Лучший ответ на "что за чертовщина творится?!"

Давным-давно, на самой заре британского колониализма, когда английский островной лев был ещё мяукающим котёнком, при короле Якове I жил да был такой лорд, Вильям Коккон[23]. Этот отчаянный авантюрист и чернокнижник хорошо известен в английской истории. В других странах о нём говорят гораздо реже, потому что англосаксы, особенно их правящая верхушка, не очень, мягко говоря, заинтересованы о нём рассказывать всякому встречному-поперечному.

Сэр Вильям Коккон не был природным лордом, он происходил из купеческой семьи лондонских Кокконов, к тому же был вторым отпрыском своего папаши, следовательно, не мог претендовать ни на титулы, ни на деньги. Говорят, что он был из Кокконов дербиширского Стерстона, дальним потомком младшего сына сэра Джона Коккона, дети которого стали купцами.

Но именно Вильям, ещё не сэр, в 1599 году, отодвинув каким-то образом старшего брата, взял на себя управление семейной компанией. Коккона избирали шерифом Лондона, а также, в разное время, – олдерменом (старостой) всех тех улиц, на которых ему доводилось жить. Олдерменом Брод-стрит он числился с 1625 года до самой своей смерти.

В 1616 году король Яков I самолично произвёл Вильяма Коккона в рыцарское достоинство. Как скупо отмечает многотомная «История Англии» – «в это время король Яков I часто консультировался с ним как в тайном совете, так и в частном порядке». Коккон создал в Лондоне союз художников и поэтов, собирал вокруг себя интеллектуалов своего времени. Например, на него работал известный поэт Томас Миддлтон, да и многие другие – тоже.

В 1614 году, будучи «губернатором» (так тогда это называлось) одной из торговых компаний купцов-авантюристов, Коккон разработал и протащил через королевскую канцелярию небывалый в истории план по монополизации всей торговли английским сукном.

Напомним, что овечья шерсть в то время была современным аналогом нефти, и выступала основным экспортным товаром Англии. Так вот, Коккон убедил короля, на которого имел громадное и малопонятное влияние, предоставить ему монополию на всю британскую суконно-шерстную торговлю, одновременно повысив королевские таможенные пошлины.

По итогам хозяйничания Коккона в суконном бизнесе английская торговля тканями долго (многие десятилетия) находилась в глубоком упадке, потому что гениальный финансист показал себя никудышным экономистом. Не удивляйтесь, так бывает, и часто! Есть люди, которым деньги так и идут в руки, несмотря на то, что руки эти растут из ж…ы.

Рассказывая об истории правления Якова I, англичане стараются выставить лорда Коккона, первого королевского советника, заурядным, тупым и злобным хищником раннего капитализма. На все лады стеная по поводу того, до чего «проклятый Коккон» довёл шерстяную отрасль, британские историки обычно обходят далеко стороной ответ на вопрос: почему король столько лет и столь безоглядно вверял именно Коккону самые важные и секретные дела монархии? Неужели Яков VI Шотландский Стюарт, он же Яков I Английский, делал лордами и вводил в свой ближний круг всех, кто нанёс его королевству многомиллионные убытки?!

Чтобы понять, как там было дело, – нужно развязать язык молчаливым камням истории в застенках допросов с пристрастием. Сидевшая на вывозе грубой необработанной шерсти Англия, в которой овцы уже начали пожирать людей, – чувствовала себя очень неустойчиво. Жалкое, холодное, ревматическое и туманное королевство на самом краю земли (как тогда думали), которую могли захватывать не то что короли с континента, а даже и герцоги… Очень бедное и очень отсталое государство, все слои населения которого, рано теряя зубы от цинги, создали шепелявый язык и неизбывный англосаксонский комплекс неполноценности…

И вот над таким шатким, неуверенным в себе, периферийным для цивилизации королевством взял власть сомнительный чужак, шотландец, не имевший постоянной армии – что для средневековых королей просто позор.

Неуверенный король неуверенной державы постоянно жил в состоянии страха, плохо спал по ночам, мучительно – как и все его подданные – искал выхода из положения «заложников истории».

