Станислав Минин

Камень

Глава 1

— Что предлагаешь делать? — спросил высокопоставленный чиновник у своего приближенного.

— Оставить все как есть, мой господин, и постепенно подталкивать к нужным решениям. Молодой человек поступил в МИУ, сейчас нам его будет контролировать гораздо проще, — ровным голосом ответил внешне ничем не примечательный человек.

— Хорошо, я согласен. Доклад каждую неделю. — Хозяин кабинета давал понять, что аудиенция закончена.

Помощник понял все правильно, молча поклонился и покинул роскошный кабинет.

* * *

Фу-ух, ну наконец-то, начинается новый этап моей жизни, и не абы где, а в столице Российской империи — городе Москве!

Мне всегда нравился этот город своей суетой, живостью, шумностью, чем отличался от сонного Смоленска, недалеко от которого, в фамильном поместье князей Пожарских, я прожил все семнадцать лет своей жизни. В Москве приходилось бывать три раза в год, летом — на днях рождения моих деда и бабки, князя и княгини Пожарских, и зимой — на Новый год, в их родовом особняке в Пречистенском переулке.

— Барин, ты чего замешкался-то, садись давай, поехали уже… — Дядька Прохор, мой наставник и воспитатель, самый близкий мне человек, высунулся из окна «Нивы».

Я еще раз окинул взглядом огромное здание МИУ — Московского императорского университета на Воробьевых горах, самого престижного вуза страны, одного из лучших университетов мира — и направился к машине.

— Ты чего, насмотришься еще за пять лет, надоесть успеет… — ворчал Прохор, выруливая со стоянки университета.

Было ему пятьдесят два года, выглядел он максимум на сорок, глядя на его сухощавую фигуру и простоватое лицо, никто бы не подумал, что за плечами Прохора участие в одной большой войне России с Китаем и масса мелких родовых войн на территории России в дружине князя Пожарского. Да и его боевой ранг — воевода — на лбу написан не был.

Когда мы подъехали к особняку Пожарских, я в который раз буквально заставил себя не поморщиться. И было из-за чего. В этом доме меня не любили, считали виновником смерти моей матери, княжны Елизаветы Михайловны Пожарской, которая умерла от осложнений после родов. Не надо много ума понять, что родила она меня. Так что маму свою я никогда не видел, бывал лишь на ее могиле, в фамильном склепе Пожарских на Новодевичьем кладбище Москвы. Замужем мама не была, забеременев неизвестно от кого в свои восемнадцать лет, и была сослана семьей в смоленское поместье на четвертом месяце беременности, чтобы избежать позора. В этом поместье через пять месяцев я и родился. Крестили меня Алексеем — так хотела меня назвать мама. В силу того, что я фактически являлся по законам Империи незаконнорожденным ребенком, моему деду, князю Пожарскому, любившему меня, в отличие от всех остальных (включая даже мою родную бабку Ксению Викторовну, умершую в прошлом году), стоило немало усилий получить именной указ императора Николая III о наследовании мной фамилии Пожарский и титула князь. После этого указа я унаследовал и имущество своей матери, которое род был обязан выделить после ее смерти при наличии наследника. Моим опекуном до достижения совершеннолетия — восемнадцати лет — тем же императорским указом был назначен мой дед.

Моя мама была младшим ребенком в основной ветви рода Пожарских, всеобщей любимицей. И поэтому ее смерть после родов расстроила весь род Пожарских, а причиной смерти почему-то назначили меня. Не добавил любви моим родичам и тот факт, что мне было не суждено пойти по традиционной для мужской части рода Пожарских стезе — военной. Я был бесталанным. В буквальном смысле этого слова. В то время как мои сверстники в возрасте семи-восьми лет под присмотром старших вовсю пытались освоить одну из стихий — огонь, воздух, воду или землю, — я мог оперировать всеми четырьмя стихиями одновременно, но только рядом с собой. Поначалу я стал даже знаменитостью — как же, будущий «четверик», владеющий всеми стихиями, — ко мне даже в роду стали относиться лучше, но через некоторое время стало понятно, что развитие мое застопорилось и толку от моих умений никакого. Наставники пытались разбудить во мне скрытый потенциал путем проведения тренировок, максимально приближенных к боевым, но это дало неожиданный результат — я научился контролировать защитные свойства своей ауры — ментального доспеха — до такой степени, что она стала практически непроницаема для чужого воздействия. Поначалу контроля хватало буквально на несколько минут, но постепенно это время увеличилось. Благодаря постоянным тренировкам с Прохором и его вредности я добился того, что этот ментальный доспех был у меня постоянно активирован на подсознательном уровне, иначе я мог получить нехилый такой ожог пониже спины от «огненного хлыста» с комментарием моего воспитателя:

— Опять булки расслабил, Лешка! Помни, твоя защита — твое единственное оружие.

По рассказам Прохора выходило, что ментальные доспехи умели носить очень многие, но, как правило, не очень продолжительное время, слишком быстро тратились силы на его поддержание. Именно этим объяснил мне мой наставник тот факт, что наш учитель по военной подготовке в лицее всегда ходил с пистолетом в кобуре по армейской привычке. Этим же объяснялись и мои постоянные победы в учебных поединках со своими сверстниками и ребятами постарше. А началось все с того, что в третьем классе, когда начались эти самые поединки, состоялся мой первый бой. Против меня выставили мальчишку из параллельного класса, адепта воздуха. Он, как и я, ужасно мандражировал и после отмашки судьи устроил вокруг меня некое подобие слабенького шторма. Я же врубил ментальный доспех на полную и стал пережидать. Через какое-то время ветер начал стихать, пыль осела, и я увидел на другом конце полигона, метрах в пятидесяти, моего визави. Именно на такое расстояние нас поставили судьи в целях безопасности, да еще и делориевые браслеты надели, чтобы «загасить» силу. Что делать дальше, я не знал и начал в растерянности озираться, пока не услышал крик Прохора:

— Подойди к нему!

Деревянной походкой я направился на противоположный конец полигона к моему противнику, который ожидал всякого, но не такого. Из последних сил он попытался сбить меня с ног резким порывом ветра, но на меня это не действовало. Подойдя к нему практически вплотную, я просто толкнул растерявшегося пацана в грудь. Он упал пятой точкой на песчаное покрытие полигона и заревел. Понятно, что мне присудили победу, но выводы, сделанные нашим учителем по военной подготовке и моим наставником Прохором, были диаметрально противоположными.

— Молодец, поздравляю с первой победой! — потрепал меня по голове Прохор. А позже, уже в имении, спросил меня: — Алексей, что вам в лицее говорят про оптимальное расстояние боевого контакта?

— Оптимальное расстояние боевого контакта на нашем ранге должно составлять не менее двадцати метров до противника! — отчеканил я заученное.

— Все правильно. А почему? — снова потрепал он меня по голове.

— Это позволяет максимально эффективно воздействовать на противника, самому оставаясь вне зоны действия своей поражающей стихии, что позволяет экономить силы для защиты. Кроме того, при действиях в команде расстояние должно увеличиваться до пятидесяти метров, что позволяет нескольким стихиям одновременно воздействовать на противника.

— Все правильно. Конечно, с ростом вашей силы будет увеличиваться и расстояние, но всему свое время… Хочу тебе сказать, что эти учебники написаны кровью. — Прохор нахмурился. — Но к тебе эти правила никак не относятся.

— Почему, дядя Прохор?

— Вот скажи мне, малой, на каком расстоянии ты можешь «эффективно воздействовать на своего противника»? — процитировал он мои же слова.

— Один метр.

— Значит…

— Я понял, дядя Прохор, для меня единственный способ победить — это приблизиться к противнику на один метр.

— Верно. Но и в учебниках написано все правильно, однако там для обычных людей, а ты у меня особенный! — он опять потрепал меня по голове.

— А чем я особенный? — Ребенку всегда приятно знать, что он чем-то отличается от других.

— Тем, что у тебя очень, очень сильный ментальный доспех, и он со временем станет еще сильнее. Значит, то, что написано в учебниках, не совсем тебе подходит. А теперь послушай историю.

Я с готовностью присел рядом.

— Во время войны с Китаем был я свидетелем того, как работают жандармы. Ты знаешь, кто такие жандармы?

— Да, мы проходили в лицее. Они стоят на страже государственности.

— Вот-вот, — кивнул Прохор. — Есть у них специальное подразделение, все их называют волкодавами, которое специализируется на задержании особо опасных преступников и предателей России. А набирают туда людей со схожими с тобой способностями в защите и еще очень долго-долго тренируют. Методики тренировок строго засекречены. Их главная задача взять преступника живым. Видел я как-то, как они работают, это действительно впечатляет, а брали они не абы кого, а Абсолюта! Мне казалось, что этим двум волкодавам пришел конец, после того моря огня, который на них обрушил этот монстр, но ничего, с трудом, но спеленали гаврика, хотя на ногах еле стояли. Так вот, как мне кажется, даже сейчас твоя защита ничем не отличается от защиты этих волкодавов, а держать ты ее можешь гораздо дольше. А когда сегодня ты стоял посреди шторма, а потом не знал, что делать, я и вспомнил, как действовали те два жандарма, которые, наплевав на все учебники, воспользовались собственной тактикой и, не применяя свои стихии и экономя силы, приблизились к Абсолюту, после чего его и спеленали. Запомни, Алексей, залог твоей победы в поединке — непосредственный контакт с противником, от чего предостерегают все учебники.

