперь я лежу здесь с тобой и занимаюсь любовью, хотя должна быть сейчас дома, рядом с ним. Со своим мужем, который в свои тридцать семь — хуже ребенка. Господи, бедный Боб…

— Ну, что ж поделать…

— И Анна тоже. Она же такая классная… Ты хоть понимаешь, насколько она классная?

— Да, конечно. Но я стараюсь не думать об этом, зачем? В любом случае она — не ты.

— А что, если бы вдруг… — Она обхватила колени руками и устремила на него взгляд безупречно синих глаз. — Если бы она вдруг стала мной?

— Не понял? Переведи… — Он зажмурился и потряс головой.

— Если бы те хорошие качества, которые ты всегда ценил в ней, чудесным образом соединились с теми, которые ты нашел во мне, — и соединились в ней одной? Вот тогда ты захотел бы? Смог бы полюбить ее снова?

— Так, еще немного — и я тоже начну жалеть, что я не курю! — Он спустил ноги на пол и уставился в окно. — Какой смысл задавать вопросы, на которые не может быть ответа?

— Почему это не может? — Теперь она обращалась к его спине. — У тебя есть то, чего нет у моего мужа, а у меня — то, чего нет у твоей жены. В чем проблема? Двойная пересадка души… ну, в смысле сердца… туда-сюда и все дела! — Она хихикнула, но смех получился больше похожим на всхлип.

— Слушай, прямо готовый сюжет для рассказа. Или даже романа. Ну, или для сценария кино…

— С той разницей, что этот сценарий — про нашу жизнь. И мы уже так завязли в нем, что мама не горюй. Остается только…

— Что?

Она встала и принялась ходить по комнате кругами и в конце концов остановилась у окна, за которым было видно звездное летнее небо.

— Знаешь, в чем весь ужас? Последнее время Боб стал относиться ко мне… так же, как в прежние времена. Он просто нереально нежен со мной. Вот уже месяц.

— О да, это, конечно, ужасно… — Он вздохнул и закрыл глаза.

— Да, ужасно!

Повисло долгое молчание. Наконец он подал голос:

— Ты знаешь… И Анна тоже стала гораздо лучше ко мне относиться.

— Ужасно… — шепотом повторила она и на некоторое время закрыла глаза.

Потом открыла, посмотрела на звезды за окном и повернулась к нему:

— Помнишь такую поговорку: «Если превратить все «хочу» в лошадей, на земле не будет пеших людей»?

— Опять ты говоришь загадками. Может, хватит уже…

Она подошла, села перед ним на колени — прямо на пол, и, взяв его руки в свои, заглянула ему в глаза.

— Послушай… Мой муж, твоя жена — оба сейчас в отъезде. В разных городах, далеко друг от друга: один в Нью-Йорке, другая — в Сан-Франциско. Так? А ты тут, в номере, спишь со мной, у нас свидание, и мы будем вместе до утра. Знаешь, у меня есть идея. А давай… — Она запнулась, как будто на ходу придумывала, что сказать. — Давай перед сном сильно-сильно захотим… кое-что.

— Как-как ты сказала — кое-что? — Он многозначительно ухмыльнулся.

— Не смейся! — Она шлепнула его по руке и продолжала: — Кое-что, которое с божьей помощью — или нет, с помощью всех муз, граций и богинь, и колдовства, и магии, и черт знает чего еще, — но только обязательно сбудется. Чтобы к утру мы с тобой оба… — Она снова взяла паузу на обдумывание. — Чтобы мы оба влюбились — ты в свою жену, а я в своего мужа.

Ответа не последовало.

— Ну так что? — сказала она.

Он изогнулся, нащупал на прикроватной тумбочке спички, зажег одну и поднес к ее лицу, чтобы осветить его. В ее глазах горел огонь. Он вздохнул. И спичка погасла.

— Вот беда… — шепотом произнес он, — а я-то надеялся, что это шутка.

— Напрасно надеялся. Лучше признайся: ты же хочешь… попробовать?