Вот тут и появляется великолепно образованный и очень опытный, с цепкий умом и взглядом будущий лорд короля Якова, блистательный и ужасный Вильям Коккон! Англичане не любят говорить, но спросите понастойчивее, и признают сквозь зубы, что именно Коккон заложил основы их многовековой гегемонии. И, разумеется, не тем, что он украл все прибыли от торговли английской шерстью – это был так, проходной эпизод, жадному и амбициозному лорду «штаны поддержать».

Коккон создал основу британского колониализма, опиравшегося не столько на силу меча (мало было в королевстве мечей-то!), сколько на дегенеративных лидеров у разноцветных туземцев, с которыми британцы вступали в сложный танец взаимовыгодных отношений. Выявляли дегенерата, прославляли и поднимали его над всеми, дарили ему власть, а потом дёргали его, как марионетку, за ниточки своего влияния. И так – «на всех перекрёстках Земли»…

Туда, куда другие колониальные державы приходили как внешние и чужие захватчики, равно враждебные всем туземным племенам, – англосаксы приходили союзниками одной из местных, враждующих с другими, сил. Слившись с этой местной силой, англичане предоставляли себя как орудие туземному радже, и в итоге делали раджу орудием собственных планов. «Ты – мне, я – тебе»…

– Можно заключить абсолютно равноправный договор, – объяснят потом наследники Коккона, когда в научный оборот войдёт слово «дегенерат». – Но каким бы он ни был равноправным, если он заключён с дегенератом, то в итоге вы получите всё, а он – ничего…

Необходимо искать и находить выродков на местах, делать ставку на выродков, и когда усиленные вашей поддержкой выродки разрушат свою страну, ослабят свой народ – приходи и бери всё голыми руками!

Впервые Коккон подгадал момент, чтобы «раскрыть свой потенциал» – когда король Яков явился к нему, новоявленному шерифу Лондона, в собор Святого Павла, чтобы собрать там с прихожан деньги и, наконец, завершить строительство соборного шпиля, много лет позорившего королевскую власть своей надломленностью.

История сохранила для нас пышное великолепие встречи, которую новый шериф организовал своему монарху. Через века англичане пронесли глотание слюнок перед великолепием закатанного Кокконом банкета, восторг перед его щедростью, в результате которой Яков получил необходимую сумму сразу же, без ораторских ухищрений, призывов и утомлявших короля увещеваний. Очень довольный Яков был восхищён невиданным в тогдашнем Лондоне театрализованным представлением под названием «Триумфы любви и древности», сценарий которого создали лучшие английские поэты эпохи.

И вот, когда король, ублажённый всеми видами ублажения, лукулловой римской роскошью величания дошёл до высшей точки монаршьего благодушия, Вильям пригласил государя в «комнату тайных совещаний» собора Святого Павла.

– Ваше величество! – пышно начал Коккон, когда остался с глазу на глаз со своим королём. – Счастье человека в изобилии и удовольствиях, но счастье государя – в величии. Как ваш верный подданный, я хочу все свои знания и умения посвятить тому, чтобы сделать вас, сир, величайшим из королей земной истории…

Учтивая речь и приятное обхождение ещё больше расположили короля к шерифу. И тот в красочных образах изложил то, что на многие века вперёд станет фундаментальной основной англосаксонского метода…

– В чём состоит отличие настоящей монеты от фальшивой? – спросил будущий лорд у Якова Стюарта.

Король, разумеется, знал. Понимал, что настоящую монету чеканят из драгоценного металла, а фальшивую из дешёвого. Но он промолчал, понимая, что советник даст какой-то менее банальный ответ.

// //

– Единственное отличие поддельной монеты от настоящей в том, что получатель монеты осознаёт её фальшь. Если же он, по каким-то причинам, фальши не увидел – то поддельная монета действует точно так же, как и настоящая. И приводит точно к таким же результатам. Золотая монета – не та, которая золотая, а та, про которую подрядчик верит, что она золотая…

– Я понимаю вас, рыцарь, – сказал король, намекая купеческому сыну на скорое возвеличивание. – Ведь цель того, кто платит, – чтобы его заказ выполнили… И если это сделают бесплатно – то лучше и не придумаешь!

