Про поправки в Конституцию. Мне сложно как-то их оценивать – хотя бы потому, что за значительную часть из этих решений я выступал много лет, в том числе публично, в том числе и здесь (ссылки легко найти), поэтому вставать сейчас в позу независимого оценщика-аналитика было бы неправильным. Еще страннее, впрочем, было бы записываться в их пропагандисты – это называется «подбирать колоски за комбайном». Поэтому просто несколько соображений – начиная, как говорится, сильно издалека.

1. Я никак не комментирую отставку Суркова – потому, что в данном случае, имхо, все говорят не о том. Сурков талантливый человек, который точно найдёт себе какое-нибудь интересное занятие, и наверняка совсем уж в астрал не выпадет. Главное, что никто не обсуждает – не его карьерная траектория, а судьба построенной им – и дожившей практически в неизменном виде до 2020 года – российской политсистемы.

Как её называть – тут многие предложат версии, от «суверенной/управляемой демократии» до «имитационной политики», моё определение – «машина институциональной контрреволюции». Это набор условий, при которых, несмотря на сохраняющуюся вроде бы многопартийность, граничным условием является перманентное доминирование так называемой «партии власти». Разметка системы координат устроена так – на одном полюсе условная «власть», на другом – не менее условный «майдан», посредине – линейка, на которой размещены всякие разные, «большие» и «малые», «системные» и «несистемные».

После Болотной у «майдана» пароль «навальный», и в этом смысле всё партийное многообразие целиком укладывается на линейку Путин-Навальный, с множеством градаций на «системных», «полусистемных» и совсем «несистемных» в промежутке. При этом качественным критерием шкалы самой линейки выступает суверенитет – максимальный на полюсе «Путин» и отсутствующий на полюсе «майдан», т.е. «революция» понимается одновременно и как десуверенизация, сдача страны внешним силам.

Картина мира, на которой построена вся эта механика, исключает саму идею реального внутриполитического процесса. При том, что никто не отрицает наличия внутренних слабостей, конфликтов, недовольных и протестных групп – но только до тех пор, пока протестующие не начинают ставить вопрос о власти. Имеется в виду, что внешние игроки обладают мощным инструментарием хакинга внутренней политