• ,
    Лента новостей
    Опрос на портале
    Облако тегов
    crop circles (круги на полях) knz ufo ufo нло АЛЬТЕРНАТИВНАЯ ИСТОРИЯ Атомная энергия Борьба с ИГИЛ Вайманы Венесуэла Военная авиация Вооружение России ГМО Гравитационные волны Историческая миссия России История История возникновения Санкт-Петербурга История оружия Космология Крым Культура Культура. Археология. МН -17 Мировое правительство Наука Научная открытия Научные открытия Нибиру Новороссия Оппозиция Оружие России Песни нашего века Политология Птах Роль России в мире Романовы Российская экономика Россия Россия и Запад СССР США Синяя Луна Сирия Сирия. Курды. Старообрядчество Украина Украина - Россия Украина и ЕС Человек Юго-восток Украины артефакты Санкт-Петербурга босса-нова будущее джаз для души историософия история Санкт-Петербурга ковид лето музыка нло (ufo) оптимистическое саксофон сказки сказкиПтаха удача фальсификация истории философия черный рыцарь юмор
    Сейчас на сайте
    Шаблоны для DLEторрентом
    Всего на сайте: 106
    Пользователей: 0
    Гостей: 106
    Архив новостей
    «    Март 2024    »
    ПнВтСрЧтПтСбВс
     123
    45678910
    11121314151617
    18192021222324
    25262728293031
    Март 2024 (900)
    Февраль 2024 (931)
    Январь 2024 (924)
    Декабрь 2023 (762)
    Ноябрь 2023 (953)
    Октябрь 2023 (931)
    К.Маркс: главное в адаптации (2)

    Глава двадцать четвертая «капитала» у Карла Маркса, имеющая полемический заголовок «так называемое первоначальное накопление» имеет особое значение и характер, как для своей эпохи, так и в наши дни. Мы читаем её современными глазами и с современными комментариями, ещё раз доказывая: поколения меняются, люди (природа человека) - нет. Поиски истины у К.Маркса не устарели ни в одной запятой, хотя требуют порой новых, более свежих иллюстраций, которые мы и приводим в этой адаптивной работе.

    Маркс ищет «перводвигатель» и «первопричину» общественных отношений: «накопление капитала[1] предполагает прибавочную стоимость, прибавочная стоимость[2] — капиталистическое производство, а это последнее — наличие значительных масс капитала и рабочей силы в руках товаропроизводителей.

    Таким образом, всё это движение вращается, по-видимому, в порочном кругу, из которого мы не можем выбраться иначе, как предположив, что капиталистическому накоплению предшествовало накопление «первоначальное»… накопление, являющееся не результатом капиталистического способа производства, а его исходным пунктом».

    В самом деле, представим, что денег нет. Человек не может ничего купить – потому что денег нет вообще ни у кого. А другой человек не может ничего продать – даже если есть чего продать. По той же самой причине. Ну и ничего не завязывается, не крутится! Маркс и взывает к этой очевидности, настаивая, что нужно искать у замкнутого круга его движущую силу!

    «Это первоначальное накопление играет в политической экономии приблизительно такую же роль, как грехопадение в теологии: Адам вкусил от яблока, и вместе с тем в род человеческий вошёл грех» - иронично пишет Маркс.

    Пересказывая байки о том, как в незапамятные времена якобы жили «трудолюбивые, бережливые разумные избранники, и ленивые оборванцы, прокучивающие всё, что у них было, и даже больше того», Маркс с юмором подмечает:

    - Правда, теологическая легенда о грехопадении рассказывает нам, как человек был осуждён есть свой хлеб в поте лица своего; история же экономического грехопадения раскрывает, как могли появиться люди, совершенно не нуждающиеся в этом.

    По легенде одни долго копили – и накопили много, а другие долго проматывали всё - и в конце концов, у них «…ничего не осталось для продажи, кроме их собственной шкуры. Со времени этого грехопадения ведёт своё происхождение бедность широкой массы, у которой, несмотря на весь её труд, всё ещё нечего продать, кроме себя самой.

    Этими же сказками «объясняют и богатство немногих, которое постоянно растёт, хотя они давным-давно перестали работать».

    Маркс противопоставляет реальность – в которой главную роль при обогащении играют завоевание, порабощение, разбой, одним словом, насилие - и сказку о «кроткой политической экономии в которой искони царствовала идиллия, право и «труд» были искони единственными средствами обогащения».

    Если буржуазная философия пытается сочетать в браке частную собственность и принципы законности, то Маркс решительным образом разводит их, как несовместимые противоположности. ИЛИ законность, ИЛИ частная собственность – говорит Маркс, посмеиваясь над «кроткой» политэкономией «трудового накопления». Богатства возникают не по закону, а наоборот – богатства только потому и возникают, что нарушены базовые принципы правосознания и законности. «Методы первоначального накопления — это всё, что угодно, но только не идиллия» - пишет Маркс.

    В теории Маркса человек и блага (товары, деньги) не прикованы нерушимыми цепями друг к другу: как встретились, так и разойдутся. «Деньги и товары» - пишет об этом Маркс – «точно так же как жизненные средства и средства производства, отнюдь не являются капиталом сами по себе. Они должны быть превращены в капитал».

    Само по себе обладание деньгами или товарами не делает человека капиталистом. Можно сесть на мешок с золотом или мешок с пшеницей, или на тюк с шерстью, как сидит по традиции спикер английского парламента – капиталистом это вас не сделает. Как пишет Маркс, «… превращение это возможно лишь при определённых обстоятельствах».

    Если говорить современным языком – капиталистом становится не жертва грабежа, у которой отнимают мешок благ, а только и исключительно грабитель. Жертва же грабежа, хоть она и несла какое-то время мешок с барахлом на собственных плечах – несла его (как выявил грабёж) не для себя, а для «своего» грабителя. И тем помогла ему в перетаскивании тяжестей, не более.

    Маркс пишет про два «очень различных вида товаровладельцев», создающий рынок труда.

    • 1)Хозяева жизни[3].
    • 2)Изгои, свободные как от господ, так и от инструментов[4].

    Так и появляются «самопродаваемые рабы». С одной стороны, их не продаёт на рабовладельческом рынке никто, кроме них самих. С другой – они вынуждены себя сами продавать, выжить без этого они не могут.

    «Этой поляризацией товарного рынка создаются основные условия капиталистического производства»- пишет Маркс.

    В теории Маркса «собственность на условия осуществления труда отделена от рабочих». Иначе говоря, рабочие должны получить доступ на рабочее место от узурпаторов территории, иначе они не смогут даже начать процесс труда.

    «И как только капиталистическое производство становится на собственные ноги, оно не только поддерживает это разделение, но и воспроизводит его в постоянно возрастающем масштабе» - говорит Маркс, описывая процесс отделения рабочего от собственности, превращающий жизненные средства в капитал, а непосредственных производителей в наёмных рабочих.

    У Маркса «так называемое первоначальное накопление есть не что иное, как исторический процесс отделения производителя от средств производства».

    На самом деле оно снова и снова воспроизводится, лишь представляясь «первоначальным», всякий раз образуя локальную, местную предысторию соответствующего способа производства.

    Например, в России «первоначальное накопление» было в 60-е годы XIX века и в 90-е годы ХХ века (по второму разу), а на Западе очередное «первоначальное» идёт… прямо сейчас (даже после РФ!). Я говорю о процессе экспроприации «среднего класса» на современном Западе, о громадной гуманитарной катастрофы либерального сворачивания всяких «шведских социализмом», показухи «общества всеобщего благосостояния».

    Маркс пишет, что экономическая структура капиталистического общества выросла из экономической структуры феодального общества. Разложение последнего освободило элементы первого.

    Крепостного открепляют от земли и владельца не для того, чтобы освободить от обязанностей крепостного, а для того, чтобы освободить от немногих его прав или возможностей.

    Снимается не само угнетение человека человеком, а феодальная и цеховая опека, сопутствовавшая (в силу очень многих причин, «пёстрых пут» феодализма) прежним, «патриархальным» формам традиционного угнетения.

    Но, пишет Маркс, рыцарям промышленности удалось вытеснить рыцарей меча лишь благодаря тому, что они использовали события, к которым они сами были совершенно непричастны. Они возвысились, пользуясь теми же грязными средствами, которые некогда давали возможность римским вольноотпущенникам становиться господами своих патронов.

    Исходным пунктом развития, создавшего как наёмного рабочего, так и капиталиста, было рабство рабочего. – подчёркивает Маркс.

    И рассказывает, когда и где в истории «…значительные массы людей внезапно и насильственно отрываются от средств своего существования и выбрасываются на рынок труда в виде поставленных вне закона пролетариев.

    Экспроприация земли у крестьянина, составляет основу всего процесса. Её история в различных странах имеет различную окраску, проходит различные фазы в различном порядке и в различные исторические эпохи.

    В классической форме совершается она только в Англии, которую Маркс поэтому и берёт в качестве примера.

    2. ЭКСПРОПРИАЦИЯ ЗЕМЛИ У СЕЛЬСКОГО НАСЕЛЕНИЯ

    Маркс пишет, что «В Англии крепостная зависимость исчезла фактически в конце XIV столетия». От себя отметим, что это был не столько акт освобождения народа, сколько акт безответственности верховной власти, капитулировавшей перед угнетателями-баронами и «умывшей руки», переставшей требовать от начальства в провинциях даже той ограниченной заботы о бедняках, которую требует набожный феодализм.

    Огромное большинство населения состояло тогда — и ещё больше в XV веке — из свободных крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство, за какими бы феодальными вывесками ни скрывалась их собственность. В более крупных господских имениях управляющий, некогда сам крепостной, был вытеснен свободным фермером.