Коккон продолжал умасливать сердце пьяненького короля приятными загадками:

– Если мы, ваше величество, сложим ноль и ноль, то сколько получится?

– Ноль, – недоумевал король, неплохо владевший арифметикой.

– А вот и нет! – удивил его Коккон. – Ноль плюс ноль может равняться исполнению желания. Бумажка со множеством нолей, плюс человек-ноль, дурак, который принял её за чистую монету… После этого бумажка перестанет быть пустой и превратится в золото. И я знаю, как это провернуть…

– So what, you're saying that it's MAGIC? – несколько нервно, и пока ещё недоверчиво спросил Яков Стюарт. Только тонкие знатоки восхитительного и многогранного языка Шекспира (кстати, современника этих событий) уловили бы в этой фразе одновременно и надежду, и насмешку…

– It's MAGIC, but it's REAL, sire! – отвечал будущий лорд.

Коккон был разносторонне развитым человеком, и потому умел очень ярко, красноречиво говорить. Он рассказывал так, что король почти увидел своего будущего лорда, по торговым делам скитающегося на утлом судёнышке среди ревущих валов тропических жестоких морей. Там, далеко на юге, среди кочевий головорезов, в краях жёлтой лихорадки, или в многомесячном плавании, почти умирая от тухлой воды и прогорклой солонины, купеческий сын не переставал учиться. Жадно впитывал он в себя в каждом порту экзотических стран всё, что увидел или услышал, повторял, чтобы запомнить, записывал, чтобы увековечить…

– Если человек считает, что ему заплатили, то он действует так, как если бы ему заплатили… Важна не сама монета, а чтобы он запомнил, будто получил от вас монету.

– Но потом он сунет руку в карман, и не обнаружит монеты…

– А тогда он подумает, что сам виноват, что сам потерял её, потому что ваш платёж отложился прочно в его памяти. Вера в платеж – равна самому платежу, даже если возникла на пустом месте!

– Но это означает, – внутри короля всё похолодело, – что мы можем заказать вообще что угодно, и для нас нет никаких преград!

– Совершенно верно, ваше величество. Поскольку изготовить бумажку со множеством нолей для нас нетрудно, вся проблема заключается в том, чтобы найти достаточное количество дураков. Для начала довольно и натуральных, тех, которых нам поставляет матушка-природа от щедрот вырождения… Но потом, если обнаружится нехватка, – дураков можно и наделать. Примерно так же, как из шерсти делают сукно… В Азии, ваше величество, я столкнулся с таким явлением, как гашишины: исполнители, которые работают за гашиш…

– За что?!

– Это такое азиатское чудо-вещество. В итоге его потребления получаются рукотворные дураки, которые не умеют думать, ничего не понимают, и слепо выполняют волю хозяина. Мы пишем ноли на бумажке, совмещаем это с исполнителями, у которых ноль в голове, – и в итоге для нас нет никаких преград! И в конце – власть над миром…

– Завоевать мир с помощью ноля?!

– Завоевать мир с помощью того, чего у нас больше всего. Пустота бесконечна, неисчерпаема, любые средства могут иссякнуть, но никогда не иссякнут ноли!

Король, разумеется, заинтересовался шерифом, на его глазах превращавшимся в верноподданного мага, и пригласил Коккона к себе во дворец, на ужин. Они встречались снова и снова, много раз, именно в королевских покоях. Здесь, использовав благородный изящный набор оловянных солдатиков, Коккон объяснил своему «сиру» позаимствованную у аравийских мудрецов тайну «оловянной гвардии».

– Вот смотрите, ваше величество… – таинственным голосом вещал лорд в тёмных покоях. – Я ставлю на стол оловянного солдатика… Он маленький, меньше пальца, следовательно, ничтожен, как мышь, даже если бы был живым… Но я подношу свечу, простую, обычную восковую свечу… Обратите внимание, сир, на тень, которую солдатик отбросил на стену! Она – гигантская, если правильно держать свечку… Мы создали гигантского солдатика из крошечного! При этом сам солдатик – ничто. Тень его – тем более ничто. И свеча – ничто. Единственный, кто активен во всей этой комбинации – тот, чья рука держит свечу под правильным углом! Это и есть, сир, по-нашему говоря – таинство Tinguard, то есть оловянной гвардии. Посредством игры тенями мы производим гиганта из ничтожества. Мы рождаем огромного тингуара. Но как мы его породили – так же легко мы можем его и устранить. Вот…

Коккон спрятал свечу под стол. Тень оловянного солдатика исчезла.

