Наученный верить только фактам и опираться лишь на документы я с усмешкой воспринимал как критику, так и пропаганду закона о профилактике семейного насилия. То и другое в основном гнало мифологию, с единственной разницей: критиков закона ужасало, что в каждую семью могли ворваться «швондеры» в кожаных куртках и начать указывать как этой семье жить, а пропагандистов того же закона подобная перспектива приводила в восторг. 

Так, доктор юридических наук, профессор кафедры государственного и муниципального управления, член Общественного совета при ГУ МВД России по Московской области Игорь Понкин в своей статье на сайте «Сорок Сороков» усмотрел угрозу «швондеризации» семьи в том, что, по имевшемуся тогда проекту, НКО имели полномочия «осуществлять общественный контроль в сфере семейно-бытовых отношений (часть 1 статьи 18), — при этом формы и пределы такого «общественного контроля» законопроектом не оговариваются». 

Доктор права и профессор очевидно не знает о существовании в России закона «Об основах общественного контроля», в соответствии с которым общественный контроль введен «в целях наблюдения за деятельностью органов государственной власти, органов местного самоуправления, государственных и муниципальных организаций, иных органов и организаций, осуществляющих в соответствии с федеральными законами отдельные публичные полномочия». 

Общественный же контроль в отношении граждан и их частной жизни невозможен и незаконен. 

То же самое относилось и к другим лозунгам что с одной, что с другой стороны конфликта: обещания карать за не купленные сапоги как пример экономического насилия, ругательство «корова» как пример насилия психического, крики о том, что нет определения ни того, ни другого насилия. 

Естественно, все это не соответствовало действительности, и в законопроекте 2016 года все определения были на месте. Их можно и нужно было делать лучше, но они были. И к сапогам не имели никакого отношения. 

Закон не был совершенен. И что важно — он не имел огромного количества сопроводительных законопроектов, без которых он не мог бы работать. Но все же это был законопроект, с которым можно было работать.  

 

Когда в СМИ появились известия о том, что Совет Федерации на своем сайте выложил новый проект закона для обсуждения, я обрадовался. Такая смелость внушала мне надежду: законопроект улучшили настолько, что готовы его обсуждать с обществом предметно. 

Я скачал текст закона, прочитал и погрузился в тяжкие раздумья. 

Новый проект закона не только оказался хуже предыдущего — он вообще утратил право называться законопроектом. 

Законопроект писался не просто человеком безграмотным в области права. Автор закона столь же скверно, как и к праву, отнесся к русскому языку. В результате вместо законопроекта о домашнем насилии на свет появилась издевка, гротескное воплощение пропаганды обеих громко истерящих вокруг закона сторон. 

Во-первых, из закона были полностью исключены все определения, которые присутствовали в проекте 2016 года. То есть теперь пропаганда противников закона, ранее совершенно лживая, оказалась правдой — психологическое и экономическое насилие потеряли свои определения. 

Во-вторых, совершенно издевательским образом в абзаце 3 ст. 2 проекта «лица, подвергшиеся семейно-бытовому насилию», определены как «в отношении которых есть основания полагать, что им вследствие семейно-бытового насилия могут быть причинены физические и (или) психические страдания и (или) имущественный вред». То есть подвергшимися объявлены лица, еще не подвергшиеся.

Этого уродливого конструкта можно было избежать, владей автор законопроекта русским языком хотя бы как вторым. Можно было ввести термин «жертва семейно-бытового насилия», и с точки зрения русского языка все было бы в порядке, так как жертва может быть не только настоящей, но и будущей. Но автор закона — то ли в силу полной неграмотности и отсутствия представления о речевой стилистике, то ли по злому умыслу — этого не сделал. 

В-третьих, но не в последнюю по важности очередь, семейно-бытовое насилие в проекте закона определено как «умышленное деяние, причиняющее или содержащее угрозу причинения физического и (или) психического страдания и (или) имущественного вреда, не содержащее признаки административного правонарушения или уголовного преступления». 

Перевожу на русский: семейное насилие — это не преступление. И даже не правонарушение. 

 

То есть если кто-то ударил свою жену по лицу проводом, это вовсе не семейное насилие, потому что это «побои» — ст. 6.1.1. КоАП РФ. Но так как эти побои — не семейное насилие, то с ними данный закон никак не борется. А с чем он тогда борется? 

Он борется с поведением, не содержащим «признаков административного правонарушения или уголовного преступления». То есть данный закон обеспечивает государственным принуждением и насилием борьбу с поведением, не запрещенным законом. Что является нарушением основного правового принципа nullum crimen sine lege — нет преступления без закона. 

Основные лоббисты этого закона тоже не в восторге от внесенных изменений, хотя и по несколько другим причинам. Процитируем их:

«Определение «семейно-бытового насилия» в данной редакции полностью исключает из-под действия закона все виды физического насилия (побои, причинение вреда здоровью и т. п.), так как данные виды насилия всегда содержат в себе признаки административного правонарушения или преступления… Таким образом, все потерпевшие, которые ожидают принятия процессуального решения по своему заявлению, лишаются мер защиты и социальной поддержки в самой острой и опасной фазе конфликта».

При этом в законе сохранены такие новации, как охранное предписание и судебное охранное предписание, обязательные курсы и прочее. Но если в предыдущей редакции проекта закона все это должно было стать мерой воздействия на преступника, то теперь этот арсенал направлен на человека, который ни в чем закон не нарушил. 

Таким образом, в новом законопроекте воплощены все самые черные мифы о законе против домашнего насилия. 

Случайно ли это произошло? На мой взгляд, нет. Это не случайность. Я предполагаю, что целью внесения таких правок был срыв — как принятия закона, так и предметной дискуссии вокруг этой инициативы. 

 

Впоследствии отсутствие законодательства, а следовательно, и все последствия этого можно было бы «повесить» на патриотические и традиционалистские движения, выступавшие против принятия такого закона. Так эти движения неожиданно для себя стали бы пособниками всех последующих семейных побоев и убийств. 

Очевидно, несколько сотен, а то и тысяч жизней — не слишком высокая цена за то, чтобы растоптать эти движения и вывести их за пределы политического поля. Не знаю, кто может пылать к ним такой ненавистью, но предположения есть.
В следующей части, которая будет самой сложной, я попытаюсь представить свое видение законодательства по противодействию домашнему насилию.

Роман Носиков

Источник - riafan.ru .

• • 100
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5