Выдающийся английский писатель Джером К. Джером (1859- 1927) в России известен каждому культурному человеку, как автор потрясающей книги «Трое в лодке, не считая собаки». Издавались в СССР и другие его произведения – но старательно обходилась одна знаковая книга Джерома: «Люди будущего». Джером никогда не был только юмористом, он всегда выступал экономистом, психологом, философом. Книга «Люди будущего» - о России. В 1899 году Джером К. Джером посетил Россию. Осознание тупика, в который зашла западная цивилизация вынудил его (как позже Рея Брэдбери) – искать будущего в русских людях.

Описывать свои впечатления о России под таким заголовком Джерому в Англии запретили. Путевые заметки вышли под нейтральным названием «Русские, какими я их знаю». В 1906 году «Людей будущего» перевели на русский язык и издали в России… А потом на 100 лет забыли…

Дело в том, что Джером К.Джером искал людей будущего в царской России. Это было невыносимо как английским русофобам, так и КПСС, исходившей из марксистского оголтелого европоцентризма. Какие ещё «люди будущего» в царской-то России?!

Но Джером проницательно отметил, что будущее цивилизации – вовсе не в перипетиях развития капитализма, а в самом национальном характере русских людей.

+++

Предлагаемые к прочтению заметки Джерома взяты из другой его книги – «Как мы писали роман». Джером сочетает в них экономику и психологию, что очень близко нашей газете. Поэтому мы хотим ознакомить наших читателей с мыслями выдающегося английского писателя и незаурядного мыслителя:
+++

Джером К. Джером:

К беднякам — я имею в виду не развязных профессиональных нищих, а скромных людей, борющихся за свое существование, — мы не можем не испытывать подлинного уважения. Мы чтим их, как чтим раненого солдата.

В непрекращающейся войне между Человечеством и Природой бедняки всегда находятся в авангарде. Они умирают в канавах, а мы шагаем по их телам с развевающимися флагами, под барабанный бой.

О них нельзя думать без чувства неловкости, потому что каждому из нас следовало бы немного стыдиться, что мы живем в довольстве, а на их долю оставляем все трудности жизни. Мы подобны тем, кто отсиживается в тылу, в то время как его товарищи сражаются и умирают в строю.

Там они молча падают и истекают кровью. Природа, вооруженная дубиной, которая носит название: «Выживают наиболее приспособленные», и Цивилизация, держащая в руках острый меч «Спроса и предложения», наносят удар за ударом тем, кто слаб, — и они дюйм за дюймом отступают, хоть и сопротивляются до конца. Но сражаются они молча и угрюмо, а потому недостаточно живописны для того, чтобы казаться героями.

Помню, как-то в субботу я видел старого бульдога, лежавшего у порога лавчонки в Нью-Кате. Пес лежал совсем тихо и, казалось, дремал, и, так как у него был свирепый вид, никто не тревожил его. Входя и выходя, покупатели шагали через его тело, и некоторые случайно задевали его ногой; тогда он дышал тяжелее и чаще.

Наконец один прохожий заметил, что ступает в какую-то лужу, и, посмотрев на свою обувь, обнаружил, что это кровь; поискав глазами, он увидел, что она стекает темной густой струёй с порога, на котором лежит пес.

Он наклонился к бульдогу, пес сонно приоткрыл глаза и, взглянув на него, оскалил зубы, что в одинаковой мере могло означать удовольствие или гнев по поводу того, что его потревожили, — и тут же издох.

Собралась толпа, тело мертвого пса повернули на бок, и тогда все увидели в его паху ужасную глубокую рану, из которой струилась кровь и вывалились внутренности. Владелец лавки сказал, что животное лежало здесь больше часа.

Мне доводилось видеть, как бедняки умирали так же угрюмо и молчаливо, не те бедняки, которых знаете вы, облаченная в тонкие перчатки леди «Рука подающая», или вы, ваше превосходительство сэр Саймон Благотворитель, — и не те, о ком вы хотели бы знать; не бедняки, идущие процессией с хоругвями и кружками для сбора пожертвований, и не те бедняки, которые шумят вокруг ваших столовых, где раздают бесплатный суп, или распевают молитвы, когда гости собираются у вас к чаю; нет, это бедняки, о чьей нищете вы ничего не знаете до тех пор, пока о ней не становится известно из протокола следователя, — это тихие, гордые бедняки, просыпающиеся каждое утро для того, чтобы бороться со Смертью до наступления ночи, те, которые потом, когда она, победив наконец и свалив на прогнивший пол мансарды, душит их, умирают, все еще крепко стискивая зубы.

