В силу существенных искажений рационального разума деструктивными либеральными доктринами популизм у нас понимают как нечто, приятное народу, но вредное для элит. А потому и неприемлемое: правильными либералы признают только «непопулярные» реформы. Всё же «популярное» - вредно экономике (чьей?) и развитию (чьему?). На самом деле популизм – это двойная мораль, стремление лживо понравиться публике. Популизм – это когда человек говорит приятное слуху, а делает при этом что-то своё, не стесняясь расхождением слов и дел. Если бы политик действительно проводил популярные реформы, то он назывался бы не популистом, а народным трибуном или ещё как-нибудь возвышенно.

Популистом же его зовут, потому что он лжец. Говорит одно (популярное) а делает прямо противоположное (спрятав своё людоедство под популярными лозунгами).

Честность и ответственность в современной политике не в фаворе, а потому именно популизм победил в ней с разгромным счётом. Его приметы:

• 1)Практически все рвущиеся к власти партии говорят об одном и том же;
• 2)Все партии, сколько-нибудь влиятельные, изначально не настроены делать то, о чём говорят.

Например, как понять разницу между демократической и республиканской партиями? Если бы боролись монархическая и республиканская, было бы понятно. Если монархическая и демократическая – тоже. Но ведь людям предлагают выбрать между совершенно одинаковыми доктринами! Это как спросить: «Что предпочитаете на ужин, лосося или лосося?»

+++

Развитое человеческое сознание обладает твёрдостью целеполагания и твёрдостью памяти. Иначе говоря, оно ясно понимает, чего хочет, к чему стремиться, и хорошо помнит собственные провалы на этом пути. В высшем состоянии оно учится на чужих, а уровнем пониже – хотя бы на собственных ошибках.

Либеральное сознание майданного типа не имеет ни цели, ни памяти. Ошибки не могут его ничему научить – потому что оно тут же забывает все ожоги: «шрам вижу, а откуда он взялся – вспомнить не могу». К тому же и цели очень туманны, расплывчаты, всё больше и больше соответствуют определению «некорректно поставленная задача».

То есть, в буквальном смысле: если эти либеральные мысле-сопли загрузить в «машину исполнения желаний», то она выдаст вердикт: «некорректные условия задания».

Некое расплывчатое желание «пусть будет хорошо» упирается в неопределённость понятия «хорошо». В отличие от квартиры, измеряемой квадратными метрами, или молока, измеряемого литрами, жирностью – единицы «хорошечности» непонятны языку алгоритмики.

Садисту хорошо, когда он всем сделал больно. Мазохисту – когда ему сделали больно. Наркоману – когда он ширнулся дозняком. Дегенерату хорошо, когда его не заставляют учиться, делая всё его время «свободным» - под слабоумные занятия и тупые развлечения. Тунеядцу хорошо, когда его не привлекают ни к каким работам. Наконец, хищнику хорошо – когда он убил и расчленил жертву.

Если всю эту пестроту чаяний загрузить в гипотетическую «машину желаний» - она просто сгорит от противоречий!

Когда коллективный «явлинский» требует «смены лиц», то мы понимаем, что его «лица» оторваны от дела, их смена важна условному «явлинскому» сама по себе, и не влечёт за собой никаких последствий, кроме нарастания либерального хаоса.

Когда тот же условный «явлинский» требует «независимого суда» - то мы понимаем, что оценивать уровень независимости суда он оставляет себе, и никому иному. То есть: под видом «независимых судов» либералы требуют зависимых от них судов!

В начале пути либералы врали, что их свистопляска – средство роста экономики, производительности, уровня жизни людей. Теперь, когда нет ни того, ни другого, ни третьего – либералы говорят, что их свистопляска есть самоцель, высшая ценность, ради которой можно пожертвовать и производством, и потреблением, и судьбой, и жизнями людей. Десятки тысяч жертв гражданской войны – ничтожная для них плата за счастье поменять одного жулика в Киеве на другого.

Мягко говоря, странным выглядит «народовластие», при котором народ выбирает себе повышение пенсионного возраста, ухудшение пенсионной системы по сравнению с прошлым(!) веком; а ведь именно такие «реформы» проведены не только в РФ, но и во всех странах Запада.

+++

Если судить о демократии по «явлинским» (образ собирательный для всех либералов-западников-рыночников), то придётся понимать под «демократией» всякое угодное лично им положение вещей. Никакого более точного определения «демократия» в их версии не имеет: просто то, что им нравится, называется «демократией». Равно как и честностью, законностью, справедливостью и т.п. Наоборот, всё, что им не нравится – именуется нечестным несправедливым беззаконием.

