Помните знаменитый ответ Льва Гумилева, когда его попытались «записать» в интеллигенты? Тогда он ответил: «Ну, какой же я интеллигент — у меня профессия есть, и я Родину люблю!» Так что же он все-таки имел в виду и почему его ответ был столь презрительно суров, по отношению к этому… Сословию? Классу? Нет! Интеллигенцию называли не классом и не сословием, а почти презрительно — «прослойка». То есть, по-народному говоря, «ни то, ни се», а точнее, как говорил почтмейстер про Хлестакова в гоголевском «Ревизоре»: «Ни се ни то; черт знает что такое!». Вот и не хотел Лев Николаевич, чтобы его в эти «ни то, ни се», в «хлестаковы» записывали и предпочитал быть лучше отнесенным в то или иное сословие, или класс.

Стало быть, Гумилев (между прочим, отнюдь «не герой моего романа») понимал, что класс, сословие на то и есть, что люди, в них входящие, имеют тот или иной род занятий, который их соединяет по разным «речкам и ручейкам» с большой рекой под названием Родина, которую они все любят, пускай и каждый по-своему. «Мой труд вливается в труд моей республики», — говаривал Маяковский. А труд прослойки? Так на то она всего лишь и «прослойка», что иногда ее труд в большую реку вливается, а иногда нет. Получается, грубо говоря, что большая река особо не обмелеет, без ручейка этой «прослойки». Так, наверное, оно и было, в предшествующих общественных устройствах. Так оно и есть, по большому счету, на Западе, где не существовало никакой интеллигенции, а были лишь «работники умственного труда», обслуживающие правящий класс, то есть интеллектуалы, а не интеллигенты.

Однако, потом по крайней мере в России это стало совсем не так. Этот слой стал необходим и должен был бы из «прослойки» превратиться в класс, который сможет не только «вливать» в большую реку свой ручеек, но даже стать самой этой «рекой», то есть задавать общий вектор, стать полноценным хранителем народного смысла, обрести полноценность и целостность. Однако, «прослойка» к такой трансформации оказалась катастрофически не готова.

Уже Ленину она была жизненно необходима, ибо «река» новой «красной» России требовала уже не «прослойку», которая время от времени бы вливала свой «ручеек», а нового класса, который был бы не менее полноценным слагаемым нового общества, чем, скажем, военные или рабочие. Ведь его знаменитую фразу про то, что интеллигенция это не мозг нации, а нечто противоположное — часто выдергивают из контекста. В письме Ленина Горькому от 15 сентября 1919 года эта фраза полностью звучит так:

«Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и ее пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а г. но».

Противопоставив растущие «интеллектуальные силы рабочих и крестьян» «лакеям капитала, мнящим себя мозгом нации», Ленин тут же, без паузы, говорит то, про что часто «забывают»:

»Интеллектуальным силам», желающим нести науку народу (а не прислужничать капиталу), мы платим жалованье выше среднего. Это факт. Мы их бережем».

Тут главное и само это противопоставление различных интеллектуальных сил и фраза — «мы их бережем». Но что же получилось? Ленин их берег, а интеллигенция? Берегла ли она хоть что ни-будь, кроме себя? Увы, как показала дальнейшая история, прежде всего связанная с распадом СССР, она не берегла даже себя! И к этой «небережливости», причем, подчеркну еще раз, и к себе самой в том числе, интеллигенция всегда была определенным образом предрасположена в силу своей «прослоечной» специфики.

Об этой специфике писал и еще один наш великий соотечественник Антон Павлович Чехов. В своем письме заведующему больницей Московского губернского земства в Солнечногорске Ивану Ивановичу Орлову от 22 февраля 1899 он писал:

«Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр. Я верую в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по всей России там и сям — интеллигенты они или мужики, — в них сила, хотя их и мало».

То есть Антон Павлович не верил в интеллигенцию именно, как в прослойку, наделенную специфичностью в виде: лицемерия, фальши, истеричности, невоспитанности, лености. А верил он лишь в «отдельных людей», которые могут быть и из этой прослойки в том числе, но свободные от ее специфики. Однако, главная черта прослойки интеллигенции, которую тут называет Чехов, заключается в том, что «ее притеснители выходят из ее же недр». Это действительно определяющая черта! Чехов не говорит «иногда» выходят, он просто констатирует этот процесс, как системный. И понятно почему! Ведь в специфику этой прослойки, помимо качеств, перечисленных Антоном Павловичем, входит и образованность. Это действительно передовой слой в интеллектуальном отношении. А по-настоящему «притеснять» может только нечто обладающее высоким интеллектом.