— Я понял, дядя Прохор! — Сегодняшний учебный поединок предстал передо мной в новом свете.

— О нашем разговоре никому ни слова, все рекомендации учителей выполняй беспрекословно, но в учебных поединках используй сегодняшнюю тактику.

— Хорошо, дядя Прохор.

И действительно, на следующий день на уроке военной подготовки учитель похвалил всех, кто победил в учебных поединках, отметил он и меня, но совсем не так, как остальных:

— Пожарский, ты, конечно, выиграл поединок, но что ты с такой тактикой на поле боя будешь делать? Только мешаться! Больше работай над развитием стихий! — вынес свой вердикт учитель.

Всю дорогу из лицея в имение я еле сдерживал слезы.

— Не расстраивайся, Алексей, то ли еще будет, главное — результат! — утешал меня Прохор.

Вскоре состоялся мой первый учебный поединок с девочкой, адептом воды. На этот раз, после отмашки судьи, я сразу же, несмотря на ливень, ледяные шарики и снег, направился прямиком к моей противнице. Подойдя к ней на расстояние метра, я замешкался — девочка же, да еще и симпатичная. Она же сомневаться не стала и ударила меня ногой между ног. Вернее, попыталась ударить. Ментальный доспех у меня работал на полную катушку, и нога девочки врезалась буквально в бетонную стену. Она дико заорала и упала на покрытие полигона, схватившись за правую стопу. От неожиданности я замер и не знал, что делать. Началась суета. На полигон выбежали два санитара с носилками, судья и какая-то женщина. Вся эта компания вскоре завозились рядом с девочкой, не обращая на меня внимания. Вдруг женщина, как я понял, мама девочки, повернулась ко мне и крикнула:

— Это тебе за Лидочку!

В сторону моей правой ноги полетела острая сосулька, разбившаяся в мелкую ледяную пыль о мой ментальный доспех, не причинив мне никакого вреда. Женщина в недоумении уставилась на облачко осколков. Из ступора ее вывел наш учитель по военной подготовке, что-то резко ей сказавший, после чего она опустила голову и проследовала за санитарами, которые уносили Лидочку.

— Пожарский, ты в порядке? — поинтересовался подошедший судья.

— Да, — односложно ответил я, приходя в себя.

— Вот и хорошо. Ты прям камень какой-то, все от тебя отскакивает! Вон, твой наставник идет.

Вечером этого же дня к нам в усадьбу пожаловали супруги Веснецовы с извинениями за, как они выразились, этот печальный инцидент.

— С Пожарскими боятся поссориться, но раскаянья в них я так и не почувствовал, — сказал мне Прохор, когда родители Лидочки удалились. — Эта тварь тебе могла ногу отрезать, а тебе хоть бы хны. Ну-ка, ударь меня! Изо всех сил!

Мой наставник встал передо мной, расставил ноги и указал пальцем себе в живот. Я сосредоточился и ударил…

Прохора согнуло пополам.

— А ведь я в ментальном доспехе был… — прохрипел он спустя пару минут.

После этого и начались мои усиленные тренировки под руководством моего наставника с упором на мои особенности. «Засадить» мне «плетью» пониже спины он мог и ночью, во время сна, но к окончанию лицея добился того, что без ментального доспеха я чувствовал себя буквально голым. Кроме того, Прохор заставлял меня управлять ментальным доспехом так, чтобы в обычных бытовых условиях его наличие не так бросалось в глаза — обычное рукопожатие, поездки на машине, передвижение в маленькой комнате со столами и стульями, на которых стояла хрупкая домашняя утварь. Не забыл Прохор и про навыки борьбы и кулачного боя — три раза в неделю к нам в имение из Смоленска приезжал Федор Кузьмич, старый знакомый Прохора, который занимался со мной «казацким спасом». Кроме того, к шестнадцати годам я вполне освоил «темп» — состояние боевого транса, которое позволяло быстрее двигаться, чувствовать противника и окружающую обстановку. Усилилась на «темпе» и «чуйка» — чувство опасности… Постепенно и другие мои одноклассники стали применять в учебных боях «темп», но были они не так быстры, как я, да и долго в этом состоянии, в отличие от меня, пребывать не могли: слишком быстро тратились силы.

С легкой руки учителя по военной подготовке ко мне приклеилось прозвище Камень, которое я продолжал оправдывать, участвуя, как и все мои одноклассники, в учебных поединках. Я даже приобрел некоторую известность необычной тактикой ведения боев и тем, что ни разу так и не проиграл. Прозвище Камень за мою «толстокожесть» прилипло ко мне намертво. Несмотря на достигнутые очевидные успехи в боях, мое владение стихиями оставалось на зачаточном уровне, что, в свою очередь, не давало мне возможность сдать на ранг, даже на «новика»…

Рангов было всего четыре — новик, витязь, воевода и абсолют. Все остальное население Российской империи владело своими ментальными доспехами и стихиями на минимальном уровне, практически не применимом в боевых условиях. Необходимым условием поступления в военное училище были аттестации на ранг витязя, а для особо одаренных молодых людей, достигших этого ранга в тринадцать-четырнадцать лет, были суворовские и нахимовские училища, практически гарантировавшие поступление своих выпускников в высшие военные заведения. Были уникумы и среди девочек, традиционно владевших стихиями и ментальными доспехами не в такой степени, как мальчики. Им предлагали, с согласия родственников, поступление в военные училища на отдельную кафедру. Надо отметить, что взвод охраны императрицы и ее дочерей состоял именно из таких валькирий. Род князей Пожарских очень гордился тем, что все отпрыски мужского пола, начиная с конца XIX века, закончили Московское суворовское училище, затем Московское Высшее командное училище при Генеральном штабе военного министерства Российской империи и продолжили военную карьеру в гвардии. Вот и сейчас оба моих родных дяди «тянули лямку»: один, Григорий, в Измайловском полку, второй, Константин, в Преображенском. На мне, убогом, сия славная традиция рода Пожарских прискорбным образом прервалась, что, как вы понимаете, опять не добавило мне любви со стороны родственников.

При этих аттестациях на ранг основной упор делался на владении стихиями, которых было четыре — земля, воздух, огонь и вода. Учитывая мою бесталанность в применении стихий и всю ту красоту, которую ждала приемная комиссия, ходить на эти аттестации мне было бесполезно.

Кроме того, основная часть учащихся лицея составляли отпрыски дворянских семей — опоры трона. Слухи о моем рождении, как ни старались мои родичи, все же просочились в общество. С одной стороны, мне сочувствовали, как же, сирота, с другой стороны, воспринимали как ублюдка, прижитого родом Пожарских неизвестно от кого. Говоря прямо, на мой княжеский титул большинство дворянских отпрысков и членов их семей клали большой и толстый… канделябр. От откровенного хамства меня спасала лишь фамилия Пожарский, ведь с моим родом никто из тех, кто был в здравом уме и твердой памяти, связываться не хотел, особенно помня памятник гражданину Минину и князю Пожарскому, установленному на Красной площади в 1818 году, и моя «толстокожесть» — я не упускал возможности дать в рыло любому, кто усомнится в моем происхождении, интеллектуальных и боевых навыках. Настоящим другом среди этого пафосного дерьма я могу назвать только одного моего одноклассника — Сашу Петрова, сына мелкопоместных дворян, который носил кличку Пушкин среди лицеистов за склонность к сочинению виршей, легкую кудрявость и неугомонный характер. Мне, далекому от высокой поэзии человеку, рифмующему «погоди» с «не спеши», «уйди» с «приди», и пишущему «я люблю, а ты мне заявляешь — не люблю», его стихи казались верхом изящной словесности. Саша для меня являлся проводником из мира суровой реальности в мир грез и сказок, где добро было с кулаками и побеждало хитрое изворотливое зло, где витязи влюблялись в дев раз и на всю жизнь, а те, что характерно, отвечали им взаимностью, где можно было получить полцарства и принцессу в придачу… В том, что касается боевки, Саша был полный ноль и собирался поступать в Императорский художественный институт имени В. И. Сурикова, тем более что рисовал он просто замечательно.

Я все-таки не удержался и поморщился, когда мы проехали во двор особняка, направляясь к гостевому флигелю, где мое сиятельство изволило проживать во время вступительных экзаменов. Оставаться здесь жить я не собирался, хотя дед мне и предлагал, но косые взгляды остальных домочадцев и их подчеркнутое вежливо-холодное поведение меня несколько напрягало. Когда мы с дедом разговаривали на эту тему, я ему так прямо и сказал:

— Деда, ты же сам все понимаешь, так будет лучше для всех.

Он только вздохнул и покивал головой.

Поднявшись на второй этаж, я с разбегу кинулся в объятия большого кожаного кресла, стоящего на этом месте сколько я себя помню. В кармане пиликнул телефон, извещая меня о пришедшем сообщении. «Сашка Петров, наверное, пишет, он тоже сегодня в свою художку поехал…» — подумал я, но ошибся. Разблокировав телефон, я обнаружил уведомление от Имперского банка о зачислении на мой счет двух тысяч рублей от неизвестного лица с комментарием «На сентябрь». Общий баланс счета, после поступления этих денег, составил двадцать две тысячи рублей.

