Вызовы и перспективы кризиса глобализации в США и России

Где-то года два-три назад было много разговоров о том, что в мире “наметился” какой-то разворот. “Наметился” — какое странное слово, правда? Оно обезличивает процесс, получается, что не кто-то наметил, а некий “процесс” взял, да и образовался почти из “ниоткуда”. Но ведь так не бывает! Все — а особенно такого рода потенциально тектонические процессы и явления — из-за чего-то возникают и на чём-то базируются. Тему, конечно, пообсуждали, но потом благополучно забыли, тем более что трампономика в отличие от макронономики результаты приносила, да и коронавирус оказался более интересным объектом для оттачивания остроты ума и способностей к конспирологии. Но теперь, как говорил Виктор Черномырдин, человек и ледокол, “никогда не было и вот опять”, — выборный процесс в США и особенно его результаты, кажется, возвращают нас в эту тему, куда более жёстко, чем европейские левые. Приходится признать, что левый поворот никуда не исчез, не рассосался, но, напротив — превратился в основу для практических политических действий.

А куда деваться?

Америка против Америки

Посмотрите на США, где вроде бы работающая, хотя уже и не вполне классическая капиталистическая система, столкнулась с реально массовыми требованиями социальной поддержки. Ситуация заставляет задуматься, если, конечно, вы не собираетесь ограничиться пропагандистским клише “бумеранг цветной революции вернулся в колыбель”. То, что произошло в США, — не цветная революция, это — надрыв системы, основанной на том, что сверхэффективно и сверхприбыльно работающие отрасли, прежде всего, связанные с финансовым сектором и долларовым печатным станком, спасали социальную стабильность. В Европе обратим внимание на Францию и Италию, в меньшей степени (пока ещё!) на Германию, — там у политиков свои “тараканы” в головах, но и в этом ещё недавно благополучном обществе появился запрос на поддержку со стороны государства, а не только на “орднунг”. В той же Франции Меланшон — уже не маргинал, а вполне достойная альтернатива семейству Ле Пен. Да и “атлантическая” Германия начинает дозревать до идеи, что “левые” могут оказаться “меньшим злом” по сравнению с “альтернативщиками”, во всяком случае, они не отрицают ЛГБТ-ценности, они интернационалисты, то есть страдания мигрантов им близки. Проще говоря, — “левые” приблизились к западному политическому мейнстриму больше, чем кто-то мог себе представить, когда падала “берлинская стена”. 

Так откуда взялся пресловутый “левый разворот”? И почему он пришёл в США, как считалось, защищённые самой историей, не говоря уже о политической системе, от “детской болезни левизны”? И, тем не менее, с 2016 года, когда элита Демократической партии США как от зачумлённого бегала от Берни Сандерса, к 2020 году, когда эта же элита включила “левые ценности”, как минимум на уровне пропаганды, в свою политическую платформу, в США произошёл тектонический политический сдвиг, затронувший весь мир.

Дональд Трамп, как мог и как умел, учитывая его специфический жизненный опыт, пытался превратить государственную машину США в инструмент обслуживания бизнес-интересов тех, кого он считал опорой США, реализовав в полной мере формулу, “что хорошо для “General Motors” хорошо для Америки”. Можно долго спорить, тех ли он выбрал в качестве ориентира или просто ошибся 25+ годами, но сама модель, думается, вряд ли вызовет возражения. Трамп был человеком Америки, выигравшей “холодную войну”, гордившейся Люком Скайвокером (искренне считавшей его американцем), верившей, что американская кукуруза лучше всякой другой и биологически неспособной поверить в то, что хоть кто-то может оспаривать первенство США, как любили писать в 1990-е, ощущавшими себя “одиноко на вершине мирового могущества”. 

