почему сработали прописи «вашингтонского обкома»

В «Завтра» любопытный материал про ментальные вирусы. Всё это верно и полезно, но, мне кажется, упущена из виду важная сторона дела: готовность самой жертвы к воздействию манипулятора. Впрочем, может быть, об этом пойдёт речь в продолжении статьи. Вирус, будь то ментальный или физический, вроде вируса гриппа, воздействует лучше всего на слабый или ослабленный организм. А на здоровый и сильный – не действует. Тут всё влияет – даже настроение жертвы. Говорят, вирусную инфекцию, в просторечье – простуду, легче подхватить человеку в тоске и унынии, а кто бодр и оптимистичен – тот имеет меньшую вероятность заболеть.

Наш народный организм накануне перестройки был ослаблен и крайне восприимчив к ментальным вирусам. Умонастроение рядовой публики было такое, что приходи – и внедряй. И бери голыми руками. В этом была важнейшая причина успеха вражеской пропаганды, компрометации всего советского, пылкой любви ко всему американскому, которую демонстрировали самые что ни наесть простые обыватели. Я помню, в ту героическую пору приехал из Америки бывший одноклассник моего мужа, ребёнком увезённый родителями в США. Там он вырос, выучился и вот – приехал. Он был даже слегка озадачен той всенародной любовью, которую изливали на него здешние люди – просто за американский паспорт.

Вспоминаю, как году в 90-м впервые показали по телевизору диснеевские мультики – в заветный час буквальным образом опустели дворы: все мечтали приложиться к шедевру. А чуть раньше на Малой Бронной открыли первый в Москве Макдональдс – в помещении бывшего кафе «Лира». Когда-то в это кафе я студенткой хаживала выпить коктейля и потанцевать; потом там сделали безалкогольный бар – по случаю антиалкогольной кампании, а в Перестройку отдали это козырное место под американскую забегаловку. В момент открытия Макдональдса я оказалась напротив, в библиотеке им.Некрасова, на 2-м этаже, и очень забавлялась созерцанием длиннейшей очереди, в которой люди часами стояли посреди рабочего дня, чтобы попасть в закусочную быстрого обслуживания. Они шли не в закусочную - они шли приложиться к высшим ценностям! Они символически отрекались от старого мира и отряхивали прах Совка со своих поношенных штиблет. Разумеется, никто этого не понимал и не объяснял в этих выражениях, но в подсознании было именно так. Иначе не потащились бы со всей Москвы толочься на холоде.

Наш народ был готов принять любое, другое, не-советское, потому что был раздражён и разочарован советской жизнью. Если мы не поймём и не примем этого факта, мы вечно будем ходить по кругу и изумляться, и причитать, как когда-то, в начале 90-х, причитал в разговоре со мной тогдашний министр сельского хозяйства Белоруссии г-н Мирочицкий: «Как же так, такую страну развалили!».

Сейчас в патриотическом дискурсе наметилась самоуспокоительная и умственно комфортная идея: всё было хорошо, народ благоденствовал, но тут пришли гадкие пиндосы и всё опошлили. А пиндосов пустила продажная, прогнившая элита.

На самом деле, без народной поддержки или хотя бы без сочувствия действиям прогнившей элиты купно с пиндосами – ничего бы не получилось. Народ встречал антисоветские разоблачения – с восторгом. Помню, моя бывшая одноклассница даже вырезала из «Огонька» особо чувствительные места. Говорила: завтра всё могут прикрыть, а вырезочки - останутся. В этих вырезках повествовалось об уничтожении советских военачальников накануне войны гадким Сталиным. Я, помнится, тогда полюбопытствовала: а не допускает ли она, что эти люди в самом деле были предателями? «Да о чём ты говоришь?» - досадливо отмахнула она рукой мои предположения. Она верила не потому, что знала или ей были представлены убедительные свидетельства – она (а вместе с нею и огромное количество таких же простых обывателей) верила потому, что готова была поверить.

Народ поверил в топорно сработанные фальшивки по поводу советской истории и всего остального именно по этой причине. Он был готов поверить. Ровно так же, как муж легко верит в навет о неверности жены тогда, когда он и сам подозревает её в неверности, более того – когда в душе он уверен, что она не верна, но просто боится сам себе это выговорить словами. А как только скажет кто-то – происходит своего рода кристаллизация: он поверил и убеждён. Если же он ни в чём таком жену не подозревает и вообще об этом не думает – он просто пожмёт плечами и забудет о доносе. Или перестанет общаться с доносчиком.