При этом вопрос с «мнением народным» решается очень оригинальным образом (но в духе популизма): это мнение не принимается, а просто повторяется, как повторяет попугай заученные фразы. Все партии обещают народу, чего он хочет, а у народа не хватает мозгов и памяти, чтобы их проверить на длинной дистанции.

+++

Поскольку формирование двуличного и двухэтажного «общества спектакля» в целом в западном мире завершено – нелепо даже и спрашивать, чего хочет или планирует, например, президент Зеленский. С таким же успехом можно мучится вопросом – чего думает или хочет актёр, исполняющий роль персонажа в просмотренном фильме! Актёр играет определённого сценарного персонажа, и передаёт не собственные, а сценарные послания.

Зеленский не может закончить войну – как, впрочем, он не может он её и начать, он не может сам по себе, ни поднять, ни опустить уровня жизни, и т.п.

Что же в сухом остатке?

Актёр будет говорить то, что люди хотят услышать (а точнее то, что кукловодам кажется, что люди хотят слышать). Актёр будет делать то, что прописано в сценарии, а если увлечётся импровизациями, то его удалят со съёмочной площадки за своеволие. Не актёры делают фильм, понимаете, его делают те, кто за кадром!

В итоге бесполезно как слушать, что говорит прозападный политик, так и гадать, что он на самом деле думает. Топор говорит языком дровосека и действует только в руке дровосека, сам же по себе – неодушевлённая материя.

За картонными декорациями текущей политической жизни спрятаны силовые машины реальности. Они приводятся в действие восходящими и нисходящими трендами массовой психики: способностью или неспособностью массы желать и помнить, чего вчера желала.

Если обе способности в массе людской утрачены, то жизнь приспосабливается под безголовую толпу. Иначе говоря – жизнь выдвигает в руководство удовлетворителей звериных инстинктов: тех, которые действуют в надежде на низость человеческую и говорят в надежде на беспамятство человеческое…

+++

Существуют в каждом человеке две правды: животная правда, правда животных инстинктов и человеческая – связанная с реализацией определённых сакральных идеалов. Они тем более таинственны, что в разных идеологиях – разные. Конечно, не совсем: ОТЦ учит, что у всех человеческих идеалов имеется общее смысловое ядро. Но и она не закрывает глаза на то, что различий тоже хватает, да и сама по себе сакралия обречена подпитываться духом, верой, не может опираться на материальную вещественность, на телесное удовлетворение.

Что касается животной правды, то это – т.н. «физиологическое процветание особи». Оно состоит всего из двух частей: роскоши и доминирования. Любое животное, даже низших видов, стремится к изобилию питающих его благ + к страху или хотя бы уважению себе подобных. Когда животное попадает в обстановку роскоши и доминирования, оно испытывает полное и окончательное удовлетворение, а все его действия связаны только с поддержанием текущего состояния: «остановись, мгновенье, ты прекрасно!».

Человеку (в чём, собственно, и заключается его главное отличие от животных) роскоши и доминирования мало. Человек стремится воплотить в жизнь вероисповедные идеалы, имеющие для животного иррациональную природу, статус «безумия». Животное равнодушно к т.н. «высоким идеалам», если они не затрагивают его комфорта, но очень агрессивно к ним, если они угрожают роскоши положения доминирующих особей. Например: христианство в дистиллированном виде папизма Зверь принимает, и даже полагает полезным, христианство в версии Савонаролы ненавидит и сжигает на кострах.

Главная проблема животного во власти – заключается даже не в его жестокости, и даже не в его примитивности, хотя они всегда налицо. Главная проблема – материальная реальность подстраивается под духовный мир человека. То есть: вначале мечта, потом инфраструктура. И если человек внутри, в своих мыслях, животное – то и окружающая его реальность теряет черты «антропогенного ландшафта». Происходит «конвергенция признаков» мест обитания животных и людей. Не совсем понимая этот процесс, но остро его чувствуя, коммунисты называли капиталистические мегаполисы «каменными джунглями». То есть – ещё не совсем джунгли, но уже и не совсем города разумных существ. Нечто среднее. Это – отражение конвергенции форм жизни, связанное с конвергенцией форм сознания.