Но этой Великой Америке противостояла другая Америка, вернее, другие Америки. Одна из них — Америка грязного двора с заасфальтированной баскетбольной площадкой и вечными food stamps, с кем-то давно угнанной ржавой тачкой десяти-, а то и пятнадцатилетней давности, и торговля дурью. Другая — чистая и интеллектуальная, считающая, что она знает мир и что этот мир — плоский и одинаковый, что в Детройте, что в Найроби, что в Тынде, что в Тыгде. Собственно, это и были “граждане мира”, космополитический яппи-интернационал, привязанный к своей смартфону больше, чем к Родине. Для них США были всего лишь опорной точкой для продвижения глобальных ценностей, не более того. И Америкой, как страной, они вполне были готовы пожертвовать. С одной из двух альтернативных Америк Трамп может быть и справился бы, но с их альянсом…? Нет, шансов не было никаких. Тем более, что “альтернативной” как раз все больше становилась та Америка, которую он предполагал вновь сделать великой. 

Но левый разворот-то тут причём? И почему именно Америка так важна для понимания ситуации с “левоповоротными” трансформациями?

Трампономика была весьма забавным явлением. Этакий либеральный фьюжн, где почти не было либерализма, но было несколько очень характерных запятых. Трамп их не видел, а более образованные американские либералы видеть не хотели. Главная “запятая” трампономики называлась “эффективность”, а, проще говоря, качество рабочей силы. 

Откроем, например, одно из недавних исследований экономической конъюнктуры в США, не в “центровом”, но вполне статусном исследовании либерального, хотя уже и антитрамповского Brookings Institution “Знакомьтесь, низкооплачиваемая рабочая сила”, подготовленное Николь Бейтман и Мартой Росс, также — не самыми последними именами в американской социологии. Сухой остаток этого исследования, если отойти от названия, к слову, — прямо оспаривающего любимый клинтонианский тезис об “экономическом выздоровлении Обамы”, сводится на самом деле к констатации неуклонного падения качества рабочей силы, вымывания — в том числе и за счёт “флюидной занятости” — той самой социальной опоры, тех самых “синих воротничков”, которые теоретически и должны были возродить Америку как великую промышленную державу. Неоднократно писалось и о том, что главной проблемой, например, американской автомобильной промышленности является бракодельство, а иногда, — и прямой луддизм. Американские “работяги”, та самая глубинная Америка, вполне адаптировалась к социально-экономическим обстоятельствам, предложенными ей политической и финансовой элитой времен Буша и Обамы, и начала использовать всё, что можно и нельзя, в своих интересах. И ей это стало нравиться. Чем не Советский Союз поздних времён, когда одни делали вид, что работали, другие, — что платили первым зарплату, а третьи, — что борются с мировым империализмом? 

Подчеркну, — речь идёт не о маргиналах, коротавших своё время на площадках для стритбаскета и подпиравших углы “неблагополучных районов” в пригородах американских городов, а о том самом “сознательном пролетариате”, о котором грезили классики марксизма-ленинизма. Но этот новый растущий слой низкоквалифицированных “работяг” создавал совершенно иную социально-экономическую картину, а с ней — и политическую даже и без пресловутого прекариата, в который превратился “креативный класс”.

Фото: Erin Scott | Reuters

И четырёх лет президентства Трампа, заполненных политической борьбой, обвинениями в связях с Россией, конспирологией, громкими и почти никогда не выполнявшимися обещаниями “бахнуть”, бесконечными попытками ловли хайпа на чём угодно, было явно недостаточно для того, чтобы преодолеть эту фундаментальную тенденцию. 

Тут, конечно, возникает вопрос, а чем было это самое “государство Дональда Трампа” и существовало ли оно вообще. И он не случаен. Нет, конечно, американский Президент подобно секретарю райкома из советского фильма садился с бизнесом (“крепкими хозяйственниками”) за большой стол, выслушивал их жалобы и просьбы и многозначительно кивал. В советском фильме ещё обязательно произносилась фраза: “обком вас поддержит”, а Трамп вместо этого писал в Твиттер об очередной “отличной сделке”. И надо сказать прямо, это была, скорее, имитация государства, нежели государство. 