Именно поэтому, по причине раздражения и разочарования, советский народ с послушной готовностью воспринял любые гадости про советский строй, про паскудные нравы коммунистической верхушки, про кровавого тирана Сталина, а потом заодно и Ленина, которого под занавес перестройки объявили…грибом. И это пересказывали друг другу, и удивлялись, и качали головами, и цокали языками – словом, реагировали. И всё это прокатывало, всё шло на ура.

Ментальный вирус лип к тому, кто готов был его принять – заразиться и заболеть. Печально, что таких оказалось очень много.

Именно они совершенно добровольно, бесплатно и по собственному почину ходили на многотысячные митинги, которые сегодня не способна собрать ни одна политическая сила даже за деньги. А ведь тогда не было социальных сетей, которым сегодня приписывается могучая, почти инфернальная сила. Именно они, раздражённые «совки», отстаивали демократию вокруг Белого дома в августе 1991. Они там стояли потому, что категорически не хотели возвращения старой жизни. Это сегодня многим патриотически заточенным гражданам кажется, что они, прозорливцы, уже тогда всё понимали и не хотели слома советской жизни, а только её аккуратного исправления. Но на самом деле, никто ничего такого не понимал и уж тем более не мог предвидеть того, что случится в дельнейшем.

Если мы не осознаем этого прискорбного факта, мы будем по-прежнему блуждать в потёмках и снова, и снова, и снова изумляться: «Надо же, надо же, надо же было такому случиться?».

Что же так сильно раздражало советских людей накануне перестройки? Для того, чтобы это понять, давайте отлистаем книгу истории ещё на несколько страниц назад – хотя бы, например, до рубежа 70-х и 80-х.

Сейчас пишут, что брежневская эпоха была самым благополучным периодом советской истории, все были без излишеств, но безусловно сыты, строились многоэтажные панельки-«брежневки», в которых люди по очереди получали квартиры согласно действующим нормам жилой площади, в универмагах нередко выкидывали кое-какой промтоварный дефицит: гэдээровские лифчики, сапоги-чулки или мебельные «стенки». Была и легендарная стабильность, уверенность в завтрашнем дне – в самом деле, была!

Но человек ведь не фактами живёт, а эмоциями, ощущениями. Если нечто ему гарантировано и не может быть отнято – он этого не ценит. Разве ценят подростки, что родители дают им кров, пропитание и возможность учиться? Это способен ценить только человек, у которого вчера этого не было, а сегодня – появилось. Да и то недолго; дальше привыкает. И сосредотачивает внимание на том, чего не хватает. Ребёнок плачет-заливается, что у него нет модной в его кругах обложки на телефон и совершенно не ценит того, что у него есть полезный и вкусный обед, хорошая комната и возможность ходить в бассейн. А взрослые «совки» страшно хотели колбасы и джинсов, хотя, очевидно, без того и другого можно жить припеваючи. Но это простые. А те, что позамысловатее, хотели читать Бердяева вкупе с Эриком Фроммом и невозбранно болтать что на ум взбредёт.

Такова человеческая психология, вряд ли что-то тут можно изменить. Я давно заметила на основе личного опыта: если что-то давать людям даром (например, помогать родственникам или друзьям), то одариваемый в своей эволюции проходит три этапа. 1) Радостное удивление и благодарность. 2) Привычка: такая у нас традиция, что я получаю ЭТО. ЭТО – моё неотъемлемое право. 3) Затаённая обида: мало дали. Не все (хотя и многие) доходит до третьего этапа, некоторые застревают на втором. Советский народ в то время находился на третьем этапе этой эволюции.

К несчастью, практически ВСЯ интеллигенция, особенно молодая, на момент начала перестройки стояла на твёрдых антисоветских позициях. Не виляйте, товарищи: «Не вся-де, не в полной мере, смотря что понимать под антисоветскими позициями». Те, кто помнит те далёкие времена и был тогда во вменяемом возрасте, - сегодня пожилые уже люди, так что уж себе-то не врите на старости лет. А под антисоветскими позициями я понимаю глубочайшее холодное презрение ко всему происходящему, соединённое со спокойным убеждением, что ничего разумного наши начальники придумать не могут. Ни в какой области. Так – «сиськи-масиськи». Наши партийные начальники всех уровней – и те, чьи портреты по революционным праздникам украшали Центральный телеграф на улице Горького, и провинциальные вожди, что заседали в райкомах-обкомах – все они оптом и в розницу не пользовались никаким уважением. Просто по определению. Ipso facto. Потому что партийные вожди. Эта духовная атмосфера отлично запечатлена в перестроечной повести Юрия Полякова «Апофегей».