«Может, это дед развлекается? Но это же он позавчера вызвал в особняк клерка Имперского банка, который оформил мне именной счет, помог установить мобильное приложение и вручил золотую карту банка, после чего дед перевел мне двадцать тысяч рублей…» — первое, что подумал я.

Это было необходимо выяснить, ведь две тысячи рублей — значительная сумма даже по меркам Москвы: к примеру, апартаменты, которые я присмотрел недалеко от университета, стоили четыреста рублей. Надо срочно выяснить все у деда, тем более он в это время обычно гуляет в саду. Я поднялся с кресла и направился на выход из флигеля. Как я и предполагал, на одной из дорожек сада увидел главу рода — князя Пожарского, уже старого, но еще крепкого высокого старика, в котором до сих пор была видна военная выправка. Услышав мои шаги, дед остановился и стал ждать, пока я не подойду.

— Ну что, внучок, как съездил? — спросил он меня с улыбкой.

— Хорошо, деда, расписание узнал. Первого сентября начинается учеба, — ответил я.

— Квартиру себе нашел?

Улыбка медленно исчезла с его лица. Дед затронул вопрос, который был для него неприятен.

— Сегодня вечером поеду смотреть.

— Может, передумаешь? — спросил он с надеждой в голосе.

— Деда, не начинай, мы же уже все обсудили, — сказал я твердо.

— Хорошо, хорошо! Но обещай, что будешь навещать старика! — Он снова улыбался.

— Обещаю, деда! — успокоил я его. — Кстати, это ты мне две тысячи перевел на счет с комментарием «На сентябрь»?

— Нет, не я. — Его лицо неуловимо изменилось, хотя он и пытался не показать никакой реакции. — А с чьего счета деньги пришли? — спросил дед нарочито ровным голосом.

— С анонимного.

— Понятно… — протянул он и замолчал.

— Дед, ничего мне не хочешь рассказать? — Я внимательно посмотрел на него, чувствуя, что он чего-то недоговаривает.

— С чего ты решил, что я к этим деньгам имею какое-то отношение? — уже строгим голосом спросил меня он.

— Мало ли, счет-то только позавчера открыли, кроме тебя о нем никто не знает… — резонно заметил я.

— Я никому ничего не говорил про твой счет, поверь мне! — заверил меня дед. — Сходи в банк, может, они тебе назовут отправителя, в конце концов это может оказаться простой технической ошибкой, и деньги предназначались не тебе!

— Хорошо, схожу в банк, — согласился я с доводами деда.

— Потом мне все расскажешь, а то еще окажется, что это чья-то дурная шутка, — буквально прошипел дед окончание фразы.

Он из доброго старика мгновенно превратился в князя Пожарского, главу одного из самых сильных и влиятельных родов Российской империи. Таким его домашние видели крайне редко.

— Деда, я все выясню и расскажу! — Даже у меня отбило все желание подозревать его хоть в чем-то.

* * *

Когда любимый внук удалился по аллее на достаточно большое расстояние, старый князь позволил себе немного расслабиться и задуматься о прошедшем разговоре. Ему показалось, нет, он был уверен, что Алексей не поверил ему до конца.

Эти две тысячи рублей, поступившие на счет, были знаком не только для внука, но и для него, князя Пожарского, только вот что это все значит и к чему приведет, было совершенно не понятно.

И князь в который раз погрузился в воспоминания девятнадцатилетней давности…

* * *

— Прохор, собирайся, поехали.

Я спустился со второго этажа флигеля в кухню на первом, где, как и предполагал, расположился мой воспитатель.

— Сейчас, барин, чай допью и поедем. Тебе и самому перекусить не помешало бы, — сказал он мне, пережевывая ватрушку.

Да уж, Прохор в своем стиле — война войной, а обед по расписанию. Глядя, как он тянется к очередной ватрушке с творогом, я почувствовал в животе легкое бурчание, ведь сегодня, кроме завтрака, ничего не ел. Перекус продлился недолго, и через полчаса я, предварительно созвонившись с клерком, заходил в отделение Имперского банка, расположенного не так далеко от дома князей Пожарских. Прохор остался ждать меня в «Ниве». К моему разочарованию, Дементий Петрович — так звали клерка — не смог мне помочь, даже после того как пошел на явный должностной проступок из уважения к моей фамилии: попытался через свой терминал отследить отправителя денег, что ему не удалось. Из его намеков я понял, что к этим деньгам могут быть причастны спецслужбы.

Разговор с Дементием Петровичем оставил у меня больше вопросов, чем ответов, и, выходя из его кабинета, я несколько растерялся от того, что меня ударили прикладом автомата Калашникова по лицу. Вернее, попытались ударить. Стоящий напротив меня мужик в маске с удивлением смотрел на свое оружие, шипя от боли в отбитых пальцах. Тренировки в школе и особенно с Прохором и Федором Кузьмичом заставили тело работать без команды сознания. Я отмахнулся от человека в маске. Мужик был явно тренирован и попытался поставить блок автоматом, но это ему не сильно помогло — автомат погнулся, а его владелец от удара впечатался в стену, от которой отлетела штукатурка, после чего медленно стек по стене на пол.

— Третий, ты чего там так долго возишься? — с этими словами из-за угла вышел брат-близнец Третьего.

Увидев меня и распластавшегося у стены своего подельника, он без раздумий, навскидку, начал в меня стрелять из «стечкина».

«Твою же мать! Ну почему я такой бесталанный? Почему мне все надо делать при непосредственном контакте?» — срываясь с места на «темпе», думал я, не обращая на выстрелы никакого внимания.

Надо отдать должное моему визави, видя, что пули не причиняют мне никакого вреда, он, выпустив в меня всю обойму, бросил «стечкин» на пол и, быстро пятясь в зал банка, выдернул из-за спины АКСУ и уже был готов в меня стрелять, но не успел — в этот момент я его и достал в «четверть силы». У этого налетчика прямо за спиной ничего не было, а посему его стремительное движение в противоположную от меня стену было более продолжительным, чем у «Третьего» — на своем пути он собрал пару стоек, кадку с цветком и затих, перед этим пробив гипсокартоновую перегородку.

— Стой на месте, иначе всех взорву!

Только сейчас я рассмотрел, что творилось в зале банка — посетители лежали на полу лицом вниз с руками, сцепленными в замок на затылке, банковские работники попрятались за стойками, а у открытой двери кассы, метрах в десяти справа от меня, стоял еще один нападавший, одетый точно так же, как и его товарищи — во все темное и в маске. Рядом с ним на полу лежали две больших сумки, в которые женщина-кассир складывала пачки денег в банковской упаковке.

После его слов люди, лежащие на полу, завизжали и, не обращая внимания ни на что, повскакивали и бросились на выход, толкая и мешаясь друг другу. Кассирша отпихнула сумки с деньгами подальше и захлопнула бронированную дверь в кассу. Через двадцать секунд помещение было пустым, за исключением человека в форме охраны, валяющегося в углу зала. Оставались еще сотрудники банка за стойками, которые могли пострадать от взрыва гранаты — тоненькие перегородки вряд ли бы защитили их от осколков.

Секунд десять мы молча смотрели друг на друга. Я начал было прикидывать, как «на темпе» его «взять», но бандит заявил, словно прочитав мои мысли:

— А если не успеешь?

Я действительно мог не успеть…

— Можешь уходить, я не стану преследовать.

Последний нападавший как будто только и ждал моего разрешения. Он, не отрывая от меня взгляда, присел, продолжая держать гранату правой рукой, а левой начал нащупывать ручки одной из сумок с деньгами. Когда ему это удалось, он попытался нащупать пальцами ручки и второй.

— Не борзей! Только одну. Подельникам своим хоть что-то оставь! — я криво улыбнулся.

Он замер, бросив попытки прихватить и вторую сумку, медленно распрямился и боком, не отрывая от меня взгляда, начал двигаться на выход. Когда за ним закрылась дверь, я крикнул:

— Кто-нибудь полицию вызвал?

Мне ответила тишина.

— Грабитель ушел, можете подниматься! — снова крикнул я и повторил свой вопрос: — Кто-нибудь полицию вызвал?

— Я кнопку тревожной сигнализации в самом начале нажал, — сказал высунувшийся из-за одной из стоек толстяк.

Наш разговор был прерван звуком открывающихся дверей. Толстяк нырнул обратно за стойку, а я приготовился к отражению новой атаки.

— Барин, подмогни чутка, руки заняты! — Прохор затаскивал в банк тело в маске. — Там еще один лежит, за водилу у них был, падла!..

Когда я подбежал к Прохору, то заметил, что одной рукой он тащит внутрь обмякшее тело налетчика, а во второй сжимает гранату.

— Прохор, брось!

— Лешка, это не огрызок яблока, дурья твоя башка, это граната боевая, нам-то с тобой ни хрена не будет, а людей осколками посечет… — нравоучительно заявил он мне.

— Да не гранату, а этого! — указал я ему на тело.

— А-а… Этого! — хмыкнул он. — Так сразу бы и сказал! А то — «брось»!.. Учись ставить задачи подчиненным конкретно, в жизни пригодится!

И он отпустил человека в маске. Тот глухо ударился головой о мраморный пол.

— Он хоть живой? — поинтересовался я, зная неугомонный характер своего наставника.