Трамп мог сколько угодно пытаться давить на руководителей автомобильной отрасли с целью предотвратить закрытие предприятий в США. Кое-что у него получалось, но получалось только на время. И при всём желании он не мог заставить американских рабочих выпускать машины лучше корейских или японских. И справиться с растущими масштабами “вредительства”, когда, выводя из строя конвейер, рабочие получали доплату за сверхурочные, Трамп был не в силах. И вывести великую корпорацию “Boeing” из пике, связанного как раз с падением уровня квалификации, хотя и не совсем американских рабочих, мастер “великих сделок” тоже не смог, ибо даже как бы трамповская, “синеворотничковая” Америка в этом случае становилась другой, непонятной и враждебной. Оставалось имитировать внимание государства, чем, впрочем, занимался не только Трамп, но и большая часть крупнейших глобальных лидеров. Их коридор возможностей оказался слишком узким, а главным ограничителем свободы политического маневра выступало собственное общество. И по французским “жёлтым жилетам” об этом можно было догадаться, но… слишком хотелось “продолжения банкета”.

 “Левый” разворот — это прививка государству и элите от имитации своей деятельности, направленной якобы на заботу о народе, на развитие страны и общества. И, как всякая прививка, она может закончиться лёгким насморком, предотвращающим тяжёлую пневмонию, а может, — и некрозом похуже самой пневмонии. Подобно тому, как прививка Февральской революции, классического превентивного левого переворота с целью предотвратить ещё более пугающую альтернативу — разговор с народом “по существу” после победы — закончилась большой кровью и корчами гражданской войны. 

Так и сейчас. Организм стран коллективного Запада не менее ослаблен, чем Российской Империи, а главное, разобщён не только классово и политически, но к тому же ещё и этнически, и религиозно. Запад устал и, возможно, прививка новой крови, а с ней, — и левизны в капитализме, оживит политически мёртвое царство стариков-разбойников. Да, конечно, под снос Дональда Трампа и занос в Белый Дом Джозефа Байдена смогли собрать “большую коалицию”, возможно, величайшую с момента избрания на пост президента Билла Клинтона, но уж больно эта коалиция разношёрстная, уж больно просвечивают через “левые” лозунги интересы крупнейших транснациональных компаний. И продлился бы эффект триумфа победителей недолго, даже если бы Трамп спокойно покинул Белый дом. А теперь ситуация становится ещё более острой. 

Почему-то вспоминаются глубокие и страшные одновременно строки Сергея Есенина 1924 года:

Его уж нет, а те, кто вживе,
А те, кого оставил он,
Страну в бушующем разливе
Должны заковывать в бетон.

Мы же понимаем, что дело не в пресловутом BLM, где хладнокровных кукловодов больше, чем реально “буйных”. И не в очевидных и авторитарных замашках Дональда Трампа. И не в престарелом Джо Байдене, уже и не человеке, но, между прочим, в гораздо большей степени, нежели Трамп, символе той самой победившей в Холодной войне Америки. И даже не в очевидных рудиментах расизма, которые пытаются отрицать только самые упоротые республиканцы. Мы же все понимаем, что далеко не всё в нынешней нестабильности управляется могучей мировой закулисой. И далеко не всё может быть отнесено к “управляемому хаосу”. Есть и элементы хаоса обычного, выросшие из осознания себя реальными действующими лицами американской политики бывшими маргинальными группами — и слева, и справа, и в центре. Группами, на долгие десятилетия от этой политики отодвинутыми, а теперь вырвавшимися на оперативный простор. 

И их придётся “заковывать в бетон”. И, если Есенин выражался фигурально, то американская история знает и примеры прямого толкования этого выражения. А, ведь придётся, чтобы сохранить систему, на которую можно ещё какое-то время будет опираться, толкая вперёд подуставший паровоз глобализации.

Вершители и разрушители

Но, если разобраться, что мы подразумеваем под понятием “левый поворот”? И в чём теперь состоят “левые ценности”, если, конечно, не удовлетвориться ответом, свойственным российским консерваторам, что современный, в особенности западный “левый”, — это перелицованный троцкист, в которого добавили “экологизма”. Это, кстати, кажется абсурдным только на первый взгляд: троцкизм есть глобалистический социализм при максимальной неразборчивости методов его построения, ведь так? Всё остальное, включая сложные отношения с крупным бизнесом (не важно, на какие деньги мы боремся с очередной “тюрьмой народов”, — революционер должен быть в первую очередь прагматиком) и неподдельное сочувствие к ЛГБТ, и стремление разрушить основы классической культуры, — всё это и раньше присутствовало у практически любых левых антисталинского толка. Так что и правда, в современном “левом развороте” удивительно много откровенно троцкистского содержания. 