Но что значит «притеснители выходят из ее же недр»? Ведь тут, надо сказать, Чехов говорит фактически то же самое, что и Ленин. Ведь «выходить» из «прослойки» интеллигенции, при этом становясь ее «притеснителем» можно только в одном направлении — становясь обслугой правящего класса, то есть интеллектуалом в западном смысле слова. Не народ же начинают представлять «притеснителем» интеллигенции, верно ведь? Ну, так Ленин и противопоставляет «интеллектуальные силы рабочих и крестьян» и интеллектуальные силы, желающие «нести науку народу», «лакеям» и «прислужникам капитала», то есть, вроде бы — интеллектуалам.

Однако, Ленин не говорит, что борются одни интеллектуальные силы — народные, с другими — буржуазными. Он называет интеллект противоборствующей буржуазной стороны не интеллектом, а совсем иной субстанцией. То есть отказывает ей в интеллекте. На первом уровне мы тут должны сказать, что, во-первых, Ленин тут сгоряча как минимум недооценил противника. Может он и не стал «мозгом нации», но мозгом, к сожалению, он остался. Во-вторых, Ленин верил в правоту Маркса, в силу революции и истории. А коли так, то те, кто этому сопротивляются — идиоты. Однако, и тут, увы, сегодня мы видим, что это не так. Но так это выглядит на первом уровне, а на втором…

На втором, как ни странно, причем именно сегодня, мы понимаем, что и Ленин и Маркс были фундаментально правы, но не в том, что коммунизм обязательно победит, а в том, что тот, кто идет против коммунизма, обязательно деградирует и рано или поздно потеряет и интеллект, превратившись именно в ту самую дурно пахнущую субстанцию.

Западный капитализм деградировал не сразу. Кроме того, благодаря самому существованию СССР и тому, что он победил Гитлера, его деградация еще замедлилась. За примерами деградации далеко ходить не надо. Полюбуйтесь на, с позволения сказать, «интеллектуала» Фрэнсиса Фукуяму, восседающего на форуме имени Бориса Немцова в Варшаве и несущего всякую белиберду вместе с Навальным. И тут что «собеседник», что содержание… Разве Фукуяма достоин звания интеллектуала? По-моему ответ очевиден. Но такая деградация западной мысли, во всяком случае, в публичной сфере (что там происходит в непубличном интеллектуальном пространстве — отдельный вопрос) стала очевидна только сегодня и подтверждает правоту Ленина и, если говорить шире, марксизма. И можно было бы сказать, что Ленин в свое время просто несколько поторопился. Однако, это не совсем верно, ибо для России, хоть тогда, хоть сейчас, Ленинские слова были абсолютно верны, ибо то, что на западе происходило постепенно, в России происходило мгновенно.

Россия никогда не терпела полутонов. Когда интеллигент в России принимает сторону народа, он становится Блоком или Маяковским. Когда он принимает сторону «угнетателей», он не становится интеллектуалом, как раньше это было на Западе, а идет на поклон к Гитлеру, как это сделал Мережковский. И так было всегда, ибо интеллигенция в России не только «мозг нации», но и совесть. На Западе никому и в голову бы не пришло предъявлять интеллектуалу в качестве его обязательного признака совесть. Наличие совести — это его личное дело. Интеллектуал должен быть интеллектуальным и всё. Поэтому, когда на Западе интеллектуал начинает заниматься угнетением, он мутирует не сразу. В России же интеллигент, который решил присягнуть угнетателям, должен расстаться с совестью, то есть именно мутировать. Кроме того, именно через совесть интеллигент сохранял связь с народом. А теряя эту связь, он терял связь и с русской культурой, которая никогда не мыслила себе интеллект отдельно от совести. В итоге, избавляясь от связи с народом и совестью, он мог либо превратиться в свинью, как Фукуяма, либо присягнуть антикультурным силам, как это сделал Мережковский. На этой антинародной траектории других вариантов судьбы не существует.

Однако, по настоящему определяться людей из интересующей нас тут прослойки заставляют переломные времена, времена революций. Тогда кто-то до конца остается с народом и становится условным Блоком, а кто-то присягает антикультурным силам и становится условным Мережковским. До этого же момента основная часть прослойки по инерции находится в «межумочном» состоянии. Именно это «межумочное» состояние и характеризовал Чехов, говоря о лицемерии, фальши, истеричности, невоспитанности и лености. Такова была интеллигенция во второй половине СССР и именно она стала «передовым классом», который, в отличие от большевиков, не построил что-то новое, а просто всё снес и сам пошел побираться по помойкам.

Часть 2

В своем письме заведующему больницей Московского губернского земства в Солнечногорске Ивану Ивановичу Орлову от 22 февраля 1899 наш великий мыслитель и деятель культуры Антон Павлович Чехов писал по поводу интеллигенции следующее:

«Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр. Я верую в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по всей России там и сям — интеллигенты они или мужики, — в них сила, хотя их и мало».