— Живой, что ему сделается-то… Поломанный только трошки…

Я пригляделся и обратил внимание на правую руку налетчика, которая лежала на полу несколько в неправильной форме.

— На улице водила лежит, тащи его тоже сюда, барин, а то народ на улице уже собирается… — усмехнулся Прохор.

И действительно, выйдя на улицу, я увидел Четвертого или какого-то там по счету, распластавшегося на тротуаре. Схватив его за шкирку, я потащил его внутрь банка. Издалека послышались звуки полицейских сирен.

— Барин, а ты не видел, куда этот Навуходоносор чеку кинул? — спросил меня Прохор, когда я затащил водилу внутрь банка. — А то что-то пальцы неметь начали! — громко заявил он и подмигнул мне.

Из-за стоек раздался дружный «Ой!» и головы попрятались.

— У вон той кассы с бронированной дверью поищи, там должна быть… — с улыбкой указал я направление.

Все правильно делал Прохор, видевший на улице, как ломанулись посетители из банка, а если еще и сотрудники побегут…

— Нашел! Сейчас вставлять буду! — также громко поставил он всех в известность.

А я пошел собирать своих «крестников». Первым я притащил Третьего, это который пытался меня прикладом ударить, а вторым — того, что из «стечкина» в меня палил. С ним я провозился дольше всего — пришлось отверстие в гипсокартоновой стене делать больше, неудобно к нему было подобраться… На удивление, бил-то я хоть и далеко не в полную силу, но обычному человеку умереть от внутренних повреждений хватило бы за глаза, оба были живы, только без сознания, оказывается в бронежилетах были, хорошо к налету подготовились.

— Ты их рядом брось, я пригляжу, ежели чего! — плотоядно разглядывая неудачливых налетчиков, бросил мне Прохор. — Вот бы сейчас кол сюда, запели бы у меня голубчики, как на исповеди! Кто такие, кто навел, кто в банке в доле, где оружие взяли…

Он начал задумчиво разглядывать разломанную мной стену из гипсокартона, из которой торчали гнутые металлические профили. Но от «этих» мыслей его отвлек приближающийся вой полицейских сирен, который наконец стих, и я направился на выход.

— Ты это, барин, когда выходить будешь, руки подними, типа сдаешься, а если они шмалять начнут, ты их до смерти не убивай, они это не со зла, а по недоумию… Полиция же… — грустным голосом напутствовал меня Прохор. — Иди, а я тут пока с гранаткой закончу…

Когда я вышел на крыльцо, как и советовал мой наставник, с поднятыми руками, вся узкая улица была перекрыта полицейскими «ладами» с включенными «люстрами».

— Медленно опуститься на колени и завести руки за голову! — заорали в мегафон.

«Еще чего, князья Пожарские на коленях только в храме стоят!» — вскинулся я.

— Я князь Пожарский! Преступники задержаны и находятся внутри! — крикнул я.

Среди полицейских началось движение. Под прикрытием щитов ко мне потянулась, как я понял, группа захвата.

— Барин, дай-ка я тебя ощупаю, — обратился ко мне старший группы, глядя на меня настороженными серыми глазами сквозь стекло тактического шлема.

— Попробуй, — ухмыльнулся я.

Он протянул ко мне руку в перчатке, но его пальцы остановились сантиметрах в десяти от моей груди.

— Барин, не балуй, убери доспех! — напрягся он.

Вслед за ним напряглись и другие члены группы.

— Даже не проси, не приучен! Я сам карманы выверну! — успокоил я его.

Показав, что я «чист» (хотя что там было показывать — рубашка навыпуск и светлые летние брюки, в которых, кроме телефона, удостоверения личности и банковской карты ничего не было), я сказал:

— Нападавших было четверо, двоих взял я, двоих мой воспитатель, входим аккуратно, а то он воевода.

Старшой проникся сказанным и ответил нарочито громко, чтобы слышала вся группа:

— Я понял, ваше сиятельство! — кивнул он и обратился к своим подчиненным: — Орлы, злодеи повязаны, их в помещении охраняет воевода, соблюдаем максимальную вежливость. И давайте на этот раз без всякой хрени! Тебя, Распопов, это особенно касается! — После этих слов командира один из группы попытался спрятаться за спины товарищей.

— Следуйте за мной, — сказал я и, не делая резких движений, открыл дверь в банк.

Внутри ничего не изменилось, за исключением того, что Прохор, сидя на одном из налетчиков, развлекался тем, что водил непонятно откуда взявшимся десантным ножом возле глаз другого очнувшегося налетчика:

— А давай мы тебе один глазик выколем, зачем тебе два? Я ж не зверь какой, ты сам выбирай, какой у тебя лишний, правый или левый?

У меня сложилось впечатление, что просочившиеся за мной члены группы захвата с умилением смотрели на открывшиеся действо и не спешили его прерывать.

— Правый ему, дядька, выкалывай, суке, они правым целятся! — крикнул один из бойцов группы захвата.

— Распопов, тварь такая, на реабилитацию у меня пойдешь! — среагировал старшой, после чего обратился к Прохору: — Китай?

Прохор только кивнул.

— Правильного ты князя воспитал! — уважительно сказал старшой. — Так, с лирикой и пытками заканчиваем, вступает в силу уголовно-процессуальный кодекс. Этих, — он указал своим бойцам на налетчиков, — в делориевые наручники, показать медикам и охранять. Сейчас начальство пожалует. Распопов, за тобой очередной косяк, так что беги докладывай об успешно проведенной операции по обезвреживанию бандитов!

— Есть, господин прапорщик! — Распопов ломанулся на улицу.

— Послушай, ты не против, если мы тебя сейчас на допросах этих злодеев используем? — обратился прапорщик к Прохору.

— Ножиком ногти почистить я всегда готов, — ухмыльнулся Прохор, — Если его сиятельство против не будет! — посмотрел он на меня.

— Его сиятельство не против. Но сдается мне, что я пострашнее твоего ножика буду, — заявил я присутствующим.

— Это как? — спросил ротмистр.

— Покушение на основы… — ответил я, вспомнив уроки обществознания в лицее, на которых нам буквально вдалбливали права и обязанности дворянства.

При этих словах все разом замолкли, даже сотрудники банка, повысовывавшиеся из-за стоек.

— Да уж… — только крякнул прапорщик, осознав невеселые перспективы для налетчиков. Имперский банк хоть и акционерное общество, но пятьдесят один процент принадлежит императорской семье, плюс покушение на члена верховной аристократии, князя, автоматически подразумевало рассмотрение дела сразу в Верховном суде, без права апелляции…

Наши размышления о судьбах налетчиков прервало появление полицейского руководства и полицейских следователей, которые быстро распределив нас между собой, приступили к допросу. В какой-то момент мне даже показалось, что налетчики были невинными агнцами на заклание, а я — злобный монстр, покалечивший и очернивший их в глазах общественности. Конец этим инсинуациям положило появление «лазоревых мундиров» — сотрудников Отдельного корпуса жандармов, которые потребовали дело себе по подведомственности. Полиция с делом расставалась неохотно — факт преступления налицо, потерпевшие присутствуют, преступники задержаны, оформляй все правильно и передавай дело в суд, «палка» срублена, есть о чем доложить вышестоящему руководству! Все межведомственные трения закончились, когда появился высокий здоровенный мужик под пятьдесят, одетый в гражданский деловой костюм.

— Я полковник, граф Орлов, Отдельный корпус жандармов, освободите помещение! — начал он рычать на полицейских. — Все материалы по делу передадите моим сотрудникам.

— Иван Васильевич! — возопил Прохор.

— Прохор! — не остался в долгу граф Орлов.

— Отец родной, не погуби, не оставь чад своих в беде! — начал причитать Прохор, кланяясь графу, как китайский болванчик. — Ибо на тебя уповаем, надеемся и радуемся появлению твоему, о справедливости твоей внемлем!

Мы со свитой графа опешили…

— Прошка, сукин ты сын, как всегда в своем репертуаре, дай-ка я тебя обниму! — протянул полковник руки к моему наставнику.

Они обнялись.

— Прохор, рассказывай! — вновь посуровел полковник.

Краткий рассказ моего воспитателя поведал о злоключениях младшей ветви князей Пожарских и их воспитателей.

— Узнаю тебя, Прохор! — Граф Орлов приобнял моего воспитателя. — Конечностей не так много сломал, а какую достойную смену воспитал! — заявил он, глядя на меня.

Повторный допрос сотрудниками Корпуса продлился недолго: они просто уточнили некоторые детали, после чего нас с Прохором отпустили, предупредив, что в ближайшее время могут с нами связаться, если возникнут какие-либо вопросы.

Глава 2

С этими грабителями и дальнейшими допросами, которые проводили полицейские и жандармы, я пропустил просмотр апартаментов. От риелтора на телефоне значилось шесть пропущенных звонков. Перезвонил.

— Ваше сиятельство, у меня нет возможности ждать, может завтра утром посмотрите апартаменты? — услышал я в трубке голос риелтора.

— Вы извините меня, обстоятельства так сложились, я даже позвонить вам не мог! — ответил я, вспоминая наставление Прохора: «Спесь свою аристократическую на приемах великосветских показывать будешь, а с простыми смертными веди себя уважительно!» — Во сколько мне завтра приехать?

— Если вам так будет угодно, ваше сиятельство, то к десяти.

— Договорились.

