Сергей Черняховский: «Это в старых, настоящих революциях на власть претендовала контрэлита, сама создающая свою силу во внеэлитном пространстве. В сегодняшних имитациях все массовки на улицах организуются во властных кабинетах»

Кто сказал, что стандарты Европы – это «права человека»? «Права человека» - это троянский конь, которого европейцы запускают в лагерь врага.

Стандарты Европы – это мужество крестоносцев, ярость Барбароссы, воля Наполеона и стойкость де Голля.

Да, в массе своей европейцы сами на это сегодня не способны. Но они помнят об этом – и мечтают о соприкосновении с чем-то подобным.

Власть, целью которой является собственное насыщение, не имеет серьезных врагов. Потому что она всегда имеет шанс договориться с теми, кто сам претендует всего лишь на насыщение. Может, не договорится. Но может, и договорится.

Власть, которая имеет целью саму себя – власть как высшую ценность – может иметь серьезных врагов, если есть те, кто, как и она, готов отдать все, лишь бы эту сверхценность получить самому и ни с кем не делить

Власть, целью которой является некий стратегический проект, всегда будет иметь серьезных врагов. Потому что стратегический проект предлагает амбициозные цели, А амбициозные цели требуют стратегического перераспределения ресурсов.

Есть те, кого устраивают старые подходы к распределению и старая конфигурация как ресурсов, так и допущенных к ним групп.

И есть те, кого она не устраивает. И они заинтересованы в новой. Враждебны проекты. Враждебны цели. Враждебны интересы.

Значит, цели одних входят в неизбежное и неразрешимое противоречие с интересами других.

Конечно, все происходившие в истории революции и перевороты непосредственно осуществлялись неким меньшинством. Но они в реальном политическом процессе всегда опирались на те или иные реальные силовые потенциалы, то есть, с одной стороны, честно говорили власть имущим: «Власть – это сила. Она правит, подавляя сопротивление власти. Мы заявляем иную силу – мы подавим ваше подавление».

Если сила восставших была больше силового потенциала власти, последняя свергалась, и первые устанавливали уже свою власть. То есть все было в рамках реального политического процесса. Власть по определению есть отношения господства и подчинения. Если ты не можешь выполнять функцию подавления, ты должен уйти, если кто-то способен это сделать лучше тебя – значит, ты должен уйти, поскольку осуществлять правление не можешь.

С другой стороны, организаторы взятия власти во многих случаях и не претендовали к тому, что представляют волю большинства. Они этим понятием и не оперировали. Они претендовали на то, что смогут править лучше, что они сильнее и (по их претензии) умнее. Словом, что они более годятся для этой роли.

То есть, в известном смысле – все было честно.

Еще раз: первое, необходимое, хотя и не достаточное основание власти, первое требование к ней – уметь осуществлять подавление. Стихийное или организованное, специально вооруженное или вооружающееся на ходу ружьями из охотничьих магазинов и булыжниками с мостовой выступление масс было своего рода честным вызовом власти, проверкой на ее способность подавлять. Выступающие знали, на что идут, но, по тем или иным причинам, готовы были идти на риск для своей жизни и безопасности. И в силу наличия этого риска и его осознания выступали тогда, когда складывалась вполне определенная ситуация, когда они определенным образом вызревали до готовности пойти на этот риск.

В нынешних же условиях все бархатно-цветные спектакли, с одной стороны, претендовали именно на то, что представляют большинство граждан, ничем не подтверждая этой претензии, а с другой – апеллировали на первый взгляд именно к демократическим ценностям, в том смысле, что не предполагали за властью права и возможности на насильственное подавление своего выступления. То есть они волю большинства по факту узурпировали, выдавая себя за представителей последнего, то есть сами обращались к авторитаризму, но за властью права на использование методов авторитаризма, то есть метода прямого подавления своего выступления – не признавали.

Второй отличительной, со временем появившейся чертой всех современных имитаций революции является увязывание их с выборами. Это схема известная и простая: проходят выборы, объявляется или становится предварительно известным результат. И тот, кто по официальным данным проиграл, собирает свою массовку и громко объявляет итоги сфальсифицированными. И поди, сторонний наблюдатель, разбери, кто прав.

Поскольку в общем-то можно назвать много случаев. когда власть в определенных условиях действительно фальсифицирует итоги голосований – в России они фальсифицировались самый минимум с 1996 года, а то и раньше – то протест выглядит правдоподобно.

В США они сегодня фальсифицируются на глазах, причем любые доказательства фальсификации практически без разбирательства отвергаются не менее фальсифицированной судебной властью.

Такое положение вещей становится возможным, во многом благодаря специфическому состоянию как власти, так и активизированной массовки. И оба этих момента определяются спецификой пресловутого состояния «постмодерна», снижению роли ценностного мотивирующего начала, утверждению в целом общего игрового компонента, когда не признается наличие той или иной окончательной истины и тех или иных самозначимых ценностей, за которые можно реально драться и отдавать жизнь.

Все происходит как бы «понарошку». «Мы делаем вид, что мы… А мы делаем вид, что мы…». Элиты не рассматривают власть ни как средство осуществления неких самозначимых стратегических целей, ни как самоценность. Власть для них – вид игры, вид бизнеса. Что они теряют, отказавшись от власти? Возможность дальше вести этот бизнес. Но то, что они реально уже получили – а это очень много, – остается с ними. К чему рисковать? Подавишь мятеж – объявят преступником.

Это в старых, настоящих революциях на власть претендовала контрэлита, сама создающая свою силу во внеэлитном пространстве. В сегодняшних имитациях все массовки на улицах организуются во властных кабинетах. Кругами той части элиты, которые претендуют на переформатирование раздела власти.

Какой-нибудь впавший в миролюбие президент двусмысленно говорит, что его страна «надеется на скорейшее и мирное разрешение кризиса в рамках соблюдения конституционного порядка». Тоже новаторский бред – мятежники действуют явно неконституционно, требуют нарушения конституционного порядка, их нужно сугубо конституционно раздавить всеми имеющимися средствами, тебе говорят: «Мирно и конституционно». Поди пойми, что тебе защищать – Мир или Конституцию?

А в душе ценностей – ноль. То есть есть одна – комфорт, благосостояние и безопасность. Рисковать – и незачем, и не хочется. Сам с автоматом отстреливаться – да ну его к черту. Приказывать стрелять войскам – а вдруг откажутся? А не откажутся, постреляешь – пройдет пятнадцать лет, все равно от власти уйдешь, придут другие да и станут тебя разоблачать? Будешь жить – еще судить станут. Умрешь – дочери будут в глаза тыкать: «Твой отец был палачом! Покайся!»

И все ради чего? Это если ты строишь «светлое будущее», служишь делу пролетарской революции, готовишь новую роль твоего народа в мире, борешься за национальную независимость, отстаиваешь «истинную веру», противостоишь «неверным», охраняешь «вековые традиции народа», отстаиваешь идею народного суверенитета в окружении «самовластных тиранов» – ну и так далее – понятно ради чего.

А если ничего этого у тебя нет? Нет того, ради чего ты готов был бы стоять насмерть. Нет того, ради чего ты готов был бы сопротивляться. Тогда и остается делать вид, что есть «стандарты Европы» и подчиняться бредовым измышлениям о «правах человека».

И отрекаться от того, что исходно и было ценностями Европы: четкого усвоения, что цели человека и его представления об идеальном будущем и разделяемом им проекте мироустройства, много выше и ценнее его биологической жизни и всего того, что ложно в пост-Европе стало выдаваться за его «права».