Когда-то на рубеже 70-х и 80-х у меня была приятельница П., милая, скромная, интеллигентная девушка. Мы жили по соседству, прогуливались иногда вместе, потом судьба нас разбросала, и я потеряла её из виду. Она сразу после школы пошла работать в один из московских НИИ, училась на вечернем отделении. Трудилась она в женском коллективе, не особо, как я понимаю, загруженном работой. Они там постоянно закусывали принесённой из дома снедью и беседовали на разные животрепещущие темы, а П. пересказывала мне эти занимательные разговоры – меня они, помнится, сильно удивляли своей необычностью – для меня тогдашней.

Одна из главнейших тем была: как нас дурят и сколько вокруг опасностей. Оказывается, продукты все ужасны и смертельно опасны. Чего только в них не добавляют! Колбасу и сосиски вообще есть нельзя. Мясо тоже вредно, потому что скотину кормят синтетическими добавками. А мыло – это мне особенно запомнилось – делают из содержимого помоек. Как-то вываривают – и пожалуйте вам мыло. Особенно турецкое. Тогда в быту появилось турецкое мыло – более дорогое, чем советское, но и более «долгоиграющее». Многим нравилось, но это опасная иллюзия. Хочешь спастись – бери только детское и банное.
Обсуждался в НИИ вопрос: можно ли есть печень? Печень ведь принимает на себя все яды и канцерогены, которые содержатся в пище, а скотину – известно – кормят сплошной химией. Но в результате обсуждения пришли к выводу, что печень всё-таки есть можно. Потому что в пайках, которые дают начальству, есть печень, а начальство дурного есть не станет. (Вроде как кошки, но это я так, от себя).

Я, помнится, относилась к ужасам иронически: была я молода, здорова и, главное, не работала в НИИ в женском коллективе. А П. рассуждала об этом деле вполне всерьёз и с полной поглощённостью предметом.

Ещё П. любила рассказывать разные разоблачительные известия о великих людях. Мне запомнилось, что Ленин был болен сифилисом. Ну, тут понятно. С одной стороны, ты – человек культурный, не только щами-борщами интересуешься, а не чужда мировой истории. С другой стороны, очень приятно, что все эти якобы великие – на самом деле ещё и похуже нас, невеликих. П. показывала мне не очень хорошего качество фотографию, вероятно, многократно копированную, – семейный портрет Л.И. Брежнева: у них в НИИ эту картинку передавали из рук в руки. Ничего особенного: ну дети, ну внуки… П. с увлечением рассказывала о похождениях Галины, её мужьях, загулах, т.е. именно о том, что сегодня обсосано-обмусолено бессчётное количество раз.

Именно на этом фоне замечательно действовали все прописи «вашингтонского обкома». То, что в Советском Союзе, - всё дрянь по определению, стало неким общим местом. Так думали практически все передовые и продвинутые. Но должна же быть где-то пускай не обетованная, так хоть образцовая земля! Вот она и была – Запад. «Во всех цивилизованных странах…» - и все почтительно умолкали и не дерзали сомневаться в благотворности перенесения этих дивных достижений на нашу почву. На этой волне реформировали школу, ЖКХ, да много чего реформировали. Такое состояние сознания – не порождение Перестройки; напротив, именно Перестройка и всё, что за нею последовало, было порождено этим состоянием сознания. Оно сформировалось, сколь я понимаю, уже в 70-х годах, в пору классического Застоя, когда (это я лично помню) было такое ощущение, что политическое положение никогда не изменится, потому что это – вроде климата: какой уж Бог дал – такой и есть. Заметьте, речь идёт не о ненависти (редко кому удавалось раскачать себя до ненависти), а именно брезгливо-скучливое отвращение.