– Мы можем сделать великана из карлика, а потом – если нас что-то не устраивает, вернуть великана обратно в карлики! Тингуары во всех частях света станут вашими верными псами, они сделают для вас всё, что вы прикажете – потому что они лишь тени вашей свечи. Они не возникают без вашей воли, и без вашей воли они не существуют.

– Так злые мальчишки надувают лягушку соломинкой через задницу, – улыбнулся король.

– Да, но только лягушка лопнет, а тень может быть любой величины, и то крошечное создание, которое её отбрасывает – не лопнет…

***

XVII век был ещё, в сущности, молод, а король Яков I Cтюарт, чернокнижник на троне и друг чернокнижников, первым, но не последним из которых стал Коккон, – казался уже старым. В Англии старость выходит из костей. В Англии старость вылупляется, как из яиц, из суставов.

Виндзорский замок, служащий королевской резиденцией с XI века, огромен и мрачен, полон не только призраками жертв – невинных, или утонувших в вине, но и промозглой сырости. Её гнали, и гнали успешно, особенно в правление королев, женской рукой, – но она неизменно возвращалась. Ещё королева Елизавета, мерзлячка и бука, придумала обогрев Виндзора через закрытые печи в комнатах, тянувшиеся от потолка до пола. Тепло шло от разогретых огнём камней, разбегалось по изразцовому лабиринту-паутине...

За это Яков был ей благодарен – потому что от каминов, заведённых ещё норманнами, хоть они и были огромны (и камины, и норманны), – в готических просторах Виндзора мало толку. Как бы яро и усердно ни пылал огонь – дальше двух-трёх метров тепло от него не достигало…

Более изнеженные отпрыски нормандских варваров стали добавлять по углам изразцовые плиты: ведь они лучше держат, да и распределяют тепло. В особенно холодные зимние дни слуги заносили в покои Якова Стюарта угольные противни. Обогревать короля пытались и по системе гипокауста, доставшейся от римлян, через отверстия в полу. Чтобы залы не промерзали – их обвешивали златошвейными гобеленами, из шерсти и шёлка. Обычно эти шедевры художественной вышивки отображали великие битвы или рыцарских поединки минувших лет, но позы дерущихся оказывались неестественными, деревянными, оттого и сцены схваток гляделись постными…

Страшнее всего для обитателей болотного острова даже не морозы, каковых в Англии бывает мало, но «капустные туманы» – хрустящие, сочащиеся холодной влагой, откуда и пошло их кочерыжное имя, дымчатые пары, наползающие в пасмурные дни с моря или со стороны бездонных трясин.

Основатель династии Стюартов мёрз не потому, что плохо топили. Он дрожал в ознобе – потому что старел, и нехорошие болезни до срока старили его. О Якове в Англии сложили поговорку: «была у нас женщина-король, а теперь у нас мужчина-королева». Король-содомит, в совершенстве владеющий латынью, так, что он мог писать на ней стихи – интересное начало «английского мира», правда? Но писал он не только стихи. Яков Стюарт писал ещё трактаты по демонологии, которые по сию пору – настольные книжки оккультистов! Король на своей блестящей латыни, только для посвящённых, разрабатывал учение о Мороке – то есть предмете, который не существует, но воздействует на умы людей так, как если бы существовал. Такие чернокнижники, как лорд Коккон, помогли понять Якову, одному из образованнейших людей своего времени, что кроме мира, сотворённого Богом (ныне мы называем его «объективной реальностью»), существуют, а главное – работают, действуют миры-мороки. Анализируя этот предмет в постели с молоденькими фаворитами, король разделил мороки на человеческие и демонские.