    Поэтому – подводит итог Маркс - хотя земля в Англии была разделена после норманского завоевания на гигантские баронства, которые нередко включали в себя до 900 старых англосаксонских лордств каждое, тем не менее она была усеяна мелкими крестьянскими хозяйствами и лишь в отдельных местах между этими последними находились крупные господские поместья. Такие отношения при одновременном расцвете городской жизни, характерном для XV столетия, создали возможность того народного богатства. Но эти отношения исключали возможность капиталистического богатства.

    Пролог переворота, создавшего основу капиталистического способа производства, разыгрался в последнюю треть XV и первые десятилетия XVI столетия.

    Откуда берутся изгои, парии нового (капиталистического) мира?

    • 1)Масса поставленных вне закона пролетариев была выброшена на рынок труда в результате роспуска феодальных дружин, которые, по справедливому замечанию сэра Джемса Стюарта, «везде бесполезно заполняли дома и дворы».
    • 2)Крупные феодалы создали несравненно более многочисленный пролетариат, узурпировав общинные земли и согнав крестьян с земли, просто по праву силы[5].«Право бедных на часть церковной десятины прямо установлено древними статутами» - подчеркивал Маркс.
    • 3)Случилось повышение цен на шерсть. Деньгистали силой всех сил. Превращение пашни в пастбище для овец стало лозунгом феодалов.
    • Жилища крестьян и коттеджи рабочих насильственно снесены или заброшены.

    «Если мы», — говорит Харрисон, — «возьмём старые описи любого рыцарского имения, то увидим, что исчезли бесчисленные дома и мелкие крестьянские хозяйства; что земля кормит теперь гораздо меньшее количество людей; что многие города пришли в упадок, хотя наряду с этим расцветают новые… Я мог бы рассказать кое-что о городах и деревнях, которые были снесены и превращены в пастбища для овец и от которых остались только помещичьи дома».

    Сравнивая сочинения канцлера Фортескью и Томаса Мора, мы ясно видим ту пропасть, которая отделяет XV век от XVI.

    По справедливому замечанию Торнтона, английский рабочий класс из своего золотого века без всяких переходных ступеней попал в железный век.

    Законодательство было испугано этим переворотом.

    Маркс иронизирует: «Законодательство ещё не стояло на той высоте цивилизации, на которой «национальное богатство», т. е. созидание капитала и беспощадная эксплуатация и пауперизация народной массы, считается высшим доводом всякой государственной мудрости.

    Если отбросить иронию, то мы увидим, что законодательство не совершенствовалось, а деградировало, сила права уступала век от века грубому и зоологическому праву силы.

    Маркс обильно цитирует исторические документы, очень красочно разворачивающие перед нами картины ограбления, выдавливания, разбойного уничтожения английского крестьянства. По сути, все свидетельства сводятся к известно фразе: В своей «Утопии» Томас Мор говорит об удивительной стране, где «овцы пожирают людей».

    Точнее, не овцы, конечно, а их владельцы.

    Маркс делает вывод: капиталистическая система требовала именно рабского положения народных масс, превращения их самих в наёмников и превращения средств их труда в капитал. В течение этого переходного периода законодательство старалось также закрепить минимум 4 акра земли за каждым коттеджем сельского наёмного рабочего и воспрещало последнему принимать в свой коттедж жильцов.

    «Земельные собственники и арендаторы действуют здесь рука об руку», — говорит д-р Хантер. — «Несколько акров при коттедже сделали бы рабочего слишком независимым».

    Насильственная экспроприация народных масс получила новый страшный толчок в XVI столетии в связи с Реформацией и сопровождавшим её колоссальным расхищением церковных имений. Ко времени Реформации католическая церковь была феодальной собственницей значительной части земли в Англии. Уничтожение монастырей и т. д. превратило в пролетариат их обитателей. Сами церковные имения были в значительной своей части подарены хищным королевским фаворитам или проданы за бесценок спекулирующим фермерам и горожанам.

    Гарантированное законом право обедневших земледельцев на известную часть церковной десятины было у них молчаливо отнято.

    Несколько земельных собственников и зажиточных фермеров на юге Англии, собравшись и совместно пораскинув мозгами, выработали десять вопросов относительно того, как всего правильнее толковать елизаветинский закон о бедных. Эти вопросы они подали на заключение знаменитому юристу того времени доктору права Снигге (впоследствии при Якове I — судья). «Девятый вопрос гласит: Некоторые богатые фермеры прихода придумали мудрый план, при помощи которого может быть устранено всякое замешательство при выполнении акта. Они предлагают построить в приходе тюрьму. Каждому бедному, который не согласится подвергнуться заключению в означенной тюрьме, должно быть отказано в помощи. Далее, соседние селения должны быть оповещены, что если там найдётся какое-либо лицо, склонное нанять бедных этого прихода, то пусть оно присылает в определённый день запечатанное прошение с указанием самой низкой цены, за которую оно согласно взять к себе и содержать наших бедных. Авторы этого плана думают, что в соседних графствах имеются лица, не желающие работать и не обладающие достаточным состоянием или кредитом, чтобы взять в аренду землю или корабль и таким образом жить не трудясь. Такие лица могли бы сделать приходу очень выгодные предложения. Если же и будет случаться порою, что бедные, отданные на попечение нанимателя, погибнут, то грех падёт на голову последнего, так как приход исполнил свой долг по отношению к этим бедным.

    Мы опасаемся, однако, что настоящий акт не допускает подобного рода мудрых мероприятий (prudential measure), но вы должны знать, что все остальные фригольдеры нашего и соседних графств присоединятся к нам и побудят своих представителей в палате общин внести законопроект, разрешающий подвергать бедных тюремному заключению и принудительным работам, так чтобы ни один человек, не согласный подвергаться заключению, не имел права на вспомоществование. Это, надеемся мы, отобьёт у лиц, впавших в нищету, охоту просить вспомоществование»

    В Шотландии крепостное право было уничтожено на несколько столетий позже, чем в Англии. Ещё в 1698 г. Флетчер из Солтуна заявил в шотландском парламенте: «Нищих в Шотландии насчитывается не менее 200 000. Единственное средство против этого, которое я, республиканец в принципе, могу предложить, - это восстановление крепостного права и превращение в рабов всех тех, кто неспособен самостоятельно обеспечить своё существование».

    Церковная собственность составляла религиозную твердыню традиционных отношений земельной собственности. С падением этой твердыни не могли устоять и эти отношения .

    Ещё в последние десятилетия XVII века йомены, независимые крестьяне, были многочисленнее, чем класс арендаторов. Они были главной силой Кромвеля.

    Приблизительно к 1750 г. исчезают йомены , а в последние десятилетия XVIII столетия исчезают всякие следы общинной собственности земледельцев.

    Во время реставрации Стюартов земельные собственники провели в законодательном порядке ту узурпацию, которая на континенте совершилась везде без всяких законодательных околичностей. Они уничтожили феодальный строй поземельных отношений, т. е. сбросили с себя всякие повинности по отношению к государству, «компенсировали» государство при помощи налогов на крестьянство и остальную народную массу, присвоили себе современное право частной собственности на поместья, на которые они имели лишь феодальное право.

    «Glorious Revolution» (славная революция) вместе с Вильгельмом III Оранским поставила у власти наживал из землевладельцев и капиталистов. Они освятили новую эру, доведя до колоссальных размеров то расхищение государственных имуществ, которое до сих пор практиковалось лишь в умеренной степени. Государственные земли отдавались в дар, продавались за бесценок или же присоединялись к частным поместьям путём прямой узурпации Всё это совершалось без малейшего соблюдения норм законности.

    Присвоенное таким мошенническим способом государственное имущество наряду с землями, награбленными у церкви, поскольку они не были снова утеряны во время республиканской революции, и составляют основу современных княжеских владений английской олигархии .

    Капиталисты-буржуа покровительствовали этой операции между прочим для того, чтобы превратить землю в предмет свободной торговли, расширить область крупного земледельческого производства, увеличить прилив из деревни поставленных вне закона пролетариев и т. д. К тому же новая земельная аристократия была естественной союзницей новой банкократии, этой только что вылупившейся из яйца финансовой знати, и владельцев крупных мануфактур, опиравшихся в то время на покровительственные пошлины. Английская буржуазия защищала здесь лишь свои собственные интересы и с этой точки зрения поступала столь же правильно, как и шведские горожане, которые, наоборот, соединившись со своим экономическим оплотом — крестьянством, поддерживали королей, насильственно отбиравших у олигархии награбленные ею коронные земли (начиная с 1604 г. и затем позднее, при Карле X и Карле XI).

    Адаптивный пересказ не даёт нам времени подробно перечислять все цитаты и источники, тщательно приводимые Марксом. Мы передадим лишь их краткую суть, актуальную и сегодня.

    1) Описываемые Марксом процессы в Англии очень похожи на процессы в России 90-х, в пору ельцинской «приватизации», хотя речь, конечно же, уже не идёт об овцеводстве и не сводится к аграрному переделу.

    Сходство в другом. Маркс доказал, а жизнь подтвердила, что всякая территория может, в силу своей ёмкости потенциала благ кормить многих или немногих. Если она кормит немногих – она кормит их гораздо щедрее, чем многих. Одинокий фермер получает куда больше, чем житель той деревни, которую он согнал, выселил и разрушил. Точно так же директор завода, разогнавший всех рабочих, и устроивший в цехах склады – в одиночку получает очень много, хотя в целом доходность может быть, и сильно упала.

    Это экономическая сторона «огораживаний» - драмы, которая разыгрывается снова и снова, в том числе, и в России 90-х, когда с источников существования сгоняются огромные массы нищающего населения, и источники начинают служить немногим узурпаторам, не настроенным ни с кем делиться.

    2) Далее, Маркс доказал массивом данных, а жизнь и после него подтвердила, что капиталистическое «первоначальное накопление» - это не «накопление» и не «первоначальное». Это разбой и мошенничество, грубое насилие одних над другими. Оно не бывает ни «первоначальным», ни «второконечным», оно производится кланом, захватившим власть – по мере потребности.