— Господи, укрепи меня…

— При чем тут господи? Хватит говорить со мной, как с влюбленной дурой!

— Но послушай…

— Нет, это ты послушай… — Она встряхнула его руки и крепко сжала ладони. — Себя послушай. Или хотя бы меня. Для меня ты можешь это сделать? А я сделаю для тебя.

— Просто загадать желание?

— Ну да, помнишь, как в детстве? Все так делали. И у некоторых сбывалось. Говорят, надо только помолиться посильнее.

Он опустил глаза.

— Я не молился уже лет сто.

— А сколько раз ты мечтал вернуть медовый месяц? И думал, что это несбыточные мечты, что можно и не пытаться?

Он посмотрел на нее и несколько раз судорожно сглотнул.

— Нет, подожди, не говори ничего, — сказала она.

— Почему?

— Потому что ты пока не знаешь, что сказать.

— О’кей, молчу. Включаю мозг. Но ты точно хочешь, чтобы я это для тебя загадал?

Она обиженно отодвинулась и села на полу, обхватив колени и закрыв глаза. По ее щекам одна за другой беззвучно сбегали слезы.

— Ну, перестань, ну, пожалуйста… Хватит… — ласково сказал он.

Было уже три часа ночи, разговор был окончен, они заказали в номер горячего молока, выпили его и почистили зубы. Когда он вышел из ванной, то увидел, что она расправляет одеяло, раскладывает и взбивает подушки, как будто готовит декорации для нового спектакля.

— И что мне уготовано на сей раз? — спросил он.

Она обернулась.

— Было время, когда у нас таких вопросов не возникало… Но, видно, прошло. Просто иди и ложись вот сюда… — Она похлопала ладонью по его половине постели.

Он обошел кровать.

— Чувствую себя полным идиотом.

— Знаешь, иногда стоит почувствовать себя идиотом. Без «плохо» и «хорошо» не бывает. — Она снова указала ему на постель.

Он старательно лег головой на взбитую подушку, натянул до груди одеяло, а руки аккуратно сложил поверх.

— Так нормально? — спросил он.

— Просто отлично.

Она выключила свет, скользнула под одеяло со своей стороны, взяла его руку и тоже легла головой точно в середину подушки.

— Устал, хочешь спать?

— Пожалуй, да, — сказал он.

— Ну, хорошо. А теперь сосредоточься. Говорить ничего не надо. Только думай. Ты сам знаешь о чем.

— Знаю.

— Закрой глаза. Вот так. Хорошо.

Она тоже закрыла глаза, и теперь они оба лежали, скрестив руки поверх одеяла и отчетливо слыша собственное дыхание.

— Глубоко вдохни… — прошептала она.

Он сделал вдох.

— Теперь выдохни.

Он выдохнул.

И она тоже.

— Вот теперь можно, — тихо сказала она, — загадывай.

В тишине часы отмерили тридцать секунд.

— Загадал? — почти шепотом спросила она.

— Загадываю, — негромко отозвался он.

— Молодец, — шепнула она. — Спокойной ночи.

Прошло около минуты, и он почти беззвучно ответил из темноты:

— Прощай.

Он толком не понял, от чего проснулся. Наверное, увидел что-то во сне. Например, что под ним разверзлась земля или где-то случилось землетрясение или второе пришествие Христа, которое никто не заметил… А может, просто луна залетела в комнату, покружила над ними, быстренько заколдовала всю мебель и обстановку, дала им другие лица, заменила плоть на их скелетах, а потом внезапно повисла в тишине — и вот как раз в этот момент он открыл глаза. Открыл — и прислушался. Нет, на улице точно не было дождя. Может, это чей-то плач…

Так он некоторое время лежал, пока вдруг не понял, что загаданное желание каким-то неведомым образом сбылось.

Конечно, это дошло до него не сразу. Сначала он ощутил в воздухе незнакомое тепло — оно исходило от прекрасной женщины, которая лежала рядом.