Человеческие мороки придуманы умом человека для блага человека, они послушны своему выдумщику, но слабы. Демонские мороки созданы бесами воздушного царства с неизвестной человеку целью, они очень сильны, они движут одержимыми, толкают убивать и умирать за пустоты, за миражи и призрачные фантомы. Демонские мороки очень сильны, на порядки сильнее человеческих – но куда менее управляемы.

Лорды, окружавшие шотландца на английском троне, помогли ему понять то, что потом назовут «диалектикой», доказав, что лучшее извлекается из худшего. Лорды вокруг казались старику гвоздями с плоскими шляпками: весь двор, и мужчины, и женщины, по тогдашней моде носил «бареты» – круглые шапочки с маленьким бортиком с полями, украшенными перьями.

– Почему в моём королевстве, куда ни глянь – всюду нищие?! – спросил у ближнего Совета как-то раз Яков Стюарт. – Как так получилось, что в начале моего царствования квартер пшеницы стоил 38 шиллингов, а теперь его и за 44 мало где купишь?! Как получилось, что в Шеффилде – в Шеффилде, лорды! – две трети населения нищие, и живут на подаяние от ста городских семей? Почему, если измерять в хлебе – заработок ремесленника или подёнщика составляет четверть от заработка его прадеда?!

– Нищета – лишь обратная сторона богаства, сир! – улыбнулся лорд-адмирал Вильерс. – Королевства без нищих небогаты. Ваше же королевство сосредотачивает в руках самых толковых подданных колоссальные средства, и потому богаче всех. Дайте людям возможность сражаться за обладание собственностью – тогда самые сильные захватят себе самые лакомые куски. А потом, боясь их потерять, сами подавят для вас любое восстание, не утруждая вас хлопотами по борьбе с крамолой! Они точно смогут, они самые сильные, они это доказали, когда шла делёжка…

– Ваше величество, – выступил вперёд лорд Норден, – в античном предании, дошедшем до наших дней, юноша взвалил на плечи новорожденного телёнка, и носил, снимая только на время еды. Телёнок рос, и постепенно юноша стал атлетом, легко переносящим на плечах огромного быка…

– Вы хотите сказать, что постоянный рост ренты в моём королевстве…

– Да, ваше величество. Раньше виллану было достаточно заработать два шиллинга на акре земли – один он платил лендлорду, на другой жил… Теперь ему нужно заплатить лендлорду уже шесть шиллингов за акр, и это не предел, а ведь ему и самому нужно на что-то жить…

– Чего же в этом хорошего?!

– Те, кто не выдерживает этой гонки – умирают или уходят бродяжничать, за что их по вашему указу клеймят раскалённым железом… Таких много, очень много, но много и тех, кто под страхом смерти и калёного металла – снова и снова находит способы сделать своё хозяйство более продуктивным. И в итоге вы получаете изобретательных трудолюбцев, равных которым нет более нигде! На континенте вилланы – тупые лентяи, избалованные своими владыками, а у вас – они в итоге научатся носить на плечах огромного быка, не замечая его тяжести!

– В этом, ваше величество, – выступил вперёд учёный королевский советник Уолтер Блисс, – видим мы, ваши агрономы, пользу огораживаний! Они дают возможность выделить самых предприимчивых, и дать им возможность обрабатывать землю наилучшим образом, что одно повышает доходность пахоты в два-три раза, а пастбища – в десять раз.

– Если подвергнуть людей немыслимым пыткам, – добавил лорд Маргем, – то отсеется всё легкомысленное и вертопраховое, останутся только самые лучшие производители и воины!

– Что ж это будет, лорды? – спросил Яков I у окружавших под треск очага, расположенного по-варварски: прямо в середине залы, и окружённого железными «бивнями».

Лорды промолчали: ибо не знали, да и побаивались.