Поздно вечером пришел дед, которому мы с Прохором, вернувшись из банка, рассказали о произошедшем.

— Да, Лешка, не посрамил честь Пожарских, не посрамил… — Он положил на стол бумаги и указал на них пальцем. — Это копии протоколов допроса, мне недавно принесли. А теперь расскажи мне, как все было на самом деле. — Дед поудобнее устроился в соседнем кресле и всем своим видом показал, что пока не получит ответы на все свои вопросы, гостевой флигель не покинет.

Мне скрывать было нечего, и я начал рассказывать во всех подробностях. Минут через пять неслышно появился Прохор, замер на пороге и изобразил немой вопрос. После разрешающего жеста деда он тихонько устроился в углу на стуле.

Когда я закончил, дед прокомментировал:

— Сходится с отчетом. Теперь твоя очередь, — обратился он к Прохору.

Единственное новое, что я узнал из рассказа Прохора, было то, что когда из банка донеслись звуки выстрелов, он заметил, что из машины, припаркованной около входа, выскочил мужик во всем темном и в маске и заметался около дверей.

— За молодого барина я не переживал, он может за себя постоять, — Прохор, не скрывая гордости, посмотрел в мою сторону, — вот я и решил, как там в этих бумажках сказано, обезвредить преступника. Он, сука такая, палить в меня начал, когда я из «Нивы» вылез, но ему это не помогло. — Я заметил, как поморщился дед, услышав «сука такая», но ничего не сказал, а Прохор продолжил: — Потом людишки из сберкассы ломанулись, на упырей ничуть не похожие, а за ними следом и эта обезьяна с гранатой. Ваше сиятельство, вы меня знаете, каюсь, не утерпел, ручонку сучонку в нескольких местах сломал, бомбочку забрал и к барину молодому в сберкассу упыренка потащил… — Прохор сделал вид, что ему стыдно за содеянное, но я, да и сам глава рода, чувствовали, что раскаянье насквозь фальшивое.

К Прохору в роду отношение было двоякое: с одной стороны, он был простолюдин, с другой — воспитатель старшего внука главы рода. Когда встречались подколки или неуважительное отношение к нему лично, он терпел, но когда дело касалось меня, Прохор менялся на глазах. В таких случаях справедливость пытались искать только у главы рода, ведь других авторитетов для Прохора не существовало, да и то чувствовалось, что князя Пожарского и моего воспитателя объединяло что-то, что не могли объяснить даже самые близкие люди. В общем, чувствовал себя Прохор в роду Пожарских довольно-таки вольготно.

Вот и сейчас он рассказывал старому князю свою версию событий с уважением, нежели с подобострастием.

— Ну а дальше барин все правильно описал, мне добавить нечего… — закончил он.

Глава рода кивнул головой и откинулся в задумчивости на спинку кресла. Мы сидели в молчании несколько минут.

— Выходит так, что покушения на члена рода Пожарских не усматривается? — нарушил тишину дед и, к моему удивлению, посмотрел не на меня, а на Прохора.

— Если я ничего не упускаю, то не усматривается, ваше сиятельство, — ответил тот, напрягшись.

Вся напускная бесшабашность мгновенно слетела с Прохора. Передо мной сидел подобравшийся зверь, готовый к прыжку. Таким я видел его нечасто, только на тренировках в лесу, да и то не всегда.

— Осмелюсь спросить, ваше сиятельство, есть основания полагать?.. — спросил он.

— Алексей, ты рассказывал Прохору, зачем ты поехал в банк? — проигнорировал дед вопрос моего воспитателя.

— Нет, сказал, что со счетом какая-то неразбериха…

— Расскажи нам еще раз, заодно и про то, что ты узнал в банке.

Во время моего рассказа я заметил, что лицо Прохора слегка расслабилось. Когда же закончил, дед сказал:

— Ничего нового я не услышал, придется выяснять происхождение денег по своим каналам. Алексей, отдыхай, а я пойду в дом. Прохор, проводи меня.

Когда они ушли, я кинулся к окну. Дед с Прохором медленно шли по дорожке и о чем-то разговаривали, причем мой воспитатель успокаивал что-то выговаривающего ему главу рода.

«Что за тайны мадридского двора?» — подумал я и решил все выяснить поподробнее у Прохора, когда он вернется.

Но выяснить мне ничего не удалось…

— Ты чего. Лешка, какие тайны? Побойся Бога! Это деду твоему везде заговоры мерещатся, и ты туда же! — отбрехался от меня вернувшийся Прохор, после моей попытки что-нибудь узнать. — Князь за тебя беспокоится, вот и накручивает меня, чтоб значит лучше приглядывал.

И опять, как после той беседы с дедом в саду, у меня осталось чувство недосказанности…

* * *

Апартаменты были шикарными и стоили своих четырехсот рублей в месяц. Огромная гостиная с камином, совмещенная с кухней, большая прихожая со шкафом-купе, две спальни, кабинет и два санузла — один гостевой, а второй, с джакузи и душевой кабиной, хозяйский. Мебель, очень неплохого качества, прилагалась. Окончательно меня добил вид из окон гостиной и кабинета на небольшой парк, расположенный через тихую улочку от дома, тем более что сама квартира располагалась на четвертом этаже шестиэтажного дома. Кроме того, за этой квартирой были закреплены два места в подземном гараже, спуститься в который можно было на лифте. Не забыла риелтор рассказать и про ресторан «Русская изба», расположенный на первом этаже: для жителей дома там существовал целый ряд скидок и преференций, позволяющих питаться ресторанной едой чуть ли не дешевле, если готовить самим.

Если меня больше интересовали интерьер и вид из окон, то Прохора — бытовые мелочи. Он быстро пробежался по квартире, проверил батареи, всю сантехнику, свет, особого внимания удостоилась вся кухонная техника, особенно варочная поверхность и духовка. Оставшись довольным результатами инспекции, он важно кивнул:

— Пойдет.

Подписав стандартный договор аренды апартаментов на год, я тут же перечислил на указанный риелтором счет две тысячи четыреста рублей — плату за полгода, после чего мне были вручены ключи от квартиры с пожеланиями всех благ.

— Ну что, Прохор, начнем обживаться? — спросил я своего воспитателя.

— А что тут обживаться-то, вещи из гостевого флигеля перевезти и все… Продуктов еще надо купить и постельное белье, остальное вроде все есть. — Он посмотрел на меня. — Я тогда поехал до особняка Пожарских, а ты можешь здесь остаться, там мне слуги помогут собраться, да и продуктов дадут.

— Договорились.

Когда я уже закрывал за Прохором дверь, раздался звук открывающихся дверей лифта, и появилась девушка в спортивном костюме белого цвета и белых же кроссовках.

— Привет! Вы мои новые соседи? — подойдя к нам, спросила она красивым низким голосом.

У нее не только голос был красивый. Она была само совершенство! Девушка была выше среднего роста, с отличной фигурой. Ее русые волосы были стянуты в «хвост», она смотрела на меня большими глазами зеленого цвета с длинными пушистыми ресницами, темные брови были вразлет. У красавицы был тонкий прямой нос и полные губы. С восторгом ее разглядывая, я рисковал показаться невежливым, но, судя по реакции девушки, она к такому привыкла. Чем больше я на нее смотрел, тем больше мне ее лицо казалось знакомым. Из ступора меня вывело покашливание Прохора.

— Простите меня великодушно, сударыня, ваша красота совсем сбила меня с толку! — сказал я, вспомнив уроки этикета и элементарную вежливость. — Позвольте представиться — Алексей, а это мой воспитатель Прохор. — Тот ухмыльнулся. — И да, с сегодняшнего дня, судя по всему, мы ваши соседи!

— Вижу, Алексей, уроки этикета вы не пропускали! — мелодично рассмеялась девушка. — Мы с вами тезки, меня зовут Алексия.

— Очень приятно, Алексия…

Я замолчал от удивления. Теперь я ее узнал. Это была Алексия. Нет, это была Алексия! Звезда российской, и не только, эстрады. Именно она, еще учась в консерватории, возродила такой, казалось бы, забытый жанр, как романс. Конечно, все романсы в ее исполнении были в современной обработке, но в такой, которая не только их не портила, но и добавляла новое звучание.

— Вижу, тезка, что узнали. — Она с улыбкой рассматривала сменяющиеся на моем лице эмоции. — Да, это я.

— Вдвойне приятно будет жить по соседству с вами, Алексия! — это было единственное, что я смог придумать.

— На новоселье пригласите? — продолжала улыбаться девушка.

— Всенепременно! — кивнул я и повернулся к своему воспитателю. — Прохор, когда отмечать будем?

— Да хоть сегодня, Алексей Александрович! — браво заявил он. — Отмечать мы завсегда готовы!

Я вопросительно посмотрел на девушку.

— Простите, уважаемые соседи, но я сегодня не могу, завтра рано утром клип доснимаем, сами понимаете, надо быть в форме… — развела она руками. — Вот если завтра?.. — Девушка посмотрела на меня вопросительно.

— Алексия, позвольте пригласить вас завтра вечером на новоселье! — Я уже начал немного осваиваться в ее присутствии.

— Обязательно буду, Алексей Александрович! — Она изобразила намек на книксен, в спортивном костюме смотревшийся очень забавно. — Позвольте вас покинуть. — Девушка еще раз ослепительно улыбнулась и отправилась к двери своей квартиры, открыла ее и, помахав на прощание, исчезла внутри.