Но главное не это. Главное, что оказывается общим у троцкистов и глобалистов, оседлавших, скажем прямо, современный “левый разворот”, — нацеленность на глобальность даже ценой разрушения собственного государства, да и не только государства. Наследие рубежа 1990–2000-х годов ещё и в том, что разрушать нужно и общество во всех его проявлениях. Причём об этом писали самые что ни на есть респектабельный умы Запада, такие как Э. Гидденс, многолетний руководитель Лондонской школы экономики и политических наук, написавший (точнее — скомпоновавший из своих лекций) в 1999 году фантастическую по провокативности книгу “Ускользающий мир”. В ней фундаментальной опасностью для демократии объявлялась традиция как таковая. То есть — основа любого общества, базовые принципы отношений между людьми и отношение к людям в принципе. Разрушения общества во всех проявлениях жаждут и Славой Жижек, учащий европейцев “мечтать опасно”, и Бернар-Анри Леви, для которого русофобия — лишь прикрытие куда более глубокого неприятия традиционного общества и его институтов, а Россия лишь наиболее очевидное, простое, если хотите, олицетворение врага.

Фото: Владислав Чомпалов 

Левый ли это разворот? Да, безусловно. Главной “левой” ценностью во все времена является борьба с государством в любом его виде, а не социальная справедливость, хотя и она присутствует и в истории, и в современных лозунгах, но как лозунг пропаганды и агитации. Сейчас этот настрой на разрушение государства как главный императив необходимо особенно внимательно учитывать. Ибо для мировой глобализации важна, критически важна та “вязанка дров”, способная стать решающей в раздувании нового “пожара”. А без него “топка” глобализации, переплавляющая культуры, ресурсы, людей, страны, — всё, в инвестиционные ресурсы, не заработает вновь. И вопрос лишь в том, какая страна сыграет роль этой “вязанки”. Вся сегодняшняя политическая и геополитическая суета — от Венесуэлы до Карабаха, от “жёлтых жилетов” до страданий уйгуров, это, увы, в основном про то, кто станет первой “вязанкой”, кто будет оплачивать долги “коллективного Запада”, сделанные во времена “динамичной глобализации” и “догоняющего потребления”, включая “социальную люстрацию” кредитного среднего класса постиндустриальных обществ. Отсюда — и острота борьба за выборы 2020 года в США — был шанс, что “транснационалам” пришлось бы оплачивать эти долги самим, но, кажется, обошлось.

Феномен ситуации в том, что внутри нынешнего “левого разворота” уже содержится главное его противоречие, делающее его если не бессмысленным, то обречённым. Наблюдаемый нами “левый разворот” вырос из стремления общества внешне благополучных стран к большей защите со стороны государства. Но защите от чего? От закредитованности, от бедности, от преступности, от становящейся явно навязчивой, особенно в Европе, миграции, от того, что транснациональные корпорации стали подменять своими интересами закон не только в Африке или Азии, но уже и в Европе, да и к США во времена Обамы-Клинтон подобрались близко… Получается, общество просит защиты от мира глобализации, промотировавшегося как мир, где средний, ни к чему особо не стремящийся человек может получить ту “уверенность в завтрашнем дне”, чем умилялся сам и умилял других “человек советский”, но превратившегося в мир, где тебе никто ничего не должен, а твоя способность демонстрировать успех и процветание зависит от возможности взять следующий кредит. Но ведь те, кто оседлал “левый разворот”, хотят прямо противоположного! Перефразируя одного неудачливого политика второй половины 1980-х годов из России, они хотят “не в сторону от глобализации”, а ещё больше глобализации, обещая, впрочем, и человеческие лица. Поэтому справедливым будет назвать нынешний “левый разворот” разворотом из неотвратимо сужавшегося “тупика глобализации” в ещё более узкий тупичок. Почему ещё более узкий? Да просто “пряников сладких” стало меньше, а раздавать их придётся всё большему числу потенциальных “акторов”.