– Суть дикости и невежества – нехватка, – задумчиво сказал растленный, изношенный пороками старик в красной кожаной юбке, откидывая полу чёрного плаща. – Суть цивилизации – норма. Суть Англии – излишество. Мои англичане так устроены, что, достигнув достатка, не могут остановиться, и умножают достаточное в три, пять, в десять, бессчётно раз. Глетчер и Соммерс заплатили мне за исключительное право мыловарения 10 тысяч фунтов стерлингов, платят по 8 фунтов стерлингов за каждую телегу с мылом… Куда уж больше, но им мало, и теперь они предлагают мне платить за запрет медных пряжек, потому что они вложились в производство железных! Для английской алчности нет нормы благ, единственная её норма – бесконечность. Это удивительное свойство английской мысли сперва сделает нас самыми сильными – и мы победим всех… А потом убьёт нас… Как и всех, кого мы победили…

– Исход печален, ваше величество, но до этого ещё далеко. Очень далеко. Никто из нас не знаком ни с одним человеком, который будет жить в то время. Пока же нас ждут великие победы и власть над всей сушей и всеми морями!

– Главный смысл власти денег – не в самих деньгах, – говорил Яков Стюарт, продавая всем желающим им же с ноля придуманный титул «баронета» за тысячу фунтов стерлингов, то есть оборачивая ничто в серебро. И ничуть не смущаясь, что английское дворянство тут же переполнилось проходимцами, ворами, спекулянтами и морскими разбойниками…

– Главный смысл верховенства денег – не в них, а в мороке возможности их получения, заставляющем людей делать всё нужное бесплатно. Монету получит в итоге один, а стараться изо всех сил угодить тебе – будет сто или тысяча претендентов на монету! Власть денег – это не власть монеты, сынок (для своего сына Яков написал на лытыни обширное наставление), – власть денег – это куда в большей степени власть призрака монеты…

Яков I в своём служении золотому тельцу – не только идолу, но и духу Мамоны, как никто другой из королей, поощрял исследования алхимиков. В 1597 году король написал пособие по некромантии, магии и оккультизму, в котором основное место занимают козни ведьм. Ведьмовство, по мнению Якова, способно проходить через запертые двери и ворота осаждённых городов, всюду, где есть воздух – есть и удел воздушного царства бесов, незримых тварей, заводящихся и плавающих в атмосфере, как пиявки в стоячей воде. В каждом доме Яков приказал установить «ведьмины столбы» возле дверей, окон и дымоходов, в старых английских домах они и доселе встречаются, как часть декора, часть народной традиции. Это деревянные балки, украшенные резьбой, чьим главным атрибутом стал крест Андрея.

Особенность «косых крестов» Якова I не только в том, что они косые (это полбеды), а в том, что они… равнобедренные. Как и мальтийский крест, этот крест представляет таинственное среднее между божьим и сатанинским перевёрнутым крестом, поскольку он равен во все стороны.

Познание – великая сила, способная решить любую проблему человека. Любую! Но тут главный вопрос – кому служит учёный, Богу или себе?

Если учёный служит себе – то окружающим его людям лучше сразу убежать и «потеряться в ужасе»: ибо гениальный учёный, обдумывая, как их поработить или уничтожить, придумает для этого гениальные средства …

Если учёный служит Богу – тогда этапы познания мира становятся восходящими ступенями обожения, исходной цели всей христианской цивилизации. Но если учёный задумал служить себе – познание превращается в орудие хищника, усиливая его в схватке с обществом и поднимая всё выше не ради общества, а общественным интересам вопреки. Это и есть та самая, библейская «тайна беззакония», превращающая всякое просвещение в растление.

«Почему именно Англия?» – спросите вы.

Не столько даже Англия, сколько Шотландия, самый северный и самый суровый край английского острова! Места, в которых Яков Стюарт чувствовал себя лучше, чем в Лондоне, уютнее – ведь там холоднее, но суше. Здесь же, ближе к Темзе, «суша», стиснутая свинцовыми морями, насквозь простреливаемая их ледяными ветрами, была условной, потому что она никогда не просыхала. Яков с тоской вспоминал аллею пушистых елей, которая была у него в Шотландии, серебристый иней на хвойных лапах по зиме. Там так приятно было бродить в раздумьях сыну севера, привычному к проедающему кости холодку, укутанному клетчатыми пледами… Здесь, в окрестностях английского королевского дворца ёлки почему-то не росли. Король не мог приказать почве перестать быть «кислой», и потому приказывал своим подданным:

– Найдите способ! Найдите подходящие деревья! Мне нужна хвойная аллея!

