Почему Партия не сопротивлялась

Самый интересный вопрос: при всей сознательной дискредитации советского общества и КПСС, в ней - только в Москве - после всех выходов в последние два года перед августом 1991 г. состояло 900 тысяч человек. Даже если предположить, что половина к этому времени просто выжидала и пережидала, командиры всех воинских частей, руководители предприятий, большая часть руководителей райсоветов и учреждений – члены партии.

И 19, и 20, и 21 августа в дежурных подразделениях Московского горкома КПСС постоянно звонили телефоны: звонили из парткомов, звонили члены партии. С одним, по сути, вопросом: «Помочь не надо? Тут ребята собрались подойти: если вы стрелять боитесь – мы их голыми руками так от Белого дома вынесем – на всю жизнь запомнят!». Были и другие требования: «Дайте оружие! В армии все служили, камня на камне от этого притона не оставим!»

Это практически дословные цитаты. Но в ответ звучало: «Не нужно. Партия в этом не участвует. Это дело органов государственной власти. Дмитрий Тимофеевич (Язов – ред.) и Владимир Александрович (Крючков – ред.) на месте, все нормально. Главное – избежать столкновений, ни во что не вмешивайтесь, не выходите на улицы».

Снятая официальными решениями охрана с ЦК, ЦК КП РСФСР, МГК КПСС заявляет, что подчинится только партийным органам. Когда мятежники от имени Моссовета 22 августа требуют закрыть и опечатать райкомы партии, начальники районных управлений МВД обращаются к Бюро райкомов с запросом, что делать, и предупреждая, что выполнят решения партии – и получают согласие освободить помещения райкомов.

Партия организованно сдавалась. При том, что ее члены готовы были сопротивляться.

В течение всей предыдущей зимы 1990-91 года в организациях бушевали страсти – от руководства требовали противодействия антикоммунистической кампании в стране, которую разворачивали ведущие СМИ, но руководство говорило: «Так противодействуйте. Отбивайтесь, теперь вся власть в партии – у первичных партийных организаций».

Дело было не в том, что одни ждали указаний, а другие предавали.

Просто, в общем-то, ни одни, ни другие не понимали, как себя в этих условиях вести и как не то что наступать – просто защищаться.

За прошедшие десятилетия КПСС из партии классовой борьбы превратилась в партию мирной работы. Вот организовывать «трудовые будни», ударные стройки, передовую работу, строительство электростанций, сбор добровольцев в какой-нибудь далекий край – она умела.

Драться – давно не пробовала.

Она десятки лет жила в мире, где согласно партийной доктрине уже не было классовых врагов. В мире, где было «социально-однородное общество». Состоящее из трех дружественных образований – рабочего класса, колхозного крестьянства и социалистической интеллигенции. Во второй половине 80-х гг. высшее партийное руководство объявило ей, что классовый подход устарел. И что его нужно заменить «общечеловеческими ценностями», классовый подход – пережиток тоталитаризма, а патриотизм – «прибежище негодяев».

Трудно ловить черную кошку в черной комнате, если ее там нет. Но не легче – если она есть, но тебе говорят, что ее нет.

Те, кто сохранял ясность мышления и предупреждал об опасности происходящего, объявлялись догматиками и «сталинистами». И даже сохраняя понимание происходящего, лишь немногие осмеливались говорить о наступающей угрозе вслух. И все, кто слушал, думали: «Это настолько чудовищно – что просто не может быть правдой. 70-й год Советской власти. Ну, не может в стране быть буржуазной контрреволюции – это всему противоречит, что мы привыкли слышать и что учили. Это – всего лишь обновление социализма, может быть, так и нужно».

Тем не менее, после горбачевского повышения цен 1 апреля 1991 года в ЦК уже тоннами пошли письма с требованием отставки генсека. На последней Московской городской конференции ему прямым текстом из зала скандировали: «Предатель!», но он деланно переспрашивал: «Что-что? Не слышу!».

На апрельском (1991 г.) Пленуме ЦК КПСС бульдозерист Николаев внес в повестку дня вопрос об отставке Горбачева. И Пленум в повестку дня это внес. Горбачев устроил истерику, заявил, что сам оставляет пост генсека и покинул Пленум. Политбюро пошло его уговаривать, а уговорило Пленум снять вопрос с повестки дня.

На октябрь-ноябрь 1991 года был назначен 29 съезд КПСС. Горбачев готовил принятие новой программы, из которой убирались остатки коммунистической идеологии и осуждению подвергалось само создание партии большевиков.