Среди печальных законов мироздания – есть ещё и такой, что животное не умеет тяготиться животными условиями существования. Ими тяготиться только попавший в них человек – то есть сложившаяся в искусственных условиях культуры («возделывания») личность. Животное же тяготится не диким миром, а наоборот, попытки ставить этому «миру свободы» барьеры, ограничения и условности. Животное, пока не потеряло членораздельную речь, называет эти барьеры и табу культуры – «административными барьерами». Величайшее противоречие зоопсихологии в том, что особь очень хочет управлять – но совсем не желает, чтобы ей управляли. Особь вполне органично (инстинктивно) ненавидит чужой произвол, и обожает собственный.

Это возникло не просто так. Это возникло в результате естественного процесса, в силу которого центр самоосознания понимает себя как центр и смысл Вселенной. Само выражение «окружающий мир» подчёркивает периферийность, второстепенность, служебную (или враждебную) роль мира вокруг.

У животного не может быть иной ценности, кроме его самого. В зоопсихологии есть «Я», есть полезное мне, и есть вредное мне. Для того, чтобы выйти из этого самоцентризма, необходима иная точка зрения, внеположенная «Я». Для того, чтобы иметь глазомер, понимать перспективу – необходимы два глаза, создающие зрению бинокулярность зрения.

Для того, чтобы адекватно оценивать свои масштабы в мире, во Вселенной – сознанию тоже нужны две точки обзора, «Я» и «не-Я». То есть способность оценивать себя со стороны, как бы глядя на себя глазами иного мыслящего существа.

Это и свершилось в религиозных культах (создавших представления о государстве, праве и морали, а так же объективной истине) – когда человек удалил себя с центрального стула во Вселенной, и поместил туда «не-Я», оценивающее мышление, не связанное с особью.

Сейчас с нарастающей скоростью происходит обратный процесс: бинокулярность психического восприятия утрачена, человек – это «Я» и только «Я».

Отсюда его равнодушие и даже враждебность ко всем «высоким идеалам» и вообще абстрактному мышлению, к «чистой» (не связанной с личной выгодой) истине. Человек рассуждает так: то, что служит мне – вспомогательная система, созданная под меня. А то, что мне не служит – зачем вообще нужно? Я его и даром-то не потерплю, не то что за него платить, чем-то жертвовать!

+++
Вам покажется тавтологией, но вдумайтесь в эти слова: цивилизация нужна только тем, кому она нужна. Тем же, кому она не нужна – она не нужна. Если у человека нет потребности в справедливости, то он не понимает смысла институтов поддержания справедливости. И негодует на их затратность. Если человеку не нужно книгоиздание – то он не понимает смысла книгоиздания, и негодует, если с него будут взимать на это дело лепту.

Точно так же человек, чьё мышление находится на догосударственном уровне мышления (а такова значительная часть «поколения ЕГЭ») – не понимает ни устройства, ни смысла в государстве.

Если есть люди, которые в своём социальном развитии ещё не доросли до национальных объединений (индейские племена в Северной Америке или австралоиды), и даже под страхом истребления неспособны к национальной солидарности, то есть и другие люди.

Те, которые уже не в состоянии иметь государство и нацию в голове. Не видя смысла в государстве – они не видят в нём и потребности; так человек, не привыкший кушать устриц, не видит в устрицах товара, не готов платить за них или даже взять бесплатно. Завозить устриц к таким людям – только погубить партию скоропортящегося товара, и ничего более.

Аналогична и судьба державности, культуры, цивилизации, которые пытаются прививать либеральным дикарям. От них вся эта «ненужность» отлетает, как от стенки горох. Не востребованное – воспринимается как непотребство.

Такие либеральные дикари обречены на популизм политиков в самом худшем смысле слова «популизм», который мы разобрали в начале статьи. Честный и ответственный политик не может ни победить в их среде, ни выдвинуться, ни (если каким-то чудом захватит власть) – вести их за собой.

В таком обществе побеждают только бесчестные и безответственные проходимцы, которые удовлетворяют свои животные инстинкты, апеллируя к животным инстинктам своей «паствы». Грубо говоря, становятся миллионерами, наврав всем, что сделают миллионерами всех.

+++

А поскольку у общества нет ни цели, ни памяти, оно шарахается из стороны в сторону, и не учится на собственных ошибках. Но это не замкнутый круг, а падение в бездну: ведь энтропия от пира к пиру, от оргии к оргии нарастает, всё человеческое рассыпается в труху, продуцируя низших животных, одержимых лишь низменными страстями.

Можно изменить всё: технику, институты, методы, подходы, структуру, строение общества. Нельзя извне изменить только одно: человека. Пока человек не захочет быть человеком – все истины разума будут гласом вопиющего в пустыне…

Источник - Александр Леонидов .

• • 40
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5