    То есть у хищника бывают периоды, когда он плотно сыт и устал бегать. Тогда хищник спит и кажется относительно-безопасным. Наивные про такое говорят: «первоначальное накопление закончилось». Но оно не закончилось – о чём и пишет Маркс – оно прервалось на сон и переваривание проглоченного. Хищник поспит, отдохнёт, проголодается – и возьмётся за прежнее. И наивные люди назовут это «новым первоначальным накоплением капитала».

    3) Тоже очень актуально для нашего времени: капиталистическое «накопление» (разбой власть и силу имущих) совершенно не интересуется:

    - ни трудом,
    - ни трудовыми сбережениями,
    - ни формальной, бумажной законностью.

    Труд оплачивают минимально или вообще не оплачивают, сбережения конфискуют (как Е.Гайдар в 90-х – вклады Сбербанка), а документ, не подтверждённый правящим кланом – стоит дешевле листа бумаги, на котором написан.

    В основе «первоначального накопления» лежит, во первых, насилие, во вторых – тоже насилие, и в третьих – опять всё то же насилие. И ничего, кроме него.

    «Таким путём удалось завоевать поле для капиталистического земледелия, отдать землю во власть капитала и создать для городской промышленности необходимый приток поставленного вне закона пролетариата» - делает вывод Маркс.

    Маркс вторую подглавку этой главы назвал «ЭКСПРОПРИАЦИЯ ЗЕМЛИ У СЕЛЬСКОГО НАСЕЛЕНИЯ», отражая в названии изложенный материал. Но если говорить современным языком, то нужно понимать, что речь идёт об экспроприации вообще всех ресурсов (источников существования) у населения. Просто для описываемого Марксом периода большинство населения было именно сельским, а основным ресурсом выживания – была земля, полевые работы.

    Если мы перенесём схему Маркса в наше время, то мы добавим к сельскому населению городское, а к экспроприации у населения земли – экспроприацию и других благо-содержащих ресурсов.

    К земле (полевым угодьям) добавились заводы и фабрики, объекты инфраструктуры, объекты, дававшие средства к существованию научной и творческой интеллигенции, наконец, недра: полезные ископаемые, руды металлов и т.п. Внутри этого большого процесса строго по Марксу была и экспроприация непосредственно полевой земли у сельского населения.

    Теперь, переходя к третьей подглавке излагаемой главы, мы посмотрим, что нас ждёт по итогам экспроприации ресурсов (средств к существованию) у народа.


    --------------------------------------------

    [1] С точки зрения нашего современника, развивающего марксизм на основании новых данных науки экономиста В.Л. Авагяна – в абсолютных единицах измерения накопление капитала невозможно, как и «прибавочная» к стоимости сырья стоимость трудовой обработки. До стадии коммунизма хозяйство человека носит присваивающий и энтропический характер. Мы не только не создаём новой стоимости, но даже и не возмещаем природе всего того, что у неё забираем (пока, вплоть до формации научного коммунизма). В примитивных формациях люди не производят, а расхищают бесплатные дары природы, с современной точки зрения очень ограниченные. Они не создают биогеоценозы, а только пользуются ими, и пользуются расточительно. Поэтому, пишет В.Л. Авагян в наши дни, дополняя и корректируя Маркса, ВПЛОТЬ ДО ТОРЖЕСТВА НООСФЕРЫ ВСЯКОЕ ПРОИЗВОДСТВО УБЫТОЧНО. Речь идёт об убыточности в абсолютных единицах измерения. В относительных единицах могут быть и локально-прибыльные производства, которые многие понимают за собственно-прибыльные, не видя их присваивающего, энтропического характера.

    [2] Современная школа политэкономии Вазгена Авагяна и его учеников критикует Маркса за теорию прибавочной стоимости. С высоты современности видно, что не только прибавочной, добавочной стоимости не существует, но и полнота стоимости при переработке утрачивается. С точки зрения абсолютных единиц стоимости земное сырьё дороже конечного, обработанного продукта, потому что сырьё обладает вечной ценностью, всегда нужно, а продукт труда либо сразу мусор (если бракованный), либо через небольшое время становится хламом (когда физически или морально устареет). Маркс, как и все учёные XIX века исходил из умозрительного предположения неисчерпаемости ресурсов. Мы в XXI веке остро понимаем, что ресурсы объективно-исчерпаемы, и близки к полному истощению. Современное производство может дать любое количество продукта (например, автомобилей) – но природа не может дать любого количества сырья для производства этого продукта (например, металла для автомобилей). В.Л.Авагян утверждает, что пока человек – лишь паразит природной среды. Он может стать производителем только в перспективе, когда, по заветам Вернадского, станет за счёт разума фактором геологического, а потом и космического уровня. То есть сможет сам создавать климат и континенты, моря и почвы, новые планеты, новые галактики и зажигать собственные Солнца. Тогда – пишет В.Л. Авагян, и появится прибавочная стоимость в абсолютном выражении. Пока же действует закон о невозможности 100% КПД. Всякая обработка сырья, обслуживая относительные интересы заказчиков – вместе с тем снижает его абсолютную стоимость. При рекомбинации элементов мы пока не умеем ничего добавить к сырью – умеем только отнимать от него. Исключения есть – например, осушенные болота, орошаемые пустыни (мир неоплодородия, геологически созданный трудом человека), но они пока немногочисленны. В основном же человек Х, XIX, XXI веков паразитирует на окружающей среде, и схватка людей за конкретные блага – это, с точки зрения экологизма, схватка между разбойниками при дележе захваченной добычи. Именно отсутствие прибавочной стоимости, то, что всякая стоимость в производстве – наоборот, недостаточная – писал В.Л.Авагян – явилось причиной кризиса и слабости коммунистического движения. Красная Борьба была презентована как борьба творцов с паразитами. Но обернулась борьбой ущемлённых паразитов с паразитами привилегированными. А это уже совсем другой формат. Не борьба творческих, созидательных сил с паразитарными, а схватка за место в иерархии распределения. Прибавочная стоимость появится лишь тогда, писал Авагян, когда человек научится не только использовать «богоданную» почву или недра, но и силой вооружённого технологиями ума создавать почву, сырьевые источники для рекомбинации их в товарную продукцию. Пока труд не может создавать себе сырья – убеждён В.Авагян – он остаётся жалким и безвольным придатком к сырьевой базе. И подвергается беспощадному шантажу со стороны тех, кто завладел, захватил исходные ресурсы. Ибо сам по себе труд без сырья ПОКА – толчея воды в ступе, а за толчею воды в ступе, как ты не потел и не уставал в этом процессе – никто платить не станет. Зависимость производителя от сырья и инфраструктуры и делает производителя УГНЕТЁНЫМ. Пока человек не построит новую Землю, следуя заветам академика Вернадского – он обречён быть рабом земли, рабом при земле, которую завоеватели по праву меча рвут друг у друга.

    [3] У Маркса: «с одной стороны, собственник денег, средств производства и жизненных средств, которому требуется закупить чужую рабочую силу для дальнейшего увеличения присвоенной им суммы стоимости».

    [4] свободные рабочие, продавцы собственной рабочей силы и, следовательно, продавцы труда. Свободные рабочие в двояком смысле: они сами не принадлежат непосредственно к числу средств производства, как рабы, крепостные и т. д., но и средства производства не принадлежат им, как это имеет место у крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство, и т. д.; напротив, они свободны от средств производства, освобождены от них, лишены их.

    [5] Маркс пишет, что последние имели такое же феодальное право собственности на землю, как и сами феодалы.


    К.Маркс: главное в адаптации-2

    Продолжаем адаптивный и сокращённый пересказ главы двадцать четыре «Капитала» у К. Маркса, которая имеет полемический заголовок «так называемое первоначальное накопление» имеет особое значение и характер, как для своей эпохи, так и в наши дни.Мы читаем её современными глазами и с современными комментариями, ещё раз доказывая: поколения меняются, люди (природа человека) - нет. Поиски истины у К.Маркса не устарели ни в одной запятой, хотя требуют порой новых, более свежих иллюстраций, которые мы и приводим в этой адаптивной работе.

    3. КРОВАВОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО С КОНЦА XV ВЕКА ПРОТИВ ЭКСПРОПРИИРОВАННЫХ. ЗАКОНЫ С ЦЕЛЬЮ ПОНИЖЕНИЯ ЗАРАБОТНОЙ ПЛАТЫ

    Как и наши люди в 90-е годы, английские люди, описываемые Марксом, изгнанные вследствие роспуска феодальных дружин и оторванные от земли то и дело повторяющейся, насильственной экспроприацией, — этот поставленный вне закона пролетариат поглощался нарождающейся мануфактурой далеко не с такой быстротой, с какой он появлялся на свет. С другой стороны, люди, внезапно вырванные из обычной жизненной колеи, не могли столь же внезапно освоиться с дисциплиной своей новой обстановки. Они массами превращались в нищих, разбойников, бродяг (словно бы речь идёт о России 90-х годов ХХ века!) — частью из склонности, в большинстве же случаев под давлением обстоятельств.

    Маркс пишет: поэтому в конце XV и в течение всего XVI века во всех странах Западной Европы издаются кровавые законы против бродяжничества. А мы должны сделать вывод: это у нас ещё впереди, в рамках лозунга правительства «люди – новая нефть»…

    Маркс напоминает читателям, что отцы теперешнего рабочего класса были прежде всего подвергнуты наказанию за то, что их превратили в бродяг и пауперов. Законодательство рассматривало их как «добровольных» преступников, исходя из того предположения, что при желании они могли бы продолжать трудиться при старых, уже не существующих условиях.

    В Англии это законодательство началось при Генрихе VII.