Потом уловил ее чистое, размеренное и безмятежное дыхание. Неужели это правда: пока она спала, волшебное заклинание вступило в свои права и начало действовать? Она сама еще не знает об этом, а оно уже проникло к ней в кровь и празднует там победу. И в сон к ней оно проникло тоже и теперь шепчет свой секрет с каждым вздохом…

Он привстал на локте, боясь поверить собственной догадке.

Склонился и заглянул ей в лицо — еще никогда оно не казалась ему таким красивым.

В этом лице было все: и мир, и покой, и высшая истина. Она улыбалась во сне. Открой она сейчас глаза — они бы зажглись светом изнутри.

Ну, проснись — так и хотелось сказать… Вот же твое счастье. Ты можешь взять его. Только проснись…

Он протянул руку, чтобы дотронуться до ее щеки, но отдернул ее, потому что в этот момент ее веки вздрогнули… А губы приоткрылись.

В одну секунду он оказался на своей половине кровати — и замер там, притаившись и выжидая.

Наконец он услышал, что она поднялась и села на кровати. После этого она вдруг вскрикнула — как будто кто-то шутливо пихнул ее в бок, повернулась к нему, потрогала, поняла, что он еще спит, — и села рядом, пытаясь осознать то, что он уже осознал.

С закрытыми глазами он слышал, как она встала и принялась порхать по комнате, словно птица, которая хочет вырваться на волю. Подошла к нему, поцеловала его в щеку, убежала, опять подошла, опять поцеловала, а потом с тихим смехом убежала в гостиную. Он услышал, как она набирает длинный междугородний номер, и зажмурился.

— Роберт? — произнес ее голос. — Боб? Ты где? То есть, ой, извини… Что это я… Я же знаю, где ты. Роберт… Боб, о господи, скажи: можно я сегодня к тебе прилечу? Ты будешь на месте, ты меня встретишь — сегодня вечером? Это ничего?.. Не спрашивай. Не знаю, что на меня нашло. Так я приеду? Да? Скажи: да? Ну, классно… Пока!

Он услышал, как она положила трубку.

А через пару минут высморкалась и вошла в комнату. Села рядом с ним на кровать — прямо в первый рассветный луч. И начала стремительно одеваться. На этот раз он протянул к ней руку и тронул ее за плечо.

— Что-то такое произошло… — прошептал он.

— Да.

— Желание сбылось?

— Да. Я знаю, что этого не может быть. Но это так и есть! Как это получилось? Ну, скажи — как?

— Наверное, потому что мы оба в это поверили… — тихо сказал он. — Я очень-очень сильно тебе это пожелал.

— А я — тебе. Боже, как это здорово, что у нас все получилось, у обоих… Что мы оба изменились — прямо за одну ночь! Ведь это было бы так ужасно, если бы один из нас изменился, а другой так и остался прежним…

— О да, ужасно, — подтвердил я.

— Ну правда же это чудо? — продолжала она. — Чудо, что мы просто сильно-сильно захотели и кто-то, или что-то, или Бог, или, я не знаю кто, нас услышал? И вернул нам нашу старую любовь, чтобы мы стали лучше и чище душой, чтобы мы жили правильно… Наверное, такое возможно только один раз. Больше уже ведь никогда ничего не исполнится, как ты думаешь?

— Не знаю. А ты как думаешь?

— Слушай, а может, это наши внутренние голоса нам сказали: все, ваше время истекло, теперь приходит другое время, а вам обоим пора закругляться, — может, в этом все дело?

— Да какая разница. Главное — это, что я слышал, как ты звонила. И как только ты уйдешь, я тоже позвоню. Анне.

— Правда позвонишь?

— Правда.

— Господи, как же я рада — за тебя, за себя и вообще — за нас!

— Ну все, теперь можешь уходить. Давай иди. Зеркалом дорога. Приятного полета.

Она вскочила, как по команде, решительно вставила в волосы гребень и тут же вытащила обратно.

— Ладно, плевать — пойду лохматая, — сказала она и нервно засмеялась.

