Одно время вокруг раскрашенных фильмов «17 мгновений весны» и «В бой идут одни «старики»» люди подняли столько шума, что становилось не по себе. Шумели про "святотатство", ругались в интернете, карикатуры рисовали типа этой.

Причины такого недовольства понятны.

Так сложилось, что для людей моего поколения война – черно-белая. В самом разном смысле этого слова.

В узком смысле - мы не воспринимаем ее цветной, потому что визуальную информацию о том времени мы считывали именно в таком варианте.

Тому масса причин.

И потому, что военная хроника - черно-белая. И потому, что все главные фильмы о войне – черно-белые. Не только «Штирлиц» и «Старики» - тут и «А зори здесь тихие», и «Судьба человека», и «Подвиг разведчика», и «Офицеры», и «Летят журавли», и прочая, прочая, прочая. Наконец, просто потому, что все эти фильмы мы смотрели на черно-белых телевизорах.

А в цвете войну видели разве что те, кто ее пережил.

Если же говорить о черно-белой войне в широком смысле слова, то в обществе идет нерадостный, но объективный процесс.

Наша черно-белая война, в широком смысле черно-белая, где наши всегда белые, а фашисты только черные и по-другому быть не может – уходит в прошлое. Война перестает быть священной, сакральной, она теряет неприкосновенность.

В последние годы в действие вступает неумолимый «принцип прямого контакта» с его безжалостной арифметикой – три поколения, и не дольше.

В человеческом обществе действует один безжалостный закон – живая память становится мертвой историей через три поколения.

К нынешней молодежи, в общем-то бесполезно взывать: «Это же ваши деды воевали!». Просто потому, что ИХ деды – не воевали. Им просто некому было подарить цветы в День Победы, они их, воевавших - не видели.

Для них ветераны – фотокарточки в семейном альбоме. Это чужие, незнакомые люди.

Они не приваливались к ним под бочок перед телевизором, не выпрашивали у них денег на мороженное, они не играли с их медалями и им дедушка не объяснял: «Эта – «За боевые заслуги», вот эта вот серьезная награда - «за Будапешт», а эта вообще ерунда юбилейная».

Поэтому для них война – примерно то же, что для нас Брусиловский прорыв или Бородинская битва.

Неживая история. Да – уважение, да – родство, да - чувство сопричастности. Но – отстраненное. Непрожитое.

Наше, третье, поколение - те, у кого воевали действительно деды – неожиданно для самих себя оказалось последними хранителями живой памяти о той войне.

Той, что мы впитали в детстве, общаясь с живыми и еще довольно бодрыми победителями самого страшного зла в человеческой истории XX века.

Увы, реку времени не запрудишь, а жернова истории мелят медленно, но методично. Оптимизм внушает только одно – война (та самая, которую и сегодня называют просто – «война», и можно ничего не уточнять) была для нашей страны настолько определяющим и масштабным событием, что с ней неизбежно столкнутся и те, кто родился 20 лет назад, и те, кто родятся сегодня, и те, кто родятся у наших внуков.

Иначе просто быть не может. Миновать не удастся, обойти не получится – войной пропитана вся наша культура последнего полувека.

И выдернуть ее из прошлого дети могут в самом неожиданном месте. Посмеются, например, внуки над мультяшными приключениями воронежского котенка с улицы Лизюкова, да и спросят у нас: «А кто такой был этот Лизюков?».

А вот дальше – наш ход.

Там и посмотрим, кто мы - хранители живой памяти, или просто цветного Штирлица поругать вышли.

• • 100
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5