В те годы люди находились, по существу, в детском положении: с одной стороны всё базовое, необходимое для жизни им давалось просто как гражданам страны. Так родители дают всё нужное своим детям – не в обмен на что-то, а просто потому что они – их дети. С другой стороны, было очень мало возможностей легально улучшить своё положение. Тоже детское положение! Улучшить положение трудно было не просто в материальном отношении. Невозможна была никакая карьера кроме казённой, государственной. Каждый сидел в своей клеточке и двигался по предусмотренным рельсам. А вот взять, уйти из этой клеточки и создать свою собственную клеточку – нельзя было. Положим, ты работаешь в НИИ, КБ, в школе. Тебя не устраивает то, что там происходит, хочется делать по-другому, попробовать какие-то свои придумки – то, что многим, особенно молодым людям очень хочется. Молодым всегда кажется: всё это устарело, вот я сделаю лучше, умнее, все закачаются. Это естественное свойство молодости. В рыночной экономике это самое рядовое дело. От моей компании за двадцать лет существования отделилась масса фирм и фирмёшек наших бывших продавцов, которые решили уйти в автономное плавание, стать хозяевами и наконец показать городу и миру, как надо работать. По правде сказать, никто из них не достиг впечатляющих успехов, но самое наличие такой возможности – благотворно. Пускай ты даже никогда ею не воспользуешься, но она – есть. Так вот в «совке» её не было. Ты не мог уйти, положим, из проектного института и начать проектировать самостоятельно. Или, уйдя из школы, организовать курсы иностранного языка. Только подпольно! Такое положение вызывало ощущение духоты, связанности, крайней несвободы.

Разумеется, люди разные бывают: кому-то такая предусмотренность жизни – огромное благо. Вполне вероятно, большинству полезны и благотворны жизненные рельсы, по которым ты катишься от школы до пенсии. Я несколько раз рассказывала о моей школьной приятельнице Г., которая в двадцать лет знала, как будет развиваться её жизнь в родном НИИ до самой пенсии. Мне её рассказ казался ужасом: жизнь, как коридор в НИИ, где из начала виден конец. Но, скорее всего, нормальному среднему человеку такой строй жизни ужаса не внушает. Вроде как большинство – удовлетворено, но неприятность в том, что те, кого это не удовлетворяло – это дрожжи человечества. Это самые изобретательные, активные, рисковые. Вот их-то духота угнетала. Но и те, кому предусмотренность и предначертанность жизни была в самый раз – и они были недовольны отсутствием приятных мелочей: материалов для ремонта, модной одежды. Помню, даже такого пустяка, как рамочки для фотографий, были «дефицитом».

Вот на этом фоне общего раздражения, разочарования, ощущения недостатка нужных вещей и отсутствия интересной перспективы – отлично действовала ментальная зараза. Повторю ещё раз: организм был готов её принять. Была ещё масса привходящих и предрасполагающих обстоятельств, но основное, по-моему, это раздражённая готовность.

Народ был страшно раздражён на начальство, особенно на партийное. Народ приписывал ему материальные привилегии (которые были сущим пустяком на фоне нынешнего материального неравенства), интеллигенция – тупость и устарелость. То, что они так сяк держали на своих плечах огромное государство – этого интеллигенции было невдомёк. Она и сейчас не понимает, сколь трудна государственная и любая управленческая работа.

О том, сколь велико было раздражение на начальство, говорит такой пустяковый факт. В начале перестройки или даже незадолго до неё в нашем посёлке построили первый «коттедж»: до той поры были только деревенские избы и советские дачи 30-х годов. Дом был из бежевого кирпича. Прохожу как-то мимо и слышу, какая-то тётка бурчит злобно: «У, партийная сволочь, хоромы понастроила!». Я удивилась и спросила, откуда она знает, что именно партийная. На это она дала мне очень ясный и логичный ответ: «В Москве ихнии цековские дома строят из такого бежевого кирпича, он так и называется – «кремлёвский» (что вообще-то нелогично: Кремль из красного кирпича – Т.В.), вот уже мало им места – стали и наш посёлок застраивать!» Я тогда про себя посмеялась над тёткиным разоблачительным пафосом да и пошла мимо. Случай этот очень показателен для тогдашнего состояния умов.

Так что ментальный вирус должен пасть на подготовленную почву. Уж сколько старалась советская пропаганда «раcпропагандировать» западных трудящихся в социалистически-коммунистическом роде – а не вышло. Невозможно, внедрить вирус в крепкий, здоровый организм. А в больной, готовый – милости просим. Ленин, как известно, скептически относился к возможности экспорта революции; нас, по крайней мере, так учили. Именно, как мне кажется, по этой самой причине он так считал.

Так что изучая ментальные вирусы и даже создавая их боевые штаммы, надо всегда помнить: организм должен быть готов. А его не подготовишь одной лишь манипуляцией сознанием.

• • 100
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5