— Ничего не лохматая — очень даже красивая.

— Для тебя, может, и красивая.

— Для всех и всегда.

Она наклонилась и поцеловала его, проглотив слезы.

— Это что — наш последний поцелуй?

— Ну да… — Он задумался. — Получается, что последний.

— Тогда… еще один.

— Но только один.

Она взяла в ладони его лицо и посмотрела ему прямо в глаза.

— Спасибо тебе за твое пожелание, — сказала она.

— А тебе — за твое.

— Ты прямо сейчас будешь звонить Анне?

— Прямо сейчас.

— Передавай ей привет.

— А ты — Бобу. Ну, с богом, дорогая. До свидания.

Она вышла сначала из комнаты, потом и из номера, а потом за ней захлопнулась дверь. Было слышно, как в гулкой тишине цокают ее каблуки, пока она идет по коридору к лифту.

Он сидел, тупо уставившись на телефон, но не двигался с места.

Потом взглянул в зеркало и обнаружил, что из глаз у него ручьями текут слезы.

— Ну что? — спросил он у своего отражения. — Допрыгался? Трепло… — И, помолчав, уточнил: — Поганое трепло…

Он снова лег на кровать, вытянул руку и потрогал ладонью пустую соседнюю подушку.

Quid pro quo [От лат. — Услуга за услугу (лат.).]

Трудно сконструировать Машину времени, если вы не определились с пунктом назначения. Куда вы хотите попасть? В Каир нашей эры, после Рождества Христова? В Македонию времен до Мафусаила? Или в Хиросиму, еще до того? Нужны конкретные пункты назначения, города, события…

А вот мне удалось построить Машину времени просто по наитию, без всяких маршрутов, направлений и дат, не думая, куда я прибываю, когда отбываю…

Я сконструировал свой «Аппарат для дальних путешествий» из фрагментов паутины нервного узла, отвечающего за восприятие и интуитивное мышление. Пристроил его к внутренней поверхности medulla oblongata [Продолговатого мозга.] и выступам позади зрительного нерва. А потом между участком мозга, отвечающим за скрытые намерения, и невидимым радаром ганглия внедрил перцептор, распознающий прошлое и будущее — и, что характерно, без всякой привязки к названиям мест или эпохальным событиям. А также применил еще одно мое изобретение, правда, столетней давности. Часы с микроволновыми антеннами, которые безошибочно делают нравственный выбор в ситуациях, когда человеческий разум бессилен.

В итоге у меня получилась машина, которая просчитывала и подводила к некоему общему знаменателю всю цепь взлетов и падений человечества, а потом сама выбирала, куда ей отправиться. При этом я выступал у нее чем-то вроде багажа.

Знал ли я, что получится, в тот момент, когда склеивал, свинчивал и спаивал сие весьма странное на вид механическое детище? Отвечаю: нет, не знал. Я просто тасовал, как карты, понятия, потребности, суждения, предсказания, успехи и неудачи… И в конце концов обнаружил себя с удивлением взирающим на плоды своего творчества.

Теперь у меня на чердаке стоял странный объект, сверкающий всеми своими углами и гранями, который урчал в предвкушении путешествий. Достаточно было снять его со «стопа» и нажать на «старт». Всего одну кнопку — никаких маршрутов и направлений. Главное — вовремя передать сенсорам свое настроение, то есть «излучение души».

И вот тогда он взмоет ввысь и помчится бог знает куда. В прямом смысле этого слова. Потому что о том, куда он прибудет, действительно знает только Бог.

А нам будет даровано узнать лишь по прибытии.

Собственно, отсюда и начинается мой рассказ.

Вот оно, притаилось в сумраке чердака — затаив дыхание, трепеща всеми своими паутинками — неведомое чудище с двумя сиденьями для Туристов…

Почему на чердаке?

Ну, так ведь это не летательный аппарат для затяжных прыжков, а устройство для погружений в глубины Времени.

Просто — Машина времени. На чердаке. Стоит и ждет. Остается только выяснить — чего?