Посмотрите: глобализация, начинавшаяся как выбор людей “длинной воли”, фактически, аутсайдеров, готовых идти на край света за мечтой, в XIX веке и остававшаяся таковой, думается, до 1930-х годов (и уж точно в “ревущие двадцатые”), превратилась в удел сильных в 1960-е. Затем она трансформировалась в модель развития для “умниц” в 1980-е (а как ещё можно назвать тех, кто продвигал компьютерные технологии, не до конца понимая, что это?). В 1990-е глобализация прошла период “для рисковых”, и это тоже было неким фильтром, тестом на готовность выйти за пределы обыденности и своего потребительского мирка. И не только на постсоветском пространстве. В начале нового столетия глобализация превратилась в комфортное пространство для “средних” людей, людей, не имеющих амбиций, кроме потребительских. А теперь… теперь глобализация становится пристанищем бедных и в имущественном, и в нравственном отношении людей, никуда не стремящихся и ни на что в жизни не рассчитывающих, кроме гарантированного обязательного дохода. Встаёт вопрос, куда деваться тем, у кого остались какие-то амбиции? Впрочем, это — тема для другой дискуссии, но то, что глобализация выгорела с точки зрения человеческой энергетики, — факт. А глобализаторы разделились на потребителей разной степени квалифицированности и откровенных упырей, которым кровушка людская, что водица, главное, чтобы “процесс продолжался”, а они им как бы “рулили”.

Уроки для России

Вернёмся в начало.

Что есть “левый разворот”, если смотреть с позиции России, но не столько в геополитическом ключе (хотя нужно быть предельно наивным, чтобы не понимать, что мы и есть “запланированный” Западом кандидат на роль “вязанки”), сколько с точки зрения внутреннего устройства нашего общества? Это явление далеко не одномерно и уж точно не может рассматриваться в классической для нашей страны парадигме “красные” против “белых”. И достойно того, чтобы посмотреть на процесс более пристально.

Во-первых, “левый разворот” и в мире, и в России, это отражение запроса на социальную справедливость. Понимание “справедливости” у различных участников “разворота” принципиально различно, что отражает разношёрстность его социальной основы. И кого там только нет… И откровенные маргиналы, и городские “цифровые космополиты” (и тут от печального опыта А.Г. Лукашенко, заботливо растившего собственных “могильщиков”, увы, не отвертеться), и откровенные люмпены без дополнения “пролетариат”, но с дипломами бакалавриатов бесчисленных университетов. И “креативный класс”, превращающийся в прекариат, то есть людей без постоянной работы, но с постоянными социальными амбициями. Иными словами, это — лишние люди глобализации, и с ними надо что-то делать. И очень важно, что первой этой проблемой озаботилась глобалистская элита, а никак не “национальные” правительства, поскольку эти люди, порождение глобализации и постиндустриализма, и есть главная угроза своим “родителям”. России эта проблема касается не в последнюю очередь, учитывая количество людей в сервисных отраслях экономики страны — от клерков в одинаковых синих костюмах, уже ставших первой жертвой цифровизации, до “креаторов” и “специалистов по смыслам”. И здесь — главный вопрос для нашей страны: неужели российское общество позволит именно этим социальным группам не сформулировать такой важный для будущего России запрос на справедливость и давать на него ответ? Это было бы трагедией для страны и общества.

Во-вторых, важна не столько формальная экономика, экономика индикаторов, а её социальный эффект, возможность сбалансированного развития, перспективы, если хотите, “уверенного выживания” и воспроизводства традиционных и комфортных для конкретного общества социальных институтов. Но ведь Россия последних двух десятилетий была страной, не менее, если не более, чем Запад, погруженной в “экономику индикаторов”, причём порой казалось, что рапортовавшие о движении этих индикаторов функционеры не вполне понимали, о чём они говорят. А обществу подобная экономическая схоластика уже давно смертельно надоела. Носители же “левого разворота” выдвигают крайне просто критерий: становится ли лучше жизнь простого человека или нет. И надо быть очень наивным, чтобы не понимать, что такая постановка вопроса найдёт отклик у значительной, если не большей части общества, весьма болезненно переживающего нынешние непростые времена. А главный вопрос, — сможет ли власть вместе с ещё не утратившей здравомыслия частью элиты сформулировать такое “толкование” экономики, которое будет понято и принято обществом. А его формулировать придётся — 2020 год показал, что отгораживаться от общества, кайфовать в тиши особняков и ковидных бункеров становится себе дороже.