Когда я жил в Ист-Энде, я знавал одного мальчугана. Он отнюдь не был милым мальчиком. Он совсем не был таким чистеньким, какими изображают хороших мальчиков в церковных журналах, и мне известно, что однажды какой-то матрос остановил его на улице и отчитал за то, что тот выразился недостаточно деликатно.

Вместе с матерью и малышом-братом, болезненным пятимесячным младенцем, он жил в подвале в одном из переулков вблизи улицы Трех жеребцов. Не знаю, куда девался его отец. Скорее всего, думается мне, он стал «вновь обращенным» и отправился в турне читать проповеди. Мальчишка служил посыльным и зарабатывал шесть шиллингов в неделю, а мать шила штаны и в дни, когда у нее хватало сил, была в состоянии заработать десять пенсов или даже шиллинг. К несчастью, бывали дни, когда четыре голые стены кружились перед ее глазами, гоняясь одна за другой, и она была так слаба, что свет свечи слабым пятнышком маячил где-то в отдалении; и это случалось настолько часто, что недельный бюджет семьи становился все мизерней.

Однажды вечером стены плясали вокруг все быстрее и быстрее, пока совсем не умчались в пляске, а свеча пробила потолок и превратилась в звезду, и женщина поняла, что настало время отложить в сторону шитье.

«Джим, — сказала она; она говорила очень тихо, и мальчику пришлось наклониться к ней, чтобы услышать ее, — в матраце ты найдешь несколько фунтов стерлингов. Я уже давно скопила их. Этого хватит, чтобы похоронить меня. И ты, Джим, позаботишься о малыше. Ты не допустишь, чтобы его забрали в приходский приют».

Джим обещал.

«Скажи: „И да поможет мне бог“, Джим». «И да поможет мне бог, мама».

И женщина, устроив свои земные дела, откинулась назад, готовая ко всему, и Смерть нанесла свой удар.

Джим сдержал слово. Он отыскал деньги и похоронил мать, потом, сложив скарб на тачку, перебирался на более дешевую квартирку-это была половина старого сарая, и он платил за нее два шиллинга в неделю.

Полтора года он и малыш жили здесь. Каждое утро Джим относил ребенка в ясли и забирал его оттуда каждый вечер, возвращаясь с работы; включая небольшую порцию молока, он платил в эти ясли четыре пенса в день. Не знаю, как ему удалось кормиться самому и впроголодь питать ребенка на оставшиеся у него два шиллинга. Знаю только, что ан делал это, и что ни одна душа не помогла ему, и никто даже не подумал, что он нуждается в помощи. Он нянчил ребенка, часами расхаживая с ним по комнате, иногда мыл его и по воскресеньям выносил на свежий воздух.

Несмотря на все это, несчастный малютка по истечении указанного выше срока «скапутился», — выражаясь словами Джима.

Следователь был весьма суров к Джиму.

«Бели бы ты предпринял необходимые шаги, — оказал он, — жизнь ребенка можно было бы спасти. (Следователь, по-видимому, полагал, что было бы лучше, если бы ребенку сохранили жизнь. У следователей бывают иногда престранные взгляды!) Почему ты не обратился к попечителю, который обязан помогать приходским беднякам?»

«Потому что я не желал никакой помощи, — угрюмо ответил Джим. — Я обещал матери, что не отдам его в приходский приют, и не отдал».

Вое это произошло в «мертвый сезон» и вечерние газеты раструбили об этом происшествии и устроили из него сенсацию. Помнится, Джим сделался настоящим героем. Добросердечные люди писали в газеты, требуя, чтобы кто-либо — домохозяин, или правительство, или кто иной — помог мальчику. И все поносили приходский совет. Я думаю, что Джим мог бы получить из всего этого некоторую выгоду, продлись интерес к его делу немного дольше. Но, к несчастью, в самый разгар газетной кампании подвернулся пикантный бракоразводный процесс, который оттеснил Джима на задний план, и о нем позабыли…

• • 100
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5