Дело было в крохотном книжном магазинчике в Санта-Барбаре. Я подписывал книжки жалкой кучке поклонников — ну, собственно, каков роман, столько и почитателей… И вдруг — взрыв. Нет, даже не взрыв — этого мало, чтобы описать, с какой силой я отшатнулся.

Меня прямо впечатало в стену — ровно в ту секунду, как я поднял взгляд и увидел в дверях древнего, немощного старика, который стоял, покачиваясь и не решаясь войти. Он был прямо как ходячая смерть: все лицо в морщинах, мутные, абсолютно остекленевшие глаза, губы трясутся, из угла рта стекает слюна… При виде меня он тоже вздрогнул, как будто его поразила молния, и стал хватать воздух ртом.

Я вернулся было к своим автографам, как вдруг в голове у меня что-то щелкнуло. Я снова взглянул на старика.

Тот все так же стоял в дверном проеме — шатаясь, как пугало на ветру, вытянув шею вперед и мучительно напрягая взгляд.

Я так и похолодел. Прямо сидел и чувствовал, как в жилах стынет кровь. А потом у меня из пальцев вообще выскользнула ручка, потому что патлатая ходячая смерть вдруг покачнулась, загоготала и с вытянутыми руками двинулась ко мне.

— Вы… вы помните меня? — неистово хохоча, выкрикнула она.

Я последовательно оглядел его с головы до ног — седые волосы, паклей висевшие вдоль лица, серую щетину на щеках, выгоревшую добела рубашку, грязные джинсы, из которых торчали костлявые ноги в сандалиях, — а затем снова перехватил полубезумный взгляд.

— Ну же? — Он расплылся в улыбке.

— Не думаю…

— Это же я — Саймон, Кросс! — выпалил он.

— Кто?

— Ну, Кросс! — с мольбой в голосе повторил он. — Саймон Кросс!

— Саймон Кросс?! — Я подскочил так, что у меня упал стул.

Да что стул — мои поклонники с книгами тоже чуть не попадали в обморок. А старик прикрыл глаза и беззвучно затрясся.

— Ах ты, подонок! — Слезы в одну секунду подступили у меня к глазам. — Это ты — Саймон Кросс? Господи, что же ты с собой сделал?

Крепко зажмурив глаза, он поднял руки, как будто пытался защититься от моих воплей. Жалкие, дрожащие, узловатые руки.

— Боже праведный, как это возможно? — воскликнул я. — Как ты смог сотворить такое со своей жизнью?

Одним ударом небо разверзлось у меня над головой — и я переместился на сорок лет назад, в свои тридцать три, в самое начало своей карьеры.

Передо мной стоял Саймон Кросс, девятнадцати лет от роду — ослепительно красивый, с невинным взором ясных глаз, — он весь словно светился изнутри, как будто у него в тело была встроена стоваттная лампочка. В руках он держал толстую пачку рукописей.

— Сестра сказала, что… — радостно начал он.

— Знаю, знаю… — перебил его я. — Я прочел вчера ваши рассказы — те, что она мне давала. Вы — гений.

— Ну, я так не считаю… — сказал Саймон Кросс.

— А я считаю. Приносите еще рассказов, да побольше. Я готов продать их все до одного прямо не глядя. Это я вам, как друг гения, говорю, а не как литературный агент.

— Ну, зачем вы так… — смутился Саймон Кросс.

— А что тут еще скажешь? Такие, как вы, встречаются раз в жизни.

Я бегло просмотрел его новые рассказы.

— Черт меня возьми… Да. Да! Это великолепно. Я продам это все до строчки, и без всякой комиссии.

— Будь я проклят!

— Не проклят, а благословлен свыше. Да ты уже благословлен — генетически.

— Я не хожу в церковь.

— А тебе и не надо, — сказал я. — Ну, все, можешь быть свободен. Мне нужно немного прийти в себя. Нельзя быть таким гениальным — это богохульство. Рядом с тобой я чувствую себя каким-то дворовым псом. И восхищаюсь, и завидую. И почти ненавижу. В общем, катись к чертовой матери!