В июле 1991 года Пленум ЦК обсуждал этот проект – и его отверг. Выступая на Пленуме, 1-й секретарь МГК КПСС и член Политбюро ЦК Юрий Прокофьев обвинил Горбачева в раздвоении политического сознания, практически – в измене партии - и объявил, что Московская организация внесет на Съезд свой проект.

Одновременно, по инициативе МГК КПСС, начало работать совещание первых секретарей горкомов городов-героев, ставившее своей задачей исправление критического положения в партии. Считалось почти решенным, что на осеннем Съезде будет принято решение о нецелесообразности совмещения одним лицом должностей Генерального секретаря ЦК и Президента СССР. Нерешенным оставался лишь вопрос о том, кто будет Генсеком: секретарь ЦК Олег Шенин или первый секретарь МГК КПСС Юрий Прокофьев.

Шенин принял участие в создании ГКЧП. Прокофьева проигнорировали: он до утра 19 августа не был осведомлен о создании ГКЧП.

Когда руководством страны было объявлено о конституционном замещении Горбачева на посту президента, ЦК потребовал созыва Пленума для обсуждения ситуации, но секретариат ЦК это требование проигнорировал. Члены ЦК съехались в Москву, но Пленум так и не был официально открыт. Московский горком партии оказался единственным региональным центром, пытавшимся создать местный ГКЧП: возглавить его, как предполагалось, должен был Юрий Лужков или его заместитель Борис Никольский.

После осуществленного Ельциным переворота в городе начались погромы райкомов и было захвачено здание МГК. В райкомах начал собираться партийный актив для их обороны, и они стали укрепляться для отражения нападений мятежников. Однако выступление вернувшегося из Фороса Горбачева 22 августа, когда он объявил, что к партии не может быть претензий по поводу участия в ГКЧП и она продолжит свою работу, расслабило ситуацию, и защитники партийных помещений по указанию руководителей райкомов стали расходиться.

Но через день Ельцин в присутствии Горбачева на заседании Верховного Совета РСФСР подписал Указ о приостановлении деятельности компартии в России – и Горбачев, сжавшись на трибуне от трусости в комочек, не посмел ему возразить.

23 августа Московский горком попытался собрать свой Пленум, но помещение, где он должен был пройти, было в последний момент захвачено боевиками мятежников.

24 августа Горбачев заявил об отставке с поста Генсека, обвинив партию в поддержке ГКЧП.

Горбачев отрекся. Олег Шенин – арестован. Заместитель Генерального секретаря Ивашко – бездействовал. Юрий Прокофьев – был блокирован в прокуратуре. Ежедневно вызывавшей его на многочасовые допросы, чтобы лишить возможности активного действия.

ЦК КП РСФСР во главе с В.Купцовым и Г.Зюгановым приняли курс на подчинение Указам Ельцина.

Партийная организация была парализована. Историю КПСС тех дней и месяцев еще будет кто-то писать. Даже спустя почти три десятка лет тем, кто знал, что происходило тогда на самом деле, кому-то слишком тяжело, а кому-то, скорее всего, достаточно стыдно говорить о том, как все это происходило.

Часть руководства партию открыто предала. Часть была арестована либо блокирована. Оставшиеся отдавали команды на «непротивление злу насилием».

Низовые организации были готовы и к сопротивлению, и к работе в условиях запрета – многие реально и работали. Но формальный, хотя юридически и несостоятельный, запрет дополнялся идущим от остававшихся на свободе руководителей: «Не сопротивляться. Сдавать имущество. Прекратить работу».

Хотя коммунисты даже в этой ситуации почти с первой недели запрета КПСС стали объединяться и проводить первые акции сопротивления.

Конечно, даже с учетом всех предательств, как явных, так и выдаваемых за «разумную тактику выжидания», сотни тысяч членов КПСС только в Москве, объективно, могли повернуть ситуацию в свою пользу.

Члены партии не имели навыка работы в таких условиях. Не имели руководства. Не понимали, что происходит. Вообще не верили, что все это происходит наяву. Не знали, что им делать. Ждали решений руководства – а оно объявляло: «Организовано сдавайтесь»

И упрекать их сложно. Хотя, конечно: «Нации, как женщине, не прощается минута слабости, когда первый попавшийся авантюрист может совершить над ней насилие».

Источник - Сергей Черняховский .

• • 100
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5