— Лешка, подбери челюсть, вывихнешь! — ухмыльнулся Прохор.

— Да ну тебя! — махнул я на него рукой.

— А девка огонь! А как поет… — закатил он глаза.

— Это да, а теперь она наша соседка! — сказал я мечтательно.

— Ага, а если она по ночам у себя в квартире поет? Всякие там фа диез с си бемоль? Или еще хуже — всякую творческую шушеру к себе водит? Покоя в доме не будет! — умел Прохор спустить с небес на землю.

— Я готов терпеть что угодно! Одно только то, что она будет жить рядом, дорогого стоит! — не сдавался я.

— Не поспишь пару ночей, сам побежишь с ней отношения выяснять! — ухмыльнулся он. — Все, я поехал, не скучай! А лучше сходи в ресторан, перекуси, меня долго не будет, а в доме из еды ничего нет.

Когда Прохор ушел, я заскочил в квартиру за карточкой и телефоном, закрыл дверь и спустился в ресторан. Риелтор не обманула, интерьер был стилизован под старину — самовары, пучки трав, подвешенные на грубых нитках, туески, горшки разных размеров, прихваты, чучела медведей и кабанов, нарочито грубо сколоченные столы и стулья, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся прочными и очень удобными. Заняв один из столов, я дождался официанта, одетого в вышитую косоворотку, штаны и короткие сапоги.

— Молодой господин изволит откушать?

Я кивнул.

— Позвольте предложить вам меню. — Он протянул мне папку и отошел ко мне за спину.

Я даже глазом не повел. Сказались уроки этикета и закалка праздников в особняке Пожарских, где в присутствии и под пристальным наблюдением всей главной ветви рода, приходилось демонстрировать безупречное знание этого самого этикета «смоленским ублюдком».

— Мне ушицы и карпа под сметанным соусом, любезный. — Я решил устроить себе рыбный день. — И стакан клюквенного морса.

Официант удалился, а я продолжил рассматривать интерьер ресторана, который мне нравился все больше и больше. Чувствовалось, что человек, занимавшийся всем этим убранством, вложил душу — все предметы русской старины, казалось, стоят на своих местах, только что расставленные рачительной хозяйкой, а хозяин вот-вот вернется с охоты с очередным трофеем. Если по замыслу оформителя в этом ресторане создавалась домашняя атмосфера, то это ему удалось в полной мере.

Чуть не забыл, надо пригласить на новоселье Сашку Петрова, моего друга из смоленского лицея.

— Сашка, привет! — дождался я его «Слушаю». — У меня завтра новоселье, жду тебя вечером! — взял я «быка за рога».

— Алексей, прежде всего здравствуй, очень рад тебя слышать, и обязательно буду, диктуй адрес! — рассудительность Сашки никак не вязалась с его стихами и картинами.

Продиктовав адрес, я поинтересовался его делами.

— Завтра приеду и все расскажу. Договорились? — Друг был в своем репертуаре.

— Договорились, — ответил я с улыбкой и положил трубку.

Обед был очень неплох. Конечно, до домашней ухи, вернее, ухи, которую мы с Прохором варили на костре, в прокопченном котелке на рыбалке, из только что пойманной рыбы, она не тянула, но… Карп тоже удался.

После того как отобедал, я решил пройтись по окрестностям. Первым делом направился в виденный мной из окон парк. Надо отдать должное московскому генерал-губернатору, великому князю Владимиру Николаевичу, родному брату императора: он заботился о вверенной ему Москве — в центральных районах столицы было запрещено строительство высотных зданий больше шести этажей, ветхое и старое жилье сносилось, на их месте строили здания в едином архитектурном стиле, дороги по мере возможности расширяли, не забывали и о парках и зонах отдыха. Вот и этот небольшой парк был ухожен — тополя подстрижены, дорожки подметены, лавочки расставлены. Работал даже маленький фонтан, вокруг которого носились малыши под присмотром мам. Судя по моим прикидкам, именно через этот парк мне будет удобнее всего добираться пешком до университета, шпиль главного здания которого виднелся из окна моей гостиной. Погуляв по парку, я вернулся к теперь уже своему дому и решил обойти его с другой стороны. Теперь я окунулся в атмосферу старой Москвы — несмотря на нарядный вид и отреставрированные фасады, попадались двухэтажные дома с цокольным этажом и окнами ниже уровня тротуара. Потратив на исследование окрестностей два с половиной часа, я вернулся в свою квартиру, законно предположив, что за годы учебы еще исхожу этот район вдоль и поперек.

Прохор вернулся ближе к вечеру, и не один, а с двумя слугами из особняка Пожарских, которые помогли занести в квартиру наши с ним нехитрые пожитки.

— Позвони деду и пригласи его на завтрашнее новоселье, очень уж он интересовался, как мы здесь устроились, — сказал мне Прохор, копаясь в пакетах с вещами.

И действительно, почему я забыл про деда? Звонок откладывать не стал.

— Деда, добрый вечер!

— Добрый вечер, внучек!

— Деда, мы завтра решили новоселье устроить, я тебя приглашаю! Заодно и квартиру посмотришь! — заявил я бодро.

— Хорошо, Алексей, заскочу на часок, — в голосе старика чувствовалась скрытая радость.

— Буду ждать, деда!

Я положил трубку. Из шкафа-купе выглянул Прохор.

— Будет?

— Обещал заехать на часок, — кивнул я.

— Это хорошо. Ты в ресторан сходил?

— Да. Довольно-таки приличным оказался, — сказал я.

— Я продуктов привез, конечно, но завтра у нас будут гости. Сейчас вещи разложим, и я до ресторана схожу, поговорю насчет завтрашнего ужина, заодно и сегодня на ужин что-нибудь закажу, а завтра обед сам приготовлю, нечего продуктам пропадать, — сказал он и, прихватив очередной пакет, исчез в недрах шкафа.

* * *

Первым, кто ко мне приехал, был Сашка Петров.

— Да, кучеряво живешь, твое сиятельство! — заявил он мне после экскурсии по квартире.

— А самое главное, посмотри в окно. — Я подвел его к окну гостиной. — Видишь шпиль университета?

Он кивнул.

— Идти всего пятнадцать минут, — гордо заявил я.

— Классно! — улыбнулся Сашка. — Мне родители тоже недалеко от художки квартиру сняли в приличном доходном доме. Всего две комнаты, одну из которых я уже потихоньку в студию превращаю. Давай на следующей неделе и мое новоселье отметим? — подмигнул он.

— Давай! — с радостью согласился я.

Проболтали мы с ним еще около часа, пока время не подошло к половине седьмого вечера и в дверь не позвонили. Открывший Прохор пропустил в квартиру двух официантов с тележками, на которых они привезли закуски и фрукты. Расставив все красиво на столе в гостиной, они откланялись.

В семь в дверь позвонили вновь, и я как хозяин пошел открывать, предполагая, что это Алексия, дед обещал быть чуть позже.

— Поздравляю с новосельем, тезка!

Это действительно была она. Сегодня девушка была одета в простое платье голубого цвета, сидевшее на ней просто великолепно, и туфли на высоком каблуке. Невольно залюбовавшись, я пропустил момент, когда она протянула мне какой-то сверток с бантом.

— Спасибо, Алексия, пожалуйста, проходите! — Я пропустил ее мимо себя и закрыл дверь.

Войдя в гостиную, я стал свидетелем забавной картины — Сашка, в немом изумлении глядел на красавицу, которая повернулась ко мне и спросила с усмешкой:

— Какой, право, у вас друг, Алексей, немногословный!

«Наверное, я вчера так же выглядел», — подумал я. Надо было срочно спасать Сашку.

— Алексия, позвольте вам представить Александра Петрова, моего друга!

Друг что-то пытался промычать.

— Александр, позволь тебе представить Алексию, она живет в соседней квартире, и благосклонно согласилась поприсутствовать на моем новоселье! — улыбался я.

— Очень приятно познакомится, Алексия! — наконец вспомнил о вежливости покрасневший Сашка. — Не будет ли наглостью с моей стороны поинтересоваться у вас, не вы ли поете те замечательные романсы?..

— Я, Александр, уж так получилось… — продолжала улыбаться девушка.

Чтобы разрядить обстановку, я зашуршал оберткой, разворачивая подарок Алексии, привлекая тем самым и ее внимание, и внимание моего друга. В коробке лежала серебряная подкова.

— Над дверью надо повесить, тезка, будет отпугивать всякую нечисть и привлекать удачу! — пояснила мне девушка то, что я, выросший на Смоленщине, знал и так.

— Спасибо, тезка! — благодарно кивнул я.

— Ой, про свой подарок-то я и забыл! — заявил Сашка и бросился в прихожую.

Вернулся он с прямоугольным свертком, который разворачивал на ходу.

— Вот, помнишь, я тебе обещал, дарю! — Сашка протянул мне картину, на которой была изображена моя смоленская усадьба.

У меня защемило в груди — мой друг сумел настолько хорошо передать в этой картине образ усадьбы, что даже моих скромных познаний в изобразительном искусстве хватило, чтобы понять, что из Сашки получится настоящий художник!

— Какая красота! — воскликнула Алексия. — Александр, это вы нарисовали? — Ее глаза горели.

— Я, — опять покраснел мой друг.