Саймон Кросс ошалело улыбнулся и вышел, а я остался сидеть — и пачка обычной белой бумаги буквально жгла мне пальцы. Не прошло и двух недель, как я продал эти сказки — все до одной. Сказки, написанные девятнадцатилетним мужчиной-ребенком, который при помощи обычных слов мог и ходить по воде, и свободно парить в воздухе.

Сказать, что они потрясли всю страну — это не сказать ничего.

— Где ты откопал этого писателя? — спрашивали меня.

— Да это же просто внебрачный сын Эмили Дикинсон от Скотта Фицджеральда [Эмили Дикинсон (1830–1886) — авангардная для своего времени американская поэтесса. // Скотт Фицджеральд (1896–1940) — известный американский писатель, автор романа «Великий Гэтсби».]. Ты — его агент?

— Нет. Ему не нужен агент.

После этого Саймон Кросс написал еще с десяток рассказов, которые сразу с конвейера ушли в печать и тоже получили признание критики.

Саймон Кросс. Саймон Кросс. Саймон Кросс…

Я был его отцом-прародителем, его живым первооткрывателем. Я был его завистником — и другом, который прощал ему все.

Саймон Кросс.

А потом случилась… Корея.

Я помню, как он стоял на крыльце моего дома в белой морской униформе, загорелый, пока еще не бритый под ноль, и, казалось, глазами готов был выпить весь этот мир до дна. В руках он сжимал свой последний рассказ.

— Возвращайся скорей, милое дитя, — сказал я.

— Какое я вам дитя?

— Вечное дитя Господа, вечный его свет. Ты должен жить. Не поддавайся славе.

— Ладно, не буду. — Он обнял меня и убежал.

Саймон Кросс. Саймон Кросс.

Война закончилась, время ушло — и он пропал. Неподражаемый гений, чудо-ребенок… Пропал на десять лет, потом — еще на двадцать. И все это время — только слухи. Говорили разное. Что он осел где-то в Испании. Женился на хозяйке замка. Стал чемпионом в стрельбе по голубям. Кто-то клялся, что видел его в Марокко или в Марракеше… И вот пролетает еще десяток лет — и после сорокалетнего молчания он вдруг вырастает на пороге 1998 года, пугая моих охотников за автографами — и словно издеваясь над самим фактом существования моей Машины времени. Пусть даже она бесцельно простаивает на чердаке, питая меня иллюзиями о том, что Время у меня в руках.

Саймон Кросс, мать его. Саймон Кросс…

— А ну, пошел отсюда, урод! — проорал я на весь магазин.

Ходячая смерть испуганно отпрянула — и инстинктивно закрыла руками лицо.

— Какого черта — где ты пропадал все это время?! — продолжал вопить я. — Как ты вообще до такого докатился? Господи, ты только посмотри, что с тобой стало… Ну-ка, выпрямись! Это вообще ты?

— Да я, я — только…

— Заткнись, ничтожество! Лучше скажи, что ты сделал с тем прекрасным юношей? Мерзкая ты харя…

— Каким еще… юношей? — прошамкала ходячая смерть.

— С собой — с каким же еще! Ты же был — гений. Весь мир валялся у твоих ног. Ты мог писать вверх ногами и задом наперед — из-под твоего пера выходили только перлы! Жемчуга самой высокой пробы! Ты хоть сам понимаешь, что ты наделал?

— Ничего не наделал…

— Ничего… Вот именно, что ничего! Да тебе достаточно было только свистнуть, только мигнуть — и у тебя бы было все!

— Не бейте меня!

— Не бить? Да тебя убить мало! Не бейте! Врезать бы тебе как следует!

Я огляделся в поисках тупого тяжелого предмета. Но обнаружил только собственные кулаки. Бросив на них отчаянный взгляд, я уронил руки.

— Да ты… ты вообще знаешь, что такое жизнь, ты, безмозглый придурок? — выпалил я.