    Согласно акту Генриха VIII от 1530 г., старые и нетрудоспособные нищие получают разрешение собирать милостыню. Напротив, для бродяг ещё работоспособных предусматривались порка и тюремное заключение. Их следовало привязывать к тачке и бичевать, пока кровь не заструится по телу, и затем надлежало брать с них клятвенное обещание возвратиться на родину или туда, где они провели последние три года, и «приняться за труд» (to put himself to labour). Какая жестокая ирония! Акт, изданный в 27-й год царствования Генриха VIII, воспроизводит эти положения и усиливает их рядом дополнений. При рецидиве бродяжничества порка повторяется и кроме того отрезается половина уха; если же бродяга попадается в третий раз, то он подвергается смертной казни как тяжкий преступник и враг общества.

    Эдуард VI в 1547 г. — в первый же год своего царствования — издаёт закон, по которому всякий уклоняющийся от работы отдаётся в рабство тому лицу, которое донесёт на него как на праздношатающегося. Хозяин должен предоставлять своему рабу хлеб и воду, похлёбку и такие мясные отбросы, какие ему заблагорассудится. Он имеет право посредством порки и заковывания в кандалы принуждать его ко всякой работе, как бы отвратительна она ни была. Если раб самовольно отлучается на 2 недели, то он осуждается на пожизненное рабство и на его лоб или на щёку кладут клеймо «S»; если он убегает в третий раз, его казнят как государственного преступника. Хозяин может его продать, завещать по наследству, отдать внаймы как раба, как всякое движимое имущество или скот. Если рабы замыслят что-либо против своих господ, то они также подлежат смертной казни. Мировые судьи обязаны разыскивать беглых рабов по заявлению господ. Если окажется, что беглый бродяга три дня шатался без дела, то его отправляют на родину, выжигают раскалённым железом на его груди клеймо «V» и, заковав в кандалы, употребляют для дорожных и других работ. Бродяга, неправильно указавший место своего рождения, в наказание за это обращается в пожизненного раба соответствующего селения, его жителей или корпорации и получает клеймо «S». Всякий имеет право отнять у бродяги его детей и держать их при себе в качестве учеников — юношей до 24 лет, девушек до 20 лет. Если они убегают, то до наступления указанного возраста обращаются в рабов своих хозяев-воспитателей, которые могут заковывать их в кандалы, пороть и т. п. Хозяин может надеть железное кольцо на шею, ноги или руки своего раба, чтобы легче отличать его от других и затруднить ему возможность скрыться.

    В последней части этого закона предусматриваются случаи, когда бедные должны работать на тот округ или тех лиц, которые берутся их кормить, поить и обеспечивать работой. Такого рода рабы — рабы приходов — сохранились в Англии вплоть до XIX века под именем roundsmen (приходчики).

    Закон Елизаветы от 1572 г. предусматривает, что нищие старше 14 лет, не имеющие разрешения собирать милостыню подвергаются жестокой порке и наложению клейма на левое ухо, если никто не соглашается взять их в услужение на два года; в случае рецидива нищие старше 18 лет должны быть казнены, если никто не соглашается взять их на 2 года в услужение; при третьем рецидиве их казнят без всякой пощады как государственных преступников. Аналогичные предписания содержат законы: изданный на 18-м году царствования Елизаветы, гл. 13, и закон 1597 года

    При Якове I, лицо, праздношатающееся и просящее милостыню, считается бродягой. Мировые судьи в Petty Sessions 207 уполномочены подвергать таких бродяг публичной порке и заключать в тюрьму попавшихся первый раз на 6 месяцев, попавшихся второй раз — на 2 года. Во время тюремного заключения они подвергаются порке так часто и в таких размерах, как это заблагорассудится мировым судьям… Неисправимых и опасных бродяг предписывается клеймить, выжигая на левом плече букву «R», и посылать на принудительные работы; если же они ещё раз уличаются в нищенстве, их казнят без милосердия. Эти положения закона действовали вплоть до начала XVIII века и были отменены лишь актом, изданным на 12-м году царствования Анны.

    Томас Мор говорит в своей «Утопии»: «Так-то и случается, что жадный и ненасытный обжора, настоящая чума для своей родины, собирает в своих руках тысячи акров земли и обносит их плетнём или забором, или своими насилиями и притеснениями доводит собственников до того, что они вынуждены продать всё своё имущество. Тем или другим способом, не мытьём, так катаньем, донимают их, и они, наконец, вынуждены выселиться — эти бедные, простые, несчастные люди! Мужчины и женщины, мужья и жёны, сироты и вдовы, объятые отчаянием матери с грудными детьми, все домочадцы, бедные средствами к жизни, но многочисленные, так как земледелие требовало много рабочих рук. Они бредут прочь, говорю я, покидают свои привычные родные места и нигде не находят приюта. Продажа всей домашней утвари, хотя и не имеющей большой ценности, могла бы при других условиях оказать им некоторую помощь, но, внезапно выброшенные на улицу, они вынуждены распродавать имущество за бесценок. И когда этими несчастными скитальцами истрачено всё до последней копейки, то скажите, бога ради, что же им остаётся делать, как не красть? Но тогда их вешают по всей форме закона. Или просить милостыню? Но тогда их заключают в тюрьму как бродяг за то, что они шатаются без дела: их обвиняют в безделии, — их, которым ни одна душа не хочет дать работы, как бы усердно они её ни добивались».

    Из числа этих бедных изгнанников, которых, по словам Томаса Мора, прямо-таки принуждали к воровству, «в царствование Генриха VIII было казнено 72 000 крупных и мелких воров».

    Во времена Елизаветы «бродяг вешали целыми рядами, и не проходило года, чтобы в том или другом месте не было повешено их 300 или 400 человек».

    Согласно тому же самому Страйпу, в Сомерсетшире в течение одного только года было казнено 40 человек, на 35 наложено клеймо, 37 подвергнуто порке и 183 «отчаянных негодяя» выпущено на волю. Тем не менее, говорит он, «из-за попустительства мировых судей и нелепого сострадания народа это значительное число обвиняемых не составляет и 1/5 всех действительных преступников». Он добавляет: «Другие графства Англии были не в лучшем положении, чем Сомерсетшир, многие даже в гораздо худшем».

    Подобные законы имелись и во Франции, где в середине XVII века парижские бродяги основали так называемое «королевство бродяг» (royaume des truands). Ещё в начале царствования Людовика XVI был издан ордонанс (от 13 июля 1777 г.), который предписывал ссылать на каторгу каждого здорового человека в возрасте от 16 до 60 лет, если он не имеет средств к существованию и определённой профессии. Аналогичные меры предписываются статутом Карла V для Нидерландов (октябрь 1537 г.), первым эдиктом штатов и городов Голландии от 19 марта 1614 г., плакатом Соединённых провинций от 25 июня 1649 г. и т. д.

    Деревенское население, насильственно лишённое земли, изгнанное и превращённое в бродяг, старались приучить, опираясь на эти чудовищно террористические законы, к дисциплине наёмного труда поркой, клеймами, пытками.

    Мало того, что на одном полюсе выступают условия труда как капитал, а на другом полюсе — люди, не имеющие для продажи ничего, кроме своей собственной рабочей силы. Мало также принудить этих людей добровольно продавать себя. С дальнейшим ростом капиталистического производства развивается рабочий класс, который по своему воспитанию, традициям, привычкам признаёт условия этого способа производства как само собой разумеющиеся естественные законы. Организация развитого капиталистического процесса производства сламывает всякое сопротивление; постоянное создание относительного перенаселения удерживает закон спроса на труд и предложения труда, а следовательно и заработную плату, в границах, соответствующих потребности капитала в возрастании; слепая сила экономических отношений закрепляет господство капиталистов над рабочими. Внеэкономическое, непосредственное принуждение, правда, ещё продолжает применяться, но лишь в виде исключения. При обычном ходе дел рабочего можно предоставить власти «естественных законов производства», т. е. зависимости от капитала, которая создаётся самими условиями производства, ими гарантируется и увековечивается. Иное видим мы в ту историческую эпоху, когда капиталистическое производство только ещё складывалось.

    Нарождающейся буржуазии нужна государственная власть, и она действительно применяет государственную власть, чтобы «регулировать» заработную плату, т. е. принудительно удерживать её в границах, благоприятствующих выколачиванию прибавочной стоимости, чтобы удлинять рабочий день и самого рабочего держать в нормальной зависимости от капитала. В этом существенный момент так называемого первоначального накопления.

    Класс наёмных рабочих, возникший во второй половине XIV столетия, составлял тогда и в следующем столетии лишь очень ничтожную часть населения; его положение находило себе сильную опору в самостоятельном крестьянском хозяйстве в деревне и цеховой организации в городах. Как в деревне, так и в городе хозяева и рабочие стояли социально близко друг к другу. Подчинение труда капиталу было лишь формальным, т. е. самый способ производства ещё не обладал специфически капиталистическим характером. Переменный элемент капитала сильно преобладал над постоянным его элементом. Вследствие этого спрос на наёмный труд быстро возрастал с накоплением капитала, а предложение наёмного труда лишь медленно следовало за спросом. Значительная часть национального продукта, превратившаяся позднее в фонд накопления капитала, в то время ещё входила в фонд потребления рабочего.

    Законодательство относительно наёмного труда, с самого начала имевшее в виду эксплуатацию рабочего и в своём дальнейшем развитии неизменно враждебное рабочему начинается в Англии при Эдуарде III рабочим статутом от 1349 года. Во Франции ему соответствует ордонанс 1350 г., изданный от имени короля Иоанна. Английское и французское законодательства развиваются параллельно и по содержанию своему тождественны. Я не стану касаться рабочих статутов как средства для удлинения рабочего дня, поскольку с этой стороны они уже рассмотрены выше (глава восьмая, раздел 5).

    Рабочий статут был издан вследствие настоятельных жалоб палаты общин.

    «Прежде», — наивно замечает один тори, — «бедные требовали столь высокой заработной платы, что это угрожало промышленности и богатству. Теперь заработная плата их настолько низка, что это опять-таки является угрозой промышленности и богатству, хотя и иной, чем раньше, и, быть может, ещё более опасной, чем тогда».