В-третьих, всё более очевидным становится протест против аристократизма в политике (а косвенно — и в экономике). Да, Байден, конечно, аристократ, но Демократическая партия, как к ней не относиться, смогла продемонстрировать, что она нечто большее, чем просто миллиардеры — сыновья миллионеров. Она смогла включить в себя — и не только ради демонстрации “народности”, но и для того, чтобы обеспечить доверие общества — вполне знаковых персонажей, начиная от Камалы Харрис и заканчивая острым на язык Хакимом Джеффрисом, ни разу не представляющими американские аристократические кланы. И это было ярким контрастом на фоне “королевской семьи”, что демонстрировал, вероятно, сам того не вполне понимая, Дональд Трамп, особенно на начальном этапе президентского срока. Трамп искренне считал, что “государство” — это он и только он, ну, может быть, ещё Меланья и муж Иванки Трамп Джаред Кушнер. Для России этот вопрос более чем актуален, учитывая количество отпрысков номенклатурных семей — и из 1990-х, и из двадцатилетней эпохи “вставания с колен”. Эти молодые представители молодой российской аристократии оказываются настолько талантливыми, что места для другой, не аристократической молодежи — тоже с амбициями! — наверху просто не остаётся. И не замечать этот феномен уже не просто невозможно, но и опасно.

Фото: Reuters

В-четвёртых, есть дьявольская, как бы сказал В.И.Ленин, разница между “теоретическими” леваками и “уличными”. В России она ярко проявилась в ходе протестного движения 2018–2020 годов, когда “левые” вполне нормально ощущали себя в одном флаконе с “либералами” и даже пресловутыми “агентами Госдепа”, во всяком случае, вполне сознательно действовали по принципу “чем хуже, тем лучше”, пытаясь реализовать ленинский же принцип превращения войны империалистической (а то, что сегодняшняя глобальная конкуренция — это борьба вполне империалистических хищников, думаю, понимает любой вменяемый человек и нечего этого стыдиться: мы воюем за своё пространство развития равно, как наши замечательные партнёры воюют с нами за то, чтобы наше пространство развития стало их пространством) в войну гражданскую. Но дело даже не в этом. Это в соцсетях бушуют страсти по “левой” идее, это на научных конференциях леваки-“книжники” обсуждают, насколько правым был Грамши, а насколько левым Каутский. На “улице” — совсем другие настроения, а политической власти, что в России, что в других странах (но они нас интересуют, по понятным причинам, меньше), придётся выходить на улицу. И там действует не левая теория, с чем еще 70 лет, как утверждают со ссылкой на одного властного человека, были проблемы (да и в последние годы прогресса в теоретическом марксизме мало заметно — проще оказалось перелицевать на себя Троцкого), а левая практика, всё больше укладываемая “замечательными партнёрами” в модель “гибридных войн”. Так что вопрос, кто станет уличной опорой “левого разворота” в России, вернее, кого на эту роль подберут и утвердят, — вполне уместный.

Подведём итоги. Запрос на левый разворот носит не просто объективный, но глобально объективный характер, причём эта тенденция среднесрочная и отражает накопившиеся за последние двадцать лет безудержной глобализации социальные, а не только иные диспропорции. Решить их имеющимися экономическими методами просто невозможно. И для России запрос на “левый разворот” также является объективным: это вполне закономерная реакция общества на десятилетие разрухи, десятилетие чрезмерной сытости элиты и десятилетие демонстративного небрежения интересами общества. Вопрос в том, кто возглавит этот разворот, будет ли он опираться на национальные интересы и национальную почву или, как это уже бывало в российской истории, будет направляться извне. Иными словами, получится ли превратить антигосударственный по своему “запалу” деструктивный процесс в источник развития и укрепления государства.

И, да, совсем забыл — Иосиф Виссарионович Сталин “левым” не был. Он просто состоял в партии левого направления, которую потом сделал основой государства, уничтожив её суть, её смысл. За что его совершенно справедливо, с точки зрения “левых ценностей”, и критиковали “прорабы перестройки”.

Дмитрий Евстафьев

Источник - fitzroymag.com .

• • 100
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5