— Жизнь? — выдохнул старец.

— Да, да — жизнь. Это сделка. Сделка, которую ты заключаешь с Богом. Он дает тебе жизнь, а ты должен что-то отдать взамен. Это не подарок, нет. Это — кредит. Ты не можешь только брать, ты должен и отдавать. Quid pro quo!

— Кви — про что?

— Pro quo! Рука руку моет. Берешь в долг — и платишь по счетам. Что взял, то и отдал. А ты, сволочь! Пустил все с молотка! Боже мой, тысячи людей отдали бы все, чтобы им достался такой талант… Умерли бы за то, чтобы на минуту стать такими, как ты! Каким ты был раньше, не сейчас! Господи! Да лучше бы ты мне отдал свое тело, свой мозг: тебе они все равно не пригодились… Но нет! Нет, ты предпочел превратить их в хлам. Потерять все — и навсегда… Ну, как ты мог? Что это вообще? Убийство — самоубийство? Или — и то, и другое вместе? Тьфу… Будь ты проклят! Ненавижу тебя!

— Меня? — едва не задохнулся старец.

— Посмотри сюда! — выкрикнул я и повернул его лицом к зеркалу. — Смотри! Что это такое?

— Это я… — проблеял он.

— Нет, это не ты. Это юноша, которого ты, скотина, загубил.

Я уже занес кулак, чтобы врезать ему, — и вдруг меня самого как током ударило. Перед глазами всплыл чердак, на чердаке — машина, ожидающая неизвестно чего и созданная неизвестно зачем. С двумя сиденьями для путешественников неизвестно куда…

Кулак застыл в воздухе, как будто воспоминание о чердаке образумило его. Я увидел на столике вино и схватился за бутылку.

— Вы… ты что, будешь меня бить? — зажмурив глаза, спросила ходячая смерть.

— Нет! Пей.

Старик открыл глаза и обнаружил у себя в руке стакан.

— А я от этого уменьшусь или подрасту? — с умалишенным видом спросил он.

Тоже мне — Алиса в кроличьей норе. Нашла бутылочку с надписью «Выпей меня» и ждет, в кого ей превращаться — в великана или в карлика…

— Или еще что-нибудь? — уточнил он.

— Пей давай!

Он выпил, а я налил ему еще, до краев. Дивясь милости, которая столь внезапно сменила мой гнев, он выпил и второй стакан, и третий, пока его не прошибла слеза.

— А зачем?

— А затем! — сказал я, после чего решительно выволок на улицу это пугало и, едва не покалечив, запихнул его в свой автомобиль.

Всю дорогу я мрачно молчал, а Саймон Кросс, этот мерзкий недоносок, постоянно что-то бубнил.

— А куда?

— На кудыкину гору!

Мы свернули к моему дому. Я забросил его тело внутрь и сразу потащил его на чердак, старясь по дороге не сломать ему шею.

Наконец мы оба, покачиваясь, стояли перед моей Машиной времени.

— Теперь я знаю, для чего я все это строил, — сказал я.

— Что строил? — выкрикнул Саймон Кросс.

— Закрой рот и залезай!

— Это что — электрический стул?

— Кому как. Лезь давай!

Он влез на сиденье, я пристегнул его, а сам занял соседнее место. И поднял рычаг.

— Это что? — спросил Саймон Кросс.

— Не что, а куда! — ответил я.

После этого я стремительно ввел в машину год/месяц/день/час/минуту, потом еще быстрей — страну/город/улицу/квартал/дом/квартиру, а затем установил переключатель в режим туда/обратно.

И мы сразу тронулись — закрутились датчики скорости, отматывая назад годы, солнца, луны… Мы даже оглянуться не успели, как наша машина растворилась в тишине. Приехали.

Саймон Кросс посмотрел вокруг ничего не понимающим взглядом.

— Где мы? — промычал он. — Это вроде мой дом?

— Да, твой.

Я вытащил его и поставил на лужайку перед домом.