Леность и невоспитанность? Но культура требует огромного труда и тем более воспитанности. Стало быть, взаимоотношения прослойки, наделенной такими качествами, с культурой могут быть только весьма проблематичными… Истеричность? Психологическая нестабильность, разве не ее мы лицезрели в 91 году? Кроме того, и она тоже плохо сочетается с культурой. Но главные черты, названные Чеховым, помимо того, что «угнетатели выходят из ее же недр» (так и тут в 91 году они таки из этих «недр» и вышли!) — это фальшь и лицемерие. Что это такое в случае интеллигента? В случае интеллигента это означает, что он лишь прикидывается носителем культуры и просветителем, а на самом деле им не является. Он и есть Хлестаков. Именно прослойку хлестаковых мы увидели в 91 году и во время последующих событий. Тогда весь культурный марафет быстро слетел, и когда танки стреляли по законно избранному парламенту, ни одна интеллигентская душа не возмутилась (исключения я тут приводить не буду). А ведь тогда танки стреляли не только по парламенту и праву, но и по культуре и интеллигенции.

Именно такие качества этой «прослойки», названные Чеховым, привели к тому, чему горько возмущался Ленин в 1917 году, называя ее известным нехорошим словом, и потом ужасались уже мы в 91-ом. Собирательно же эти качества лучше всего обобщил Гоголь в Хлестакове, создав этот объемный образ, способный включать в себя представителей различных слоев и прослоек. Не случайно знал толк в этом образе и упомянутый Мережковский. В статье «Гоголь и черт» Мережковский сравнивал Хлестакова не абы с кем, а с дьяволом. «Главная сила дьявола — уменье казаться не тем, что он есть», — такую характеристику, присущую дьяволу, находил Мережковский у Хлестакова и был в этом абсолютно прав. Кроме того, одной из определяющих дьявола черт является также соблазнение. Хлестаков как бы на автомате соблазнял местных чиновников, сам до конца не понимая, что им движет дьявол. Интеллигенция в лице Окуджавы, Ахеджаковой и многих других «уважаемых людей», соблазняла и соблазнила советский народ в перестройку. Те, кто делали это сознательно в основном получили свои дивиденды за соблазнение от элиты и продолжают получать до сих пор. Кому Театр, а кому «Плазу» имени отца…

Но большинство пошло побираться и влачить маргинальное существование. Однако и тогда так ничего и не осознав. А такое неосознание стало возможно только исключительно благодаря шизофрении и идиотизму. Именно эти две черты как основополагающие сегодня необходимо добавить к тому, что называл Чехов. Иногда шизофрения и идиотизм носят, скажем так, «натуральный» характер. А иногда, так как эти черты начинают определять лик интеллигенции на постсоветском пространстве, под них уже подстраиваются и циники. С чем мы имеем дело в каждом отдельном случае, нужно рассматривать отдельно, тут же я, разумеется, рассматриваю общую картину.

А в этой общей картине шизофрения и идиотизм проступают не только у актеров, танцоров и музыкантов, но и у представителей априори особо интеллектуальных профессий, где выглядят особо выпукло.

Как-то читаю я текст о богине Кали одной интеллигентной дамы и вижу следующее:

«Когда я в 2001 году впервые посетила тот калькуттский храм и увидела богиню (богиню Кали — прим. У. Д.), священник мне тут же сказал: «Проси у неё что-нибудь! Обязательно проси! Богиня всегда исполняет желания, особенно людей, впервые посетивших её!». Надо сказать, желание моё действительно исполнилось…»

Попросив у Кали исполнения желания только потому, что на этом настоял местный служитель культа и порадовавшись, что это желание исполнилось, эта представительница «прослойки» далее пишет:

«Занятно, что главными «адресатами», выполняющими желания, являются, прежде всего, богини гневные и кровавые. Хотя в мифах они ни с чем хорошим для человека почти никогда не связаны, — но в повседневной религиозной практике предстают именно исполнительницами желаний. Чем грознее и страшнее богиня, — та же Кали — тем скорее и эффективнее она может прийти на зов своего адепта. Но нужно помнить, что последствия исполненного желания могут быть самыми непредсказуемыми!»

Если это не шизофрения и идиотизм, то я не знаю, что такое шизофрения и идиотизм… Одна половинка мозга отвечает за профессиональную компетенцию, а другая за собственно жизнь. Между ними пролегает непроницаемая перегородка. В зависимости от обстоятельств, включается то одна, то другая половина. Целостности нет. Связи с реальностью — тоже. Тогда о каких связях и тем более связи с такой непростой сущностью, как Отечество, может идти речь? Внешне — компетентный интеллигент, а внутренне обыкновенный безграмотный турист и мещанин, гораздо менее интересный и сложный, чем «тетя Дуся» из деревни.