    Законом устанавливается тариф заработной платы для города и деревни, для сдельной и подённой работы. Сельские рабочие должны наниматься на год, городские же — «на вольном рынке». Под страхом тюремного наказания воспрещается выдавать плату более высокую, чем указанная в статуте, причём лица, получившие такую незаконную плату, наказываются строже, чем уплатившие её. Так, например, ещё в Елизаветинском статуте об учениках статьями 18 и 19 предусматривалось десятидневное тюремное заключение для того, кто выдал плату выше тарифной, и трёхнедельное заключение для того, кто её принял. Статут 1360 г. увеличивал меру наказания и даже уполномочивал хозяев заставлять рабочих путём физического принуждения работать на условиях установленного законом тарифа. Все союзы, договоры, клятвы и т. п., которые объединяли каменщиков и плотников, были объявлены недействительными. Коалиции рабочих рассматривались как тяжкое преступление, начиная с XIV века и вплоть до 1825 г., когда были отменены законы против коалиций 210. Дух рабочего статута 1349 г. и всех последующих законов ярко сказывается в том, что государство устанавливает лишь максимум заработной платы, но отнюдь не её минимум.

    В XVI столетии положение рабочих, как известно, очень ухудшилось. Денежная плата повысилась, но далеко не в той степени, в какой обесценились деньги и повысились цены товаров. Следовательно, фактически заработная плата упала. Тем не менее законы, направленные к понижению заработной платы, продолжали действовать; вместе с тем отрезывались уши и налагались клейма на тех, «кого никто не соглашался взять в услужение». Статут об учениках, изданный на 5-м году царствования Елизаветы, гл. 3, уполномочивает мировых судей устанавливать определённый уровень заработной платы и видоизменять его сообразно временам года и товарным ценам. Яков I распространил это регулирование труда на ткачей, прядильщиков и все прочие категории рабочих.

    В собственно мануфактурный период капиталистический способ производства достаточно окреп для того, чтобы сделать законодательное регулирование заработной платы и невыполнимым и ненужным, но тем не менее всё же хотели удержать на всякий случай это оружие из старого арсенала. Ещё акт, изданный на 8-м году царствования Георга II, воспрещает давать портным-подмастерьям Лондона и окрестностей более 2 шилл. 7½ пенсов подённой платы, за исключением случаев всенародного траура; ещё акт, изданный на 13-м году царствования Георга III, гл. 68, предоставляет мировым судьям регулировать заработную плату шелкоткачей; ещё в 1796 г. потребовалось два постановления высших судебных учреждений, для того чтобы решить, распространяются ли приказы мировых судей о заработной плате и на несельскохозяйственных рабочих; ещё в 1799 г. парламентским актом было подтверждено, что заработная плата горнорабочих Шотландии регулируется статутом Елизаветы и двумя шотландскими актами 1661 и 1671 годов. Насколько сильно изменились к этому времени условия, показывает один случай, неслыханный в практике английской палаты общин. Здесь, где в течение более 400 лет фабриковались законы, устанавливающие исключительно тот максимум, которого ни в коем случае не должна превышать заработная плата, Уитбред предложил в 1796 г. определить законом минимум заработной платы для сельскохозяйственных рабочих. Питт воспротивился этому, соглашаясь, однако, что «положение бедных ужасно (cruel)». Наконец, в 1813 г. законы относительно регулирования заработной платы были отменены. Они стали смешной аномалией в условиях, когда капиталист регулирует труд на своей фабрике посредством своего личного законодательства и при помощи налога в пользу бедных дополняет до необходимого минимума плату сельских рабочих. Но и по настоящее время сохранились в полной неприкосновенности положения рабочих статутов, касающиеся контрактов между хозяином и рабочими, сроков расторжения и т. п., — положения, согласно которым хозяину, нарушившему контракт, может быть предъявлен лишь гражданский иск, тогда как рабочий, нарушивший контракт, подлежит уголовной ответственности.

    Жестокие законы против коалиций пали в 1825 г., когда поведение пролетариата стало угрожающим. Однако они пали только отчасти. Некоторые милые остатки старых статутов исчезли лишь в 1859 году. Наконец, 29 июня 1871 г. был издан парламентский акт, претендовавший на то, что он якобы уничтожает последние следы этого классового законодательства, так как он даровал юридическое признание тред-юнионам. Но другой парламентский акт, изданный в тот же день (акт, принятый во изменение уголовного закона о мерах наказания за насилие, угрозы и посягательство), фактически восстановил прежнее положение в новой форме. При помощи такого парламентского фокуса все средства, которыми могли бы воспользоваться рабочие во время стачки или локаута (стачки связанных между собой фабрикантов, которые прибегают к одновременному закрытию своих фабрик), были изъяты из общего права и подчинены исключительному уголовному закону, истолкование которого всецело зависело от мировых судей, т. е. от фабрикантов.

    Мы пересказываем главу Маркса адаптивно, то есть сокращая очень многое из весьма интересного фактического материала.

    Суть же множества фактов очевидна: «кровавые законодательства» - продукт неопределённости и неравенства доходов и оснований для получения доходов, при которых выгода одних лиц – напрямую вытекает из убытка других. Чем меньше платит работодатель – тем больше остаётся у него чистой прибыли в кармане. Именно поэтому, вопреки «свободе рынка» и даже личной конкуренции, работодатели по этому вопросу вступают в сговор, давят на правительство, чтобы оно помогло им раздавить до полного ничтожества рынок труда.

    Рабочий человек нищает – обнищав, протестует, и чтобы подавить его протесты – нужды (работодателям и властям) кровожадные, устрашающие законы.

    4. ГЕНЕЗИС КАПИТАЛИСТИЧЕСКИХ ФЕРМЕРОВ

    В этой подглавке Маркс говорит: «Мы рассмотрели те насилия, при помощи которых были созданы поставленные вне закона пролетарии, тот кровавый режим, который превратил их в наёмных рабочих, те грязные высокогосударственные меры, которые, усиливая степень эксплуатации труда, повышали полицейскими способами накопление капитала». Спрашивается теперь: откуда же возникли первоначально капиталисты? – задаётся вопросом Маркс. И отвечает так:

    Ведь экспроприация сельского населения создаёт непосредственно лишь крупных земельных собственников. Что касается генезиса фермеров, то мы можем проследить его шаг за шагом, так как это медленный процесс, растянувшийся на многие столетия. Уже крепостные, а наряду с ними и свободные мелкие земельные собственники, находились в очень различном имущественном положении, а потому и освобождение их совершилось при очень различных экономических условиях.

    В Англии первой формой фермера был bailiff [управляющий господским имением], который сам оставался крепостным. По своему положению он напоминает древнеримского villicus, но с более узким кругом деятельности. Во второй половине XIV столетия на место bailiff становится фермер, которого лендлорд снабжает семенами, скотом и земледельческими орудиями. Положение его не очень отличается от положения крестьянина. Он только эксплуатирует больше наёмного труда. Скоро он становится «métayer», фермером-половинником. Он доставляет одну часть необходимого для земледелия капитала, лендлорд — другую. Валовой продукт разделяется между ними в пропорции, установленной контрактом. В Англии эта форма аренды быстро исчезает, уступая место фермеру в собственном смысле слова, который вкладывает в дело собственный капитал, ведёт хозяйство при помощи наёмных рабочих и отдаёт лендлорду деньгами или натурой часть прибавочного продукта в качестве земельной ренты.

    В течение XV века, пока труд независимых крестьян и сельскохозяйственных рабочих, занимавшихся наряду с работой по найму в то же время и самостоятельным хозяйством, шёл в их собственную пользу, уровень жизни фермера был так же незначителен, как и сфера его производства. Земледельческая революция, начавшаяся в последней трети XV века и продолжавшаяся в течение почти всего XVI столетия (за исключением последних его десятилетий), обогащала фермера так же быстро, как разоряла сельское население 227). Узурпация общинных пастбищ и т. п. позволяет фермеру значительно увеличить количество своего скота почти без всяких издержек, между тем как скот доставляет богатое удобрение для его земли.

    В XVI веке сюда присоединяется ещё один момент, имеющий решающее значение. В то время арендные договоры заключались на продолжительные сроки, нередко на 99 лет. Непрерывное падение стоимости благородных металлов, а следовательно, и стоимости денег, было очень выгодно для фермеров. Оно, не говоря уже о других рассмотренных выше обстоятельствах, понижало заработную плату. Часть заработной платы превращалась в прибыль фермера. Непрерывное повышение цен на хлеб, шерсть, мясо, — одним словом, на все сельскохозяйственные продукты, увеличивало денежный капитал фермера без всяких усилий с его стороны, между тем земельную ренту он уплачивал на основе договоров, заключённых при прежней стоимости денег.

    Таким образом он обогащался одновременно и за счёт своих наёмных рабочих и за счёт своего лендлорда. Нет поэтому ничего удивительного в том, что в Англии к концу XVI столетия образовался класс богатых для того времени «капиталистических фермеров».

    Кратко резюмируя мысль Маркса, подчеркнём: из горя масс выделяется экономическая удача выскочек. Когда всем очень плохо, то это почти всегда неспроста: кому-то в этот же период очень хорошо. То, что раньше служило, а потом перестало служить 1000 человек – по законам сохранения вещества и энергии не может ведь пропасть бесследно, в никуда.

    Оно и не пропадает. Оно концентрируется в руках немногих удачливых аферистов, наживающихся на чужой беде. Если раньше было:

    1000 мешков – 1000 хозяев

    То стало

    1000 мешков – 1 хозяин.

    Нужно ли объяснять, что этот одинокий хозяин экспроприированной собственности многих в 1000 раз богаче, чем был экпроприированный до экспроприации?