— А теперь посмотри вон туда, — сказал я.

На крыльце стоял молодой красавец в белой морской униформе, который сжимал в руке пачку рукописей.

— Это же я! — воскликнула ходячая смерть.

— Вот именно. Ты! Саймон Кросс.

— Здравствуйте! — крикнул нам с крыльца молодой человек в новенькой униформе и нахмурил лоб, пытаясь понять, что со мной не так. — Как-то вы сегодня… странно выглядите, — после чего с опаской указал на постаревшего себя. — А это — кто?

— Это — Саймон Кросс.

Они молча посмотрели друг на друга — старый и молодой.

— Это не Саймон Кросс, — сказал юноша.

— Это точно не я, — сказал старец.

— Точно.

И они оба медленно перевели взгляд на меня.

— Я ничего не понимаю, — сказал девятнадцатилетний Саймон Кросс.

— Верните меня обратно! — взмолился старый.

— Куда?

— Туда, откуда мы пришли, где бы это ни было! — в ужасе прокричал он.

— Уходите… — сказал молодой человек и попытался ретироваться.

— Нет уж, ты погоди, — сказал я. — Лучше присмотрись хорошенько. Вот во что ты превратишься, если потеряешь сам себя! Это ведь действительно Саймон Кросс. Только сорок лет спустя.

Юный моряк внимательно оглядел старика сначала сверху вниз, потом снизу вверх. Потом посмотрел ему в глаза — и весь покраснел от злости. Руки его сами собой сжались в кулаки. И разжались — и снова сжались. Некоторое время между двумя Кроссами происходил какой-то незримый диалог — на уровне энергий и вибраций. Потом тот, что моложе, очнулся.

— Так кто ты? — спросил он.

— Саймон Кросс, — прошамкала ходячая смерть.

— Ах ты, подонок! Чтоб ты сдох! — воскликнул юноша и со всего размаху ударил его по лицу, а потом еще раз и еще…

Крепко зажмурив глаза, старик стоял под градом ударов, как под освежающим ливнем, словно наслаждался стихией насилия. И вскоре упал на землю — прямо под ноги себе молодому.

— Он что, умер? — спросил юноша, тупо уставившись на тело.

— Ты убил его.

— Туда ему и дорога.

— Пожалуй.

Молодой человек поднял на меня взгляд.

— Я тоже умер?

— Ты — нет. Но только если ты действительно хочешь жить.

— Я хочу жить. Хочу!

— Тогда уезжай отсюда. А я заберу его обратно — туда, откуда мы пришли.

— Почему вы делаете все это? — спросил меня Саймон Кросс, девятнадцати лет от роду.

— Потому что ты — гений.

— Вы все время так говорите.

— Это так и есть. А теперь беги. Иди.

Он прошел несколько шагов и обернулся.

— Это мой второй шанс? — спросил он.

— Будем надеяться, — сказал я, а потом добавил: — Только помни об этом. Не поселяйся в Испании и не становись чемпионом стрельбы по голубям в Мадриде.

— Клянусь, что не буду чемпионом стрельбы по голубям нигде!

— Точно не будешь?

— Нет.

— И никогда не превратишься в ходячую смерть? И мне не придется тащить тебя сквозь время, чтобы ты встретился с собой молодым?

— Нет! Никогда.

— И будешь помнить об этом всю жизнь?

— Буду.

Он повернулся и зашагал по улице.

— Ну, пошли, — сказал я, обращаясь к лежащему на земле телу, а вернее, к бесполезной куче тряпья. — Сейчас засунем тебя в машину, подберем тебе подходящую могилку…

Уже сидя в машине, я бросил прощальный взгляд на улицу.

— Удачи тебе, Саймон Кросс, — прошептал я.

Потом нажал на пуск — и исчез в будущем.

Источник - knizhnik.org .

- 0
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5

Комментарии:

Информация!

Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.

Лента новостей

Опрос на портале

Облако тегов

Сейчас на сайте

Архив новостей

Популярные новости

Самое обсуждаемое

Погода