— У вас несомненный талант! Давно картины не производили на меня такого впечатления! А что это за дом? — поинтересовалась девушка.

— Это усадьба Алексея на Смоленщине, — уже смелее ответил Сашка. — Алексия, а можно я вас нарисую? — спросил он неожиданно.

— Можно! — засмеялась она. — Только мы с вами совсем забыли про повод, по которому здесь собрались!

— Алексия, Александр, прошу, вино, закуски, за стол садиться пока не предлагаю, скоро ожидается мой дед…

Разлив по бокалам вино, мы с соседкой продолжили мило общаться, Сашка же выпал из нашей беседы и при этом тихонько рассматривал Алексию. Я знал этот его взгляд, видел неоднократно раньше и, наклонившись поближе к девушке, тихо предупредил:

— Не обращайте внимания, он уже рисует ваш портрет.

— Я так и поняла, — улыбнулась она.

Александр вдруг встал и направился в прихожую, вернувшись оттуда с мольбертом, который он постоянно таскал с собой. Устроившись в уголке дивана, мой друг, схватив карандаш, начал рисовать.

— Это для него нормально, — прокомментировал я.

— Сама такая, когда хороший музыкальный материал попадается, — кивнула Алексия.

В обществе девушки время текло незаметно, пока нашу беседу не прервал звонок в дверь.

— Дед, наверное, приехал. Пойду открою.

И действительно, открыв дверь, я увидел перед собой князя Пожарского, одетого в строгий деловой костюм серого цвета в крупную полоску, белоснежную рубашку и галстук.

— Ну что, внук, показывай свое жилище! — вместо приветствия сказал, улыбаясь, он.

Я посторонился, пропустил деда, закрыл дверь и последовал за ним в гостиную. При появлении деда все находящиеся в гостиной встали, даже Сашка отложил мольберт.

— Позвольте представить вам моего деда, Михаила Николаевича!

Когда все познакомились, дед в моем сопровождении обошел квартиру.

— Скромненько, но для студента пойдет… — вынес он свой вердикт. — Пока не сели за стол, пойдем покажу подарок на новоселье. Прохор, веди!

Мы все вместе спустились на лифте в подземный гараж, где Прохор подвел нас к местам, закрепленным за нашей квартирой. Рядом с «Нивой» моего воспитателя стояла черная «Волга» последней модели с гербами рода князей Пожарских на обоих передних дверях.

— Это Москва, Алексей, и ты должен иметь автомобиль, соответствующий твоему статусу, — серьезно сказал дед и протянул мне ключи.

Машина была просто высший класс! Трехлитровый турбированный мотор, шестиступенчатая коробка-автомат, салон из кожи бежевого цвета со вставками натурального дерева. Это был очень дорогой подарок на новоселье, впрочем, я сразу заподозрил, что эту машину получил бы и так — как правильно выразился дед, статусу надо соответствовать, — но все равно было чертовски приятно! Пока мы с Сашкой лазили по всей машине и громко обменивались впечатлениями, дед и Прохор с улыбками за нами наблюдали, а до Алексии, судя по всему, только сейчас начало доходить, кто у нее теперь числится в соседях.

— Ладно, еще наиграетесь, а то красавица уже заскучала… — непререкаемым тоном сказал дед.

Поднявшись обратно в квартиру, мы наконец расселись за столом и приступили к трапезе. В отличие от нас, то есть меня, Александра и Алексии, пивших слабенькое вино, дед с Прохором употребляли водку. Поинтересовался старый князь и тем, чем занимается моя соседка, на что получил лаконичный ответ — музыкой, который его вполне удовлетворил. Сашка усидел за столом всего минут пятнадцать, после чего опять устроился на диване с мольбертом и вернулся только тогда, когда официант из ресторана доставил горячее.

— Александр, не покажешь нам, чем ты занимался весь вечер? — спросил слегка захмелевший дед.

— Конечно, Михаил Николаевич.

Деваться моему другу было некуда, и он, краснея, развернул мольберт рисунком к нам.

Старый князь аж крякнул и посмотрел на слегка зарумянившуюся Алексию, а мы с Прохором с улыбками переглянулись, готовые к тому впечатлению, которое производит на непосвященных творчество моего друга. С простого карандашного наброска на нас смотрела Алексия, причем Александр сумел передать именно то впечатление, которое она производила при личном общении.

— Да, Александр, сумел ты меня удивить на старости лет! Так образ передать! — одобрительно покивал мой дед и еще раз глянул на Алексию. — Окажи честь князю Пожарскому, нарисуй мой портрет! — сказал он серьезно.

Сашка совсем потерялся. На выручку к нему пришла Алексия.

— Михаил Николаевич, Александр сначала мне обещал портрет нарисовать! — заявила она твердо, но стушевалась под тяжелым взглядом посмотревшего на нее деда.

— А я его не тороплю, готов и подождать. Особенно когда рисуют такую красоту! — Его взгляд потеплел.

— Я нарисую, Михаил Николаевич, обязательно, но я действительно Алексии обещал, — вышел наконец из ступора мой друг.

— Вот и договорились! — продолжал улыбаться дед. — Предлагаю тост — за таланты, которыми богата земля Русская!

Тост был поддержан всеми присутствующими.

Вскоре дед засобирался домой, и я пошел его провожать до его «Чайки».

— Друг у тебя настоящий талант, там говорить не стал, но за свой портрет я ему хорошо заплачу, не сомневайся, я помню твои рассказы, что он из бедной семьи, — говорил мне дед, стоя у открытой двери отечественного лимузина. — А с Алексией этой будь поаккуратней, Лешка, обратил я внимание, как она на тебя смотрит… Непростая девка, ой непростая! — и добавил: — Ну, у тебя своя голова на плечах есть!

Вернувшись в квартиру, я застал Прохора и Сашку с одной стороны дивана, а Алексию с непонятно откуда взявшейся гитарой в руках — с другой.

— До своей квартиры сходила, — показала она глазами на гитару, перебирая струны. — Вы не против, ваше сиятельство?

— Мое сиятельство не против, — с улыбкой и в таком же тоне ответил я.

Девушка спела несколько романсов, два из которых — «Бессонница» и «Воспоминание», по ее словам, широкая публика еще не слышала Голос певицы звучал настолько проникновенно, передавая все оттенки эмоций, что хотелось то радоваться, то сопереживать, то плакать. Когда Алексия отложила гитару в сторону, в гостиной еще долго стояла тишина.

— Нет слов… — произнес Прохор, глаза у которого подозрительно блестели.

— Спасибо! — смущенно улыбнулась девушка и повернулась в мою сторону. — Алексей Александрович, благодарю за приглашение, я замечательно провела время! Прошу меня простить, но завтра мне очень рано вставать.

Она поднялась с дивана, подхватив гитару. Мы все поднялись вслед за ней.

— Это вам спасибо, Алексия, что украсили своим присутствием наше новоселье! — на правах хозяина ответил я за всех.

Сашка схватил свой рисунок и протянул девушке.

— Это только набросок. Могу ли я написать ваш портрет, Алексия?

Она с улыбкой взяла набросок, внимательно на него посмотрела и задумчиво сказала:

— Мне казалось, что я ясно дала понять в разговоре с князем Пожарским, что очень этого хочу. Возьмите мой телефон. — Она протянула ему визитку. — Давайте, Александр, созвонимся завтра во второй половине Дня и все обсудим?

Когда я это услышал, то почувствовал легкий укол ревности. Виду, конечно, не подал, но было несколько неприятно — Сашка знает ее чуть больше трех часов, а уже стал обладателем номера телефона, заполучить который мечтает добрая половина империи.

Когда Алексия ушла, мы с Сашкой и Прохором посидели еще около часа, вспоминая времена, проведенные на Смоленщине, после чего я вызвал своему другу такси и отправил его домой.

* * *

— Слушаю, — ответил я на разбудивший меня звонок телефона в восемь часов утра следующего дня.

— Алексей Александрович? — поинтересовался смутно знакомый голос.

— Да. С кем имею честь?

— Полковник Орлов, Отдельный корпус жандармов. Простите, что беспокою так рано, но не могли бы вы подъехать к нам на базу в Ясенево для проведения следственного эксперимента? — спросил он.

— Если это необходимо, Иван Васильевич, — вспомнил я, как зовут графа, — обязательно буду.

— Отлично. Адрес сейчас скину на телефон. И еще, Алексей Александрович, Прохора с собой взять не забудьте.

— Хорошо, Иван Васильевич. Собираемся и выезжаем.

Сборы были недолгими, и вот мы с Прохором на его «Ниве» мчимся по утренней Москве в сторону Ясенево. Со слов моего воспитателя, куда ехать он знал. Дорога заняла чуть больше часа, а затем мы свернули на ничем не примечательную дорогу, ведущую в лес, и метров через триста оказались у больших зеленых ворот. При нашем появлении открылась небольшая калитка и из нее вышел человек в обычном армейском камуфляже без знаков различия, с автоматом наперевес. Сделав нам знак не вылезать из машины, он подошел к водительскому окну.

— Слушаю.

— Мы к полковнику графу Орлову, по вызову, — сказал Прохор.

— Документы?

Вахтер был немногословен. Мы с Прохором отдали ему пластиковые удостоверения личности. Сверив наши лица, охранник вернул удостоверения, шепнул в рацию, висящую у него на плече:

— Открывай! — и обратился к нам: — По аллее прямо, никуда не сворачивая, там вас будут ждать.