    Отдельные домохозяйства (точнее, домены и кланы), концентрируя в своих руках собственность, украденную у миллионов – становятся необыкновенно богаты. Это мы знаем и по нашему времени. Потому что в школе плохо читали Маркса…

    5. ОБРАТНОЕ ВЛИЯНИЕ ЗЕМЛЕДЕЛЬЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ НА ПРОМЫШЛЕННОСТЬ. СОЗДАНИЕ ВНУТРЕННЕГО РЫНКА ДЛЯ ПРОМЫШЛЕННОГО КАПИТАЛА

    В этой подглавке главы Маркс отмечает, что осуществлявшаяся толчками, постоянно возобновлявшаяся экспроприация сельского населения и изгнание его с земли доставляли, как мы видели, городской промышленности всё новые и новые массы пролетариев, стоящие совершенно вне всяких цеховых отношений, — мудрёное обстоятельство, которое заставило старика А. Андерсона (не смешивать с Джемсом Андерсоном) в его работе об истории торговли 213 уверовать в непосредственное вмешательство провидения. Мы должны ещё остановиться на минуту на этой стороне первоначального накопления. Разрежению самостоятельно хозяйствующего, независимого сельского населения соответствовало не только сгущение промышленного пролетариата.

    Земля, несмотря на уменьшение числа лиц, обрабатывающих её, приносила теперь столько же или даже ещё больше продукта, чем раньше, так как революция в отношениях земельной собственности сопровождалась улучшением методов обработки, расширением кооперации, концентрацией средств производства и т. д. и так как сельскохозяйственные наёмные рабочие не только принуждались к более интенсивному труду, но и всё более и более сокращалась та область производства, в которой они работали на самих себя.

    Таким образом, с высвобождением части сельского населения высвобождаются также его прежние средства существования. Они превращаются теперь в вещественные элементы переменного капитала. Оказавшийся между небом и землёй крестьянин должен заработать их стоимость у своего нового господина, промышленного капиталиста, в форме заработной платы. Отечественный сырой материал, доставляемый для промышленности сельским хозяйством, постигла та же судьба, что и жизненные средства. Он превратился в элемент постоянного капитала.

    Маркс подчёркивает (приводя много фактических иллюстраций, которые мы опускаем в адаптивном изложении) что экспроприация и изгнание из деревни части сельского населения не только высвобождает для промышленного капитала рабочих, их жизненные средства, материал их труда, но и создаёт внутренний рынок.

    В самом деле, те самые события, которые превращают мелких крестьян в наёмных рабочих, а их жизненные средства и средства труда в вещественные элементы капитала, создают в то же время для этого последнего внутренний рынок. Прежде крестьянская семья сама производила и перерабатывала жизненные средства и сырьё, которые затем по большей части сама же и потребляла. Это сырьё и жизненные средства превратились теперь в товары. Крупный фермер продаёт их; мануфактуры являются его рынком. Пряжа, холст, грубые шерстяные изделия — вещи, сырьё для которых имелось в распоряжении каждой крестьянской семьи, выпрядались и ткались ею для собственного потребления, — превратились теперь в мануфактурные изделия, рынок для сбыта которых образуют как раз земледельческие округа. Многочисленные рассеянные потребители, обслуживавшиеся до сих пор массой мелких производителей, работающих на собственный страх и риск, концентрируются теперь в одно крупное целое, образуют рынок, снабжаемый промышленным капиталом.

    Рука об руку с экспроприацией прежде самостоятельного крестьянства, с отделением его от средств производства совершается уничтожение сельского побочного промысла, совершается процесс разделения мануфактуры и земледелия. И только уничтожение сельского домашнего промысла может дать внутреннему рынку данной страны те размеры и ту устойчивость, в которых нуждается капиталистический способ производства.

    Однако собственно мануфактурный период ещё не приводит к радикальному преобразованию. Напомним, что мануфактура овладевает национальным производством лишь очень неполно, основываясь всегда на городском ремесле и сельских домашних побочных промыслах как на широком базисе.

    Уничтожая эти побочные промыслы и городское ремесло в одной их форме, в известных отраслях промышленности, в известных пунктах, она вызывает их снова к жизни в других, потому что она до известной степени нуждается в них для обработки своего сырого материала. Она создаёт поэтому новый класс мелких земледельцев, для которых обработка земли является лишь побочной отраслью, а главное занятие — промышленный труд, изготовление продуктов, продаваемых — непосредственно или при посредстве купца — на мануфактуру. Это причина — хотя и не главная — того явления, которое прежде всего сбивает с толку исследователя английской истории. Начиная с последней трети XV века он встречается с непрерывными, только иногда смолкающими жалобами на рост капиталистического хозяйства в деревне и на растущее уничтожение крестьянства. Но, с другой стороны, он видит, что это крестьянство, пусть в уменьшенном количестве и при всё более ухудшающихся условиях, существует всё время. Главная причина этого состоит в следующем: в Англии попеременно преобладает то зерновое хозяйство, то животноводство, и в зависимости от этого колеблются размеры крестьянского производства. Только крупная промышленность с её машинами доставляет прочный базис для капиталистического земледелия, радикально экспроприирует огромное большинство сельского населения и довершает разделение земледелия и домашней деревенской промышленности, вырывая корни последней — прядение и ткачество. А следовательно, только она завоёвывает для промышленного капитала весь внутренний рынок.

    Маркс пишет, подведём итог кратко – о том, как пестрота феодального выживания, лоскутность пользования земными благами вырождается в монокультуру продажи самого себя у бедного человека. Найм поглощает всё, делая человека роковым образом, до смерти зависимым от себя.

    Пестрота (кстати говоря, и советская – образца 80-х годов ХХ века) заключается в разного рода совместительствах, подработках, подсобных хозяйствах, шабашках и промыслах, множестве одноразовых операций – от взаимопомощи в строительстве до удачной охоты, рыбалки, похода по грибы и ягоды. Капитализм всё это выдавливает и изживает, делая голого человека намертво зависимым от единственного работодателя, отнимающего у рабочего всё время и всю жизнь. Сады, огороды и погреба, промыслы и примыслы исчезают из нашей жизни в конце ХХ века, домашние соленья и заготовки, самолепные пельмени - сменяются магазинными.

    Законченный человек рынка работает только в одном месте, где из него выжимают все силы до капли, и получает моно-доход в виде единственной оплаты. Он деградирует в плане мастеровитости, теряет все способности к самостоятельному творческому решению потребительских задач, умеет, как правило, только одно, узкопрофильное дело, и ничего, кроме него.

    Рост производительности капиталистического предприятия не может опираться на внутренние потребности, ибо работодатель не хочет и не может повышать зарплату трудящимся (растить себе убытки). Только внешние потребности, спрос на внешнем рынке – могут заставить капиталистическое предприятие наращивать производительные силы.

    6. ГЕНЕЗИС ПРОМЫШЛЕННОГО КАПИТАЛИСТА

    В этой подглавке Маркс рассматривает генезис промышленного капиталиста, который, с его точки зрения, не отличался той постепенностью, какой характеризуется генезис фермера.

    Без сомнения, некоторые мелкие цеховые мастера и ещё большее количество самостоятельных мелких ремесленников и даже наёмных рабочих превратились в мелких капиталистов, а потом, постепенно расширяя эксплуатацию наёмного труда и соответственно усиливая накопление капитала, в капиталистов без оговорок.

    В младенческий период капиталистического производства часто происходило так, как в младенческий период средневековой городской жизни, где вопрос о том, кто из беглых крепостных должен быть хозяином и кто слугой, решался обыкновенно в зависимости от того, кто из них раньше бежал от своих господ. Но черепашьи темпы этого метода никак не соответствовали торговым потребностям нового мирового рынка, созданного великими открытиями конца XV века. Средние века оставили после себя две различные формы капитала, которые достигают зрелости в самых различных общественно-экономических формациях и до наступления эры капиталистического способа производства считаются капиталом как таковым: ростовщический капитал и купеческий капитал.

    Маркс подчёркивает в споре с цитируемыми авторами, что «законы вообще никогда не совершают революций».

    Превращению денежного капитала, образовавшегося путём ростовщичества и торговли, в промышленный капитал препятствовал феодальный строй в деревне, цеховой строй в городе. Ограничения эти пали, когда были распущены феодальные дружины, когда сельское население было экспроприировано и отчасти изгнано.

    Новая мануфактура возникла в морских экспортных гаванях или в таких пунктах внутри страны, которые находились вне контроля старых городов с их цеховым строем. Отсюда ожесточённая борьба английских городов с цеховым корпоративным строем против этих новых питомников промышленности.

    Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искоренение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги по завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих — такова была утренняя заря капиталистической эры производства. Эти идиллические процессы суть главные моменты первоначального накопления. За ними следует торговая война европейских наций, ареной для которой служит земной шар. Война эта начинается отпадением Нидерландов от Испании, принимает гигантские размеры в английской антиякобинской войне и теперь ещё продолжается в виде «опиумных» войн против Китая и так далее. – беспощадно разоблачает современников Маркс.

    Мы, со своей стороны можем напомнить войны нашего поколения – в Ираке и Афганистане, в Ливии и Сирии, в Югославии и на Украине, и т.п. несть им числа!

    Различные моменты первоначального накопления распределяются, исторически более или менее последовательно, между различными странами, а именно: между Испанией, Португалией, Голландией, Францией и Англией.

    В Англии к концу XVII века они систематически объединяются в колониальной системе и системе государственных займов, современной налоговой системе и системе протекционизма. Эти методы отчасти покоятся на грубейшем насилии, как, например, колониальная система. Но все они пользуются государственной властью, т. е. концентрированным и организованным общественным насилием, чтобы ускорить процесс превращения феодального способа производства в капиталистический и сократить его переходные стадии. Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым. Само насилие есть экономическая потенция.

    Относительно христианской колониальной системы У. Хауитт, человек, сделавший христианство своей специальностью, говорит: «Варварство и бесстыдные жестокости так называемых христианских рас, совершавшиеся во всех частях света по отношению ко всем народам, которые им удавалось поработить, превосходят все ужасы, совершавшиеся в любую историческую эпоху любой расой, какой бы она ни была дикой и невежественной, безжалостной и бесстыдной» .