Именно такой тип сознания встал во главе перестройки. Это сознание Хлестакова, который только кажется компетентным и вообще только кажется…

Вот еще один пример уже социальный и политический. Есть такая Дина Константиновна Кирнарская. Она музыковед и проректор Российской академии музыки им. Гнесиных. Как-то на телепередаче у Владимира Соловьева «Поединок» от 16 февраля 2017 года, посвященной Сталину, она изрекла следующее:

«Я хотела вспомнить то, чем я связана с темой Сталина»… Мне как-то довелось участвовать в фильме о смерти Сергея Прокофьева, которая по стечению обстоятельств произошла в один день с Иосифом Виссарионовичем. И про композитора, которого знает весь мир и которого играют и уважает весь мир не вспомнил почти никто. А диктатора провожала вся страна. И давили друг друга… И потому похороны Сергея Прокофьева прошли как-то очень стороной и почти были не замечены никем. Так это своего рода метафора отношения Сталина и культуры. Скольких он сгноил…»

Стало быть, это «метафора отношения Сталина и культуры». Что ж, это очень типичная, если не сказать генеральная, интеллигентская «метафора», потому я ее и хочу рассмотреть. Разумеется, она порождена идиотизмом и шизофренией в вышеозначенных смыслах. Вот давайте посмотрим.

Кто такой Сталин? Сталин в определенный момент нашей истории стоял у руля нашей страны. Какое отношение было у Сталина к культуре? Это широко известно. Он сам лично посещал Большой театр, ходил на «Дни Турбиных» Михаила Булгакова, защищал писателей, говоря «других писателей у меня для вас нэт» и так далее. То есть сам Иосиф Виссарионович лично делал многочисленные жесты, указывающие на то, что культура является как минимум очень важным слагаемым советской державы. Но это еще не всё. Советская система в целом, и во времена Сталина в том числе, создала гигантскую инфраструктуру из детских музыкальных школ и высших учебных заведений. Она поставила на книжные полки чуть ли не каждому гражданину классиков русской и мировой литературы, печатая их колоссальными тиражами. Каждый день огромная машина объясняла советским гражданам через бесчисленные свои институты, что Достоевский, Пушкин, Гете и многие другие — это хорошо. Что слушать надо Баха и Бетховена. Что каждый образованный человек должен хоть что-то знать о балете и, коли выпадет такая возможность, сходить в «Большой» или «Мариинку». Всё это факты, о которых Кирнарская, видимо, «забыла».

Таким образом, гигантская система, если угодно, «загоняла» большое количество народных масс на концерты классической музыки, оперы и балета и выращивала таких, как Кирнарская, что бы она приобщала народ к культуре. Как сказал Ленин, система «берегла» кирнарских и выращивала их. Выращивала она и Прокофьевых. Но главное не это, а то, что без этой колоссальной махины, работающей на культуру, у условного Прокофьева не было бы слушателя. Ты можешь быть самородком и хоть «семь пядей во лбу», однако если система образования не подготовила достаточное количество людей с достаточно развитым музыкальным вкусом, то можешь играть свои произведения у себя дома, причем в основном не играть, а писать на бумаге и в стол, ибо для исполнения симфонии нужен большой оркестр, который, в свою очередь, также требует инфраструктуры… Таковы принципы функционирования культуры в соотнесении их с системой власти и никакие репрессии, о которых надо говорить отдельно, ничего тут принципиально не меняют. И не понимают этой картины только идиоты, причем, обращу внимание, идиоты, которые еще и работают в самой этой системе и, казалось бы, должны понимать, что к чему. Так ведь нет…

Можно, конечно, критиковать культурную политику Сталина или его последователей. Да и, честно говоря, есть за что. Так, я, мягко говоря, не в восторге, от любви Сталина к творчеству гностика Булгакова. Но это совсем другой разговор. Тут-то речь не об этом, а о том, что в результате перестройки ушла эта колоссальная махина и, как бы любимая интеллигенцией, культура заимела «прекрасную» возможность поконкурировать «в чистом поле», в отсутствии «тоталитарного режима» и в условиях «демократии» с мировым борделем и бандитами. Ну и как результат?

То, что Кирнарская возомнила, что она может воспроизводить культуру в одиночку в «чистом поле» и на «голубом глазу» считает, что Прокофьев мог стать великим деятелем культуры в отсутствии сталинской системы, говорит только об утрате связи с реальностью, идиотизме и шизофрении… А потому мне пришла в голову мысль, что может быть идиотизм и интеллигенция — это синонимы? Что ж, пока интеллигенция будет оставаться «прослойкой» и не станет чем-то большим (классом, например), видимо так и будет…

Данила Уськов

Источник - ИА REGNUM .

• • 100
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5