Ворота распахнулись, и мы заехали на территорию базы Отдельного корпуса жандармов. Как нам и говорил охранник, мы поехали прямо, пока не уперлись в автостоянку перед большим пятиэтажным зданием, на которой нас ждал граф Орлов, одетый в цивильное, и два незнакомых мне человека, оба в камуфляже.

— Доброе утро, Алексей Александрович! — протянул мне руку полковник, когда я вылез из машины.

— Доброе утро, Иван Васильевич! — Я пожал ее.

— Позвольте вам представить, ротмистр Смолов Виктор Борисович и штабс-ротмистр Пасек Василь Григорьевич.

Сопровождающие графа офицеры обозначили легкий кивок. Точно такая же процедура последовала и с Прохором, после чего Орлов сделал приглашающий жест следовать за ним, и мы направились по одной из боковых дорожек в сторону леса.

— Князь, я немного слукавил, когда сказал вам про необходимость проведения следственного эксперимента. — Граф виновато улыбнулся, хотя раскаянья я не чувствовал. — В деле и так очень хорошая доказательственная база. Мы проанализировали ваши показания, показания вашего воспитателя, тщательно просмотрели записи камер видеонаблюдения… — Он остро на меня глянул. — Если вы не против, князь, мы с моими сотрудниками хотели бы кое-что проверить.

— Что конкретно, Иван Васильевич? — слегка напрягся я.

— Вашу уникальную способность держать ментальный доспех, — ответил он.

— Как вы узнали? — Мне стало очень неприятно от того, что кто-то, пусть и государева спецслужба, лезет в мои личные дела.

— На записях видеонаблюдения видно, что с первым преступником вы столкнулись случайно, и он попытался оглушить вас прикладом автомата, однако вы даже не отшатнулись, да и сам этот удар не причинил вам никакого вреда, — начал перечислять Орлов. — Следующее — невероятная сила вашего удара, которая, если бы на преступниках не было бронежилетов и они в момент опасности не потратили бы все оставшиеся силы на активацию своего ментального доспеха, привела бы к летальному исходу… — Он опять остро на меня глянул, продолжая размеренно шагать в глубь леса. — А ведь эти грабители — бывшие военные, и служили они совсем не в стройбате, а у вас только начальная военная подготовка, пусть даже и не одного проигранного учебного боя… — Он замолчал на несколько секунд. — Скажите, князь, а вы сможете свалить своим ударом вот эту сосну? — Граф остановился перед действительно здоровенным деревом.

Да, одно дело повалить эту сосну своей стихией, а другое — своим ментальным доспехом. Знал бы ты, Иван Васильевич, сколько я у себя в имении именно таким способом деревьев повалил, погибающих, правда… Да и во время тренировок с Прохором сколько бревен было в щепу разбито… Мой воспитатель уделял этому моменту особое внимание. «Лешка, учись дозировать силу, а то пришибешь кого ненароком!» — неустанно повторял он мне. В том, что смогу свалить эту сосну, я не сомневался, но тот же Прохор всегда меня учил скрывать свои способности, даже во время учебных боев советовал делать вид, что побеждаю из последних сил, чему я неукоснительно и следовал. Кстати, а что скажет Прохор? Я повернулся к моему воспитателю, сделав вид, что растерялся от такого предложения графа. Прохор, стоявший неподалеку и слышавший весь наш разговор, встретил мой взгляд усмешкой и слегка кивнул, как бы говоря: «Колись, чего уж там…»

— Смогу, Иван Васильевич, — сказал я.

Граф аж крякнул, а офицеры переглянулись между собой.

— Да, Алексей Александрович, вы полны сюрпризов… — Полковник разглядывал меня так, как будто видел в первый раз. — Надеюсь, вы не откажетесь от учебного боя с Василем Григорьевичем? — Он махнул рукой в сторону Пасека.

Я опять посмотрел на Прохора, и он снова кивнул.

— Почту за честь!

— Отлично! — улыбнулся граф. — Тогда не будем откладывать.

И он пошел по дорожке дальше в лес. Нам ничего другого не оставалось, как последовать за ним. Через несколько минут дорожка, после крутого поворота, вывела нас на огромную поляну, судя по всему, местный полигон, на котором присутствовало мишенное поле, полоса препятствий и спортивный городок. Особое место занимал непосредственно полигон для учебных боев — большая квадратная площадка со сторонами примерно триста на триста метров. Именно к ней и направлялся полковник.

— Ну что, Алексей Александрович, время на подготовку требуется? — спросил Орлов, в то время, как Пасек отошел к противоположному краю полигона метрах в ста пятидесяти от нас.

— Нет, Иван Васильевич. Я готов, — ответил я и, сорвавшись с места, на «темпе» побежал к своему противнику.

Надо отдать должное Пасеку, среагировал он мгновенно — тугой «кулак ветра», наполненный землей, камнями и песком, устремился мне навстречу. С подобными техниками я встречался в школе, но были они исполнены, конечно же, не с таким уровнем мастерства и силой. «Кулак» замедлил мое продвижение к противнику, но ненамного. Я почувствовал, что Пасек сместился чуть назад и влево, но не стал менять траекторию своего движения: пусть думает, что я не вижу его из-за пыли. Следующее, чем меня «угостил» противник, были три смерча, которые налетели с разных сторон и попытались объединиться в один со мной внутри. Я же, не обращая на них внимания, продолжал двигаться к Пасеку, уже отчетливо чувствуя, что он рядом. Когда же я увидел сквозь пыль очертания его фигуры, чуйка буквально завопила об опасности: в меня полетели «воздушные серпы», но не обычные, которые пускают по прямой траектории, а те, которые одновременно сходятся в одной заданной точке, создавая в месте столкновения кумулятивный эффект — образуется очень мощный маленький смерч, который буквально просверливает насквозь и доспех духа, и тело владельца этого самого духа… Ощущения, скажем прямо, были не из приятных, в районе живота кололо — техника-то из арсенала воеводы, но и она задержала меня на пару ударов сердца. И вот я приближаюсь к Пасеку, который просто стоит и не думает от меня бегать, как делали мои более умные одноклассники. Удар в грудь, в те же отработанные четверть силы, натыкается на ментальный доспех штабс-ротмистра, который от удара содрогается всем телом, делает шаг назад, но возвращается и бьет в ответ. Я не уворачиваюсь, хотя и мог бы. Чувствительно, намного сильнее, чем самый сильный удар Прохора, но не более того. Интересно, насколько хватит Пасека? Еще на один удар? На два? А если в половину силы ударить? Убью, наверно… Рисковать не будем. Я делаю на темпе скользящий шаг правой ногой за правую ногу штабс-ротмистра, одновременно «облизываю» своей правой рукой его правую руку, обхватываю его шею с левой стороны, и начинаю душить. Штабс-ротмистра хватило на минуту, после чего я почувствовал, что его ментальный доспех исчез, а Пасек похлопал меня по ноге.

Только я расслабился и отпустил шею капитана, как опять заверещала чуйка. Обернувшись, я заметил, что в нашу сторону несется «огненная плеть».

«Они совсем там идиоты? А если у Пасека совсем сил на ментальный доспех не осталось?» — промелькнуло у меня в голове.

Тело уже само знало, что делать, и, вскочив, я буквально бросился на кончик «плети», нацеленный на Пасека, хотя спокойно мог бы увернуться. В этот раз шутки кончились. Если Пасек вел бой по нарастающей, проверяя меня, от простой техники до убойной техники уровня воеводы, то этот огневик мелочиться не стал, а сразу показал свой потенциал — кончик «огненной плети» «заплясал» по моему доспеху, доставляя очень неприятные ощущения жжения, ничуть не собираясь терять своей мощности. Когда я рванул в сторону очередного воеводы, «плеть» внезапно дернулась и начала обвивать меня вокруг тела, затрудняя движения и слегка обжигая. С таким я сталкивался впервые, даже Прохор про такое не рассказывал. Идея пришла внезапно — я ухватил обеими руками извивающуюся «плеть», намотал ее на кисти, не обращая внимания на жжение, и дернул ее на себя. Полыхнув напоследок синими огоньками, «плеть» рассыпалась. Не теряя времени, я на темпе рванул к моему новому противнику, который попытался меня остановить целой стеной из огненных смерчей, через которую я прошел, как горячий нож сквозь масло — на тренировках с Прохором он мне демонстрировал и не такое. Наконец, метрах в десяти я разглядел своего противника — Смолова Виктора Борисовича, который так же, как и Пасек, и не подумал от меня убегать на дистанцию эффективного поражения. В руках Смолова возникло по «огненному мечу» — оружие ближнего боя и последнего шанса у огневиков уровня воеводы. Точно такими же иногда пользовался Прохор, у которого эти мечи были около полутора метров, а у Смолова — метр или даже чуть меньше. Тактика тоже была отработана — я на темпе приблизился к капитану, увернулся от «мечей» и подсек ему ноги, уходя за спину, одновременно проводя удушающий прием. Ротмистра хватило минуты на полторы.

В стороне послышались хлопки ладоней. Вставая с земли и помогая подняться Смолову, я заметил приближающихся к нам графа Орлова и Прохора.

Источник - knizhnik.org .

• • 0
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5