    История голландского колониального хозяйства — а Голландия была образцовой капиталистической страной XVII столетия — даёт нам непревзойдённую картину предательств, подкупов, убийств и подлостей 242). Нет ничего более характерного, как практиковавшаяся голландцами система кражи людей на Целебесе для пополнения рабов на острове Ява. С этой целью подготовлялись специально воры людей. Вор, переводчик и продавец были главными агентами этой торговли, туземные принцы — главными продавцами. Украденная молодёжь заключалась в целебесские тайные тюрьмы, пока не достигала возраста, достаточно зрелого для отправки на корабли, транспортировавшие рабов. В одном официальном отчёте говорится:

    «Например, один этот город Макассар полон тайными тюрьмами, одна ужаснее другой, которые набиты несчастными жертвами жадности и тирании, закованными в кандалы, оторванными насильственно от своих семей».

    Чтобы овладеть Малаккой, голландцы подкупили португальского губернатора. В 1641 г. он впустил их в город. Они тотчас же поспешили к его дому и убили его, чтобы «воздержаться» от уплаты условленной суммы подкупа в 21 875 фунтов стерлингов. Опустошение и обезлюдение следовали везде, куда только ни ступала их нога. Провинция Явы Баньювавги насчитывала в 1750 г. свыше 80 000 жителей, в 1811 г. всего 8000. Вот она невинная торговля!

    Как известно, английская Ост-Индская компания кроме политической власти в Ост-Индии добилась исключительной монополии на торговлю чаем, как и вообще на торговлю с Китаем и на перевозку товаров из Европы и в Европу. Но судоходство вдоль берегов Индии и между островами, а также торговля внутри Индии сделались монополией высших должностных лиц компании. Монополия на соль, опиум, бетель и другие товары стала неисчерпаемым источником богатства. Должностные лица сами устанавливали цены и по своему произволу обдирали несчастных индийцев. Генерал-губернатор участвовал в этой частной торговле. Его любимцы получали контракты на таких условиях, которые позволяли им, лучше чем алхимикам, делать золото из ничего. Крупные состояния вырастали, как грибы после дождя, и первоначальное накопление осуществлялось без предварительной затраты хотя бы одного шиллинга. Судебный процесс Уоррена Гастингса полон такого рода примерами. Вот один из них. Один контракт на поставку опиума был предоставлен некоему Салливену в момент его отъезда — с официальным поручением — в район Индии, далеко расположенный от места производства опиума. Салливен продаёт свой контракт за 40 000 ф. ст. некоему Бинну, а Бинн перепродаёт его в тот же день за 60 000 фунтов стерлингов. Последний покупатель и исполнитель контракта заявляет, что и он ещё извлёк из него громадную выгоду. Согласно одному документу, представленному в парламент, с 1757 по 1766 г. компания и её должностные лица принудили индийцев принести в дар 6 миллионов фунтов стерлингов. В 1769–1770 гг. англичане искусственно организовали голод, закупив весь рис и отказываясь продавать его иначе, как по баснословно высоким ценам .

    В настоящее время промышленная гегемония влечёт за собой торговую гегемонию. Напротив, в собственно мануфактурный период торговая гегемония обеспечивает промышленное преобладание. Отсюда решающая роль, которую в то время играла колониальная система. Это был тот «неведомый бог», который взошёл на алтарь наряду со старыми божествами Европы и в один прекрасный день одним махом всех их выбросил вон. Колониальная система провозгласила наживу последней и единственной целью человечества.

    Система общественного кредита, т. е. государственных долгов, зачатки которой мы открываем в Генуе и Венеции ещё в средние века, распространилась по всей Европе в течение мануфактурного периода. Колониальная система с её морской торговлей и торговыми войнами послужила для неё теплицей. Так она прежде всего пустила корни в Голландии. Государственный долг, т. е. отчуждение государства — всё равно: деспотического, конституционного или республиканского, — накладывает свою печать на капиталистическую эру. Единственная часть так называемого национального богатства, которая действительно находится в общем владении современных народов, это — их государственные долги 243a). Вполне последовательна поэтому современная доктрина, что народ тем богаче, чем больше его задолженность. Государственный кредит становится символом веры капитала. И с возникновением государственной задолженности смертным грехом, за который нет прощения, становится уже не хула на духа святого, а нарушение доверия к государственному долгу.

    Государственный долг делается одним из самых сильных рычагов первоначального накопления. Словно прикосновением волшебной палочки он наделяет непроизводительные деньги производительной силой и превращает их таким образом в капитал, устраняя всякую надобность подвергать их опасностям и затруднениям, неразрывно связанным с помещением денег в промышленность и даже с ростовщическими операциями. Государственные кредиторы в действительности не дают ничего, так как ссуженные ими суммы превращаются в государственные долговые свидетельства, легко обращающиеся, функционирующие в их руках совершенно так же, как и наличные деньги. Но кроме созданного таким образом класса праздных рантье и импровизированного богатства финансистов, выступающих посредниками между правительством и нацией, кроме откупщиков налогов, купцов и частных фабрикантов.

    С самого своего зарождения крупные банки, подкреплённые национальными титулами, были лишь обществами частных спекулянтов, которые оказывали содействие правительствам и, благодаря полученным привилегиям, могли ссужать им деньги. Поэтому самым непогрешимым мерилом накопления государственного долга является прогрессивное повышение акций этих банков, расцвет которых начинается с момента учреждения Английского банка (1694 г.). Английский банк начал свою деятельность ссудами правительству денег из 8%; вместе с тем он был уполномочен парламентом чеканить деньги из того же самого капитала, который он ещё раз ссужал публике в форме банкнот. Этими банкнотами он мог дисконтировать векселя, давать ссуды под товары, скупать на них благородные металлы. Прошло немного времени, и эти фабрикуемые самим банком кредитные деньги стали функционировать как звонкая монета: банкнотами выдавал Английский банк ссуды государству, банкнотами уплачивал за государство проценты по государственным займам. Мало того, что он одной рукой давал, чтобы другой взять гораздо больше; даже когда он получал, он оставался вечным кредитором нации на всю данную им сумму до последней копейки. Мало-помалу он стал непременным хранителем металлического запаса страны и центром тяготения для всего торгового кредита. В то самое время, когда англичане перестали сжигать на кострах ведьм, они начали вешать подделывателей банкнот. Какое впечатление произвело на современников внезапное появление этого отродья банкократов, финансистов, рантье, маклеров, спекулянтов и биржевых волков, показывают сочинения того времени, например сочинения Болингброка.

    Вместе с государственными долгами возникла система международного кредита, которая зачастую представляет собой один из скрытых источников первоначального накопления у того или другого народа. Так, гнусности венецианской системы грабежа составили подобное скрытое основание капиталистического богатства Голландии, которой пришедшая в упадок Венеция ссужала крупные денежные суммы. Таково же отношение между Голландией и Англией. Уже в начале XVIII века голландские мануфактуры были далеко превзойдены английскими, и Голландия перестала быть господствующей торговой и промышленной нацией. Поэтому в период 1701–1776 гг. одним из главных её предприятий становится выдача в ссуду громадных капиталов, в особенности своей могучей конкурентке — Англии. Подобные же отношения создались в настоящее время между Англией и Соединёнными Штатами. Многие не помнящие родства капиталы, функционирующие в Соединённых Штатах, представляют собой лишь вчера капитализированную в Англии кровь детей.

    Так как государственные долги опираются на государственные доходы, за счёт которых должны покрываться годовые проценты и т. п. платежи, то современная налоговая система стала необходимым дополнением системы государственных займов. Займы позволяют правительству покрывать чрезвычайные расходы таким образом, что налогоплательщик не чувствует сразу всей тяжести последних, но те же займы требуют, в конце концов, повышения налогов. С другой стороны, повышение налогов, вызванное последовательно нарастающими долгами, вынуждает правительство при каждом новом чрезвычайном расходе прибегать всё к новым и новым займам. Таким образом, современная фискальная система, осью которой является обложение необходимейших жизненных средств (следовательно, их вздорожание), в самой себе несёт зародыш автоматического возрастания налогов. Чрезмерное обложение — не случайный факт, а скорее её принцип. В Голландии, где эта система укрепилась прежде всего, великий патриот де Витт прославляет её в своих «Максимах» 217 как наилучший способ развить в наёмном рабочем покорность, умеренность, прилежание и… готовность переносить чрезмерный труд. Однако нас интересует здесь не столько то разрушительное влияние, которое современная фискальная система оказывает на положение наёмных рабочих, сколько обусловленная ею насильственная экспроприация крестьян, ремесленников — одним словом, всех составных частей мелкой буржуазии. Об этом нет двух мнений, даже среди буржуазных экономистов. Экспроприирующее действие фискальной системы ещё больше усиливается благодаря протекционизму, который сам является одной из составных частей фискальной системы.

    Та крупная роль, которую государственный долг и соответствующая фискальная система играют в превращении богатства в капитал и в экспроприации масс, ввела в заблуждение ряд авторов: Коббета, Даблдея и других, увидевших в государственном долге и фискальной системе первопричину нищеты современных народов.

    Система протекционизма была искусственным средством фабриковать фабрикантов, экспроприировать независимых работников, капитализировать национальные средства производства и жизненные средства, насильственно ускорять переход от старого способа производства к современному. Европейские государства дрались из-за патента на это изобретение и, раз попав на службу к рыцарям наживы, не довольствовались уже тем, что с этой целью грабили свои собственные народы, косвенно — путём покровительственных пошлин, прямо — путём экспортных премий и т. п. Они насильственно искореняли всякую промышленность в зависимых от них соседних странах, как, например, была искоренена англичанами шерстяная мануфактура в Ирландии. На европейском континенте процесс этот, с лёгкой руки Кольбера, был ещё более упрощён. Первоначальный капитал притекает здесь к промышленникам в значительной мере прямо из государственной казны.