Король знал, что природу нельзя переубедить, но можно изнасиловать. Люди везде одинаковы, но именно на сырохладном острове-остове болотных туманов свинцовые мерзости Средневековья сгустились особенно плотно. Естественный страх ада отступает у того, кто уже живёт в аду. Естественный для любого человека ужас перед демонизмом, инфернальностью, естественное для человека отвращение к содомии – отступают на краю земли, где бытует поговорка: «страшнее каторги, чем у лисгольдера, не выдумаешь». Аналог русской – «дальше Сибири не сошлют», но только тут и ссылать никуда не нужно, всё является прямо на дом…

Отсюда горький ингредиент в вареве могущества британской короны: «хочешь, чтобы твои подданные не «предъявили» тебе за каннибализм – сделай их самих каннибалами». На протяжении многих веков англосаксы ненавидели своих королей и видели в них только циничных жестоких мучителей. Но высадившись на любом берегу, англосакс вёл себя своему ненавистному королю подобно.

Яков I умел поманить подкупом. На «пенсии» фаворитам при нём выделялось в год 126 тысяч фунтов стерлингов, в десять раз больше, чем при королеве Елизавете. Возникала иллюзия лёгкости получения королевской «пенсии». Яков платил в десять раз больше «женщины-короля», но сулил в тысячу раз больше.

Всё время его правления страну потрясали бунты отчаявшихся и разорённых, потерявших надежду.

– Нас лишают земли, чтобы откармливать эссекских телят! – с возмущением кричали восставшие. Но – вот ведь чудо! – королю даже не требовалась армия… Всегда находились те, кто рассчитывал на прибыль от эссекских телят – они и душили сопротивление. Пострадавших избивали не только те, кто получал выгоду от эссэкских телят, но и те, кто только ещё надеялся её получить. А таких, надеявшихся, в основном напрасно, – было больше, гораздо больше…

– Ты не можешь всех подкупить! – говорил Яков наследнику. – Ни у кого на свете не хватит на это денег. Но пообещать подкуп всем – почему бы нет? Что с тебя убудет, если ты только пообещаешь, а потом шепнёшь второму в списке, что его деньги – у первого в списке? Кинь золото в толпу – и в толпе займутся друг дружкой, а не тобой…

Именно Коккон впервые сформулировал перед королём универсальную формулу англосаксонской власти над человечеством:

– Что, если поставить себе на службу не силу человеческого разума, а его слабость? Сила, конечно, красивее – но ведь слабости больше! Она возьмёт не качеством, а количеством… Дуракам очень нужен тот, кто поведёт их против их умных соседей! Что, если вместо упрёков глупцам за их глупость – делать им комплименты?

И, рискуя опалой, но уповая на остроту ума у своего короля, Коккон сказал очень рискованную фразу, определившую и решившую всё на века, если не тысячелетия, вперёд:

– Есть всемирный вождь католиков, есть вожди у голодранцев… А вы, сир, станете всемирным вождём умалишённых! Для этого всего-то и нужно – льстить им, уверяя, что они совершенство, не нуждающееся в развитии…

– В этом случае всякий ум будет работать против нас.

– Но всякая глупость за вас, а глупости в мире больше!

– И всякая правда будет работать против нас.

– Но всякая ложь на вас, а лжи в мире больше! И вы победите с разгромным счётом, а разве победа не важнее истины?

– Если личное важнее всеобщего, то личная победа, конечно, важнее какой-то абстрактной истины…

Удивительно, но наследие Коккона и Якова не умерло с ними, продолжая действовать доселе. Уже пресеклись давно их роды, у Стюартов – так даже на плахе, и центр английского мира сместился на другую сторону океана – но в общем и целом система работы дефективными дензнаками с дефективными людьми продолжает исправно функционировать несколько веков…

(...)
Искренне Ваши, редколлегия "ЭиМ"

Источник - Экономика и мы тень добитой хакерами газеты (значит, были опасны!) .

Тэги: История