    Колониальная система, государственные долги, гнёт налогов, протекционизм, торговые войны и т. д. — все эти отпрыски собственно мануфактурного периода гигантски разрастаются в младенческий период крупной промышленности. Зарождение этой последней ознаменовано колоссальным иродовым похищением детей. Фабрики рекрутируют своих рабочих, как и королевский флот своих матросов, посредством насилия.

    С развитием капиталистического производства в течение мануфактурного периода общественное мнение Европы освободилось от последних остатков стыда и совести. Нации цинично хвастались всякой гнусностью, раз она являлась средством для накопления капитала – пишет Маркс.

    Мало что изменилось и в наши дни. Жажда обогащения у одних людей становится мотиватором для жестокого обращения и даже убийства других людей. Деньги не даются в руки просто так: они вышибаются ударами из ближних, вытапливаются из крови жертв.

    Деньги не могут просто так удержаться в руках: нужно уметь отражать нападения, иначе станешь «топливом чужого финансового успеха». Так рынок мотивирует и кровавое нападение, и не менее кровавую оборону от нападающих.

    7. ИСТОРИЧЕСКАЯ ТЕНДЕНЦИЯ КАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО НАКОПЛЕНИЯ

    В этой подглавке Маркс отмечает, что капиталистическое накопление означает лишь экспроприацию непосредственных производителей, т. е. уничтожение частной собственности, покоящейся на собственном труде.

    Это довольно сложный вопрос, сводящийся в последующем марксизме к дискуссии о том, где границы ЛИЧНОЙ и ЧАСТНОЙ собственности.

    Личная собственность – то, чем я сам пользуюсь, пассив имущества. Частная – то, что мне приносит доход, актив имущества. Грань между ними весьма зыбкая. Отсюда и вечные колебания мелкой буржуазии, которая в одном лице – и труженица и собственница. Она разрывается: как труженице, ей свойственны одни интересы, а как собственнице – другие.

    Если у вас есть автомобиль – то это личная собственность. Но если вы сдали его же в аренду за деньги – то это уже рентная частная собственность. Если инструмент в ваших собственных руках – это трудовой доход. А если инструмент приносит вам прибыль в чужих руках – это уже нетрудовой доход, эксплуатация человека человеком с помощью инструмента по имени «частная собственность».

    Мелкой буржуазии хочется, чтобы её не разоряли крупные собственники. Но в то же время ей хочется самой стать крупным собственником. Когда её экспроприируют (помещик теснит кулака) – она орёт «караул!». Когда она сама кого-то экспроприирует (кулак теснит батрака) – она орёт «не трожь меня!».

    Как же решает этот вопрос Маркс? Он пишет: частная собственность, как противоположность общественной, коллективной собственности, существует лишь там, где средства труда и внешние условия труда принадлежат частным лицам.

    Здесь Маркс употребляет ультрасовременное и очень злободневное для нынешней РФ выражение «labouring poor» [«работающий бедняк»]. Оказывается, это не только продукт оплаты труда при ельцинизме! Оно встречается в английских законах с того момента, когда класс наёмных рабочих приобретает заметные размеры. «Labouring poor» противополагается, с одной стороны, «idle poor» [«праздным беднякам»], нищим и т. п., с другой стороны, тем рабочим, которые ещё не обобраны, ещё являются собственниками средств своего труда. Из законодательства выражение «labouring poor» перешло в политическую экономию, где оно употребляется начиная с Калпепера, Д. Чайлда и т. д. вплоть до А. Смита и Идена.

    «Капитал», — говорит «Quarterly Reviewer», — «избегает шума и брани и отличается боязливой натурой. Это правда, но это ещё не вся правда. Капитал боится отсутствия прибыли или слишком маленькой прибыли, как природа боится пустоты. Но раз имеется в наличии достаточная прибыль, капитал становится смелым. Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение, при 20 процентах он становится оживлённым, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы. Если шум и брань приносят прибыль, капитал станет способствовать тому и другому. Доказательство: контрабанда и торговля рабами».

    Разъясняя эту, с виду патологическую жестокость капитала, современный автор, А.Леонидов-Филиппов в романе «Иго Человеческое»[1] указывает, что капитализм предлагает человеку один выбор: быть людоедом или пищей. А третьего не дано. Если хочешь быть пищей – тебя съедят и всё. И потому всякий, кто хоть немного поднялся над уровнем нищенского прозябания низов – приобретает характерные черты и навыки каннибала.

    Не потому, что он хочет этого – а потому что в обществе торжествующего каннибализма иначе подняться просто нельзя. Или ты – или тебя. Он может ночами плакать в подушку от жалости к людям, проклинать «грубый век, ужасные сердца» – но это ничего не меняет в его дневном бизнесе. Пока он на плаву – он людоед, и выход из этого состояния лишь один при капитализме: утонуть в пучине нищеты.

    Маркс при этом говорит про бесконечные оттенки частной собственности, которые открываются нашему взору, и отражают лишь промежуточные состояния, лежащие между крайностями.

    По Марксу, частная собственность работника на его средства производства есть основа мелкого производства, а мелкое производство составляет необходимое условие для развития общественного производства и свободной индивидуальности самого работника. Правда, этот способ производства встречается и при рабовладельческом, и при крепостном строе, и при других формах личной зависимости. Однако он достигает расцвета, проявляет всю свою энергию, приобретает адекватную классическую форму лишь там, где работник является свободным частным собственником своих, им самим применяемых условий труда, где крестьянин обладает полем, которое он возделывает, ремесленник — инструментами, которыми он владеет как виртуоз.

    Этот способ производства предполагает раздробление земли и остальных средств производства. Он исключает как концентрацию этих последних, так и кооперацию, разделение труда внутри одного и того же производственного процесса, общественное господство над природой и общественное регулирование её, свободное развитие общественных производительных сил. Он совместим лишь с узкими первоначальными границами производства и общества. Стремление увековечить его равносильно, по справедливому замечанию Пеккёра, стремлению «декретировать всеобщую посредственность».

    Но на известном уровне развития он сам создаёт материальные средства для своего уничтожения. С этого момента в недрах общества начинают шевелиться силы и страсти, которые чувствуют себя скованными этим способом производства. Последний должен быть уничтожен, и он уничтожается. Уничтожение его, превращение индивидуальных и раздробленных средств производства в общественно концентрированные, следовательно, превращение карликовой собственности многих в гигантскую собственность немногих, экспроприация у широких народных масс земли, жизненных средств, орудий труда, — эта ужасная и тяжёлая экспроприация народной массы образует пролог истории капитала. Она включает в себя целый ряд насильственных методов, из которых мы рассмотрели выше лишь эпохальные методы, как методы первоначального накопления. Экспроприация непосредственных производителей совершается с самым беспощадным вандализмом и под давлением самых подлых, самых грязных, самых мелочных и самых бешеных страстей. Частная собственность, добытая трудом собственника, основанная, так сказать, на срастании отдельного независимого работника с его орудиями и средствами труда, вытесняется капиталистической частной собственностью, которая покоится на эксплуатации чужой, но формально свободной рабочей силы.

    Когда этот процесс превращения достаточно разложил старое общество вглубь и вширь, когда работники уже превращены в пролетариев, а условия их труда — в капитал, когда капиталистический способ производства становится на собственные ноги, тогда дальнейшее обобществление труда, дальнейшее превращение земли и других средств производства в общественно эксплуатируемые и, следовательно, общие средства производства и связанная с этим дальнейшая экспроприация частных собственников приобретает новую форму. Теперь экспроприации подлежит уже не работник, сам ведущий самостоятельное хозяйство, а капиталист, эксплуатирующий многих рабочих.

    Эта экспроприация совершается игрой имманентных законов самого капиталистического производства, путём централизации капиталов. Один капиталист побивает многих капиталистов. Рука об руку с этой централизацией, или экспроприацией многих капиталистов немногими, развивается кооперативная форма процесса труда в постоянно растущих размерах, развивается сознательное техническое применение науки, планомерная эксплуатация земли, превращение средств труда в такие средства труда, которые допускают лишь коллективное употребление, экономия всех средств производства путём применения их как средств производства комбинированного общественного труда, втягивание всех народов в сеть мирового рынка, а вместе с тем интернациональный характер капиталистического режима. Вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов капитала, которые узурпируют и монополизируют все выгоды этого процесса превращения, возрастает масса нищеты, угнетения, рабства, вырождения, эксплуатации, но вместе с тем растёт и возмущение рабочего класса, который постоянно увеличивается по своей численности, который обучается, объединяется и организуется механизмом самого процесса капиталистического производства. Монополия капитала становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под ней.

    И далее следуют в подглавке знаменитые слова Маркса, ставшие лозунгом коммунистов всего мира:

    Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьёт час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют.

    Капиталистический способ присвоения, вытекающий из капиталистического способа производства, а следовательно, и капиталистическая частная собственность, есть первое отрицание индивидуальной частной собственности, основанной на собственном труде. Но капиталистическое производство порождает с необходимостью естественного процесса своё собственное отрицание. Это — отрицание отрицания. Оно восстанавливает не частную собственность, а индивидуальную собственность на основе достижений капиталистической эры: на основе кооперации и общего владения землёй и произведёнными самим трудом средствами производства.

    Превращение основанной на собственном труде раздробленной частной собственности отдельных личностей в капиталистическую, конечно, является процессом гораздо более долгим, трудным и тяжёлым, чем превращение капиталистической частной собственности, фактически уже основывающейся на общественном процессе производства, в общественную собственность. Там дело заключалось в экспроприации народной массы немногими узурпаторами, здесь народной массе предстоит экспроприировать немногих узурпаторов.



    [1] Роман доступен всем желающим прочитать его в сети Интернет.

    Источник - Искренне Ваш, редакционный коллектив газеты «Экономика и Мы». .

    Комментарии:
    Информация!
    Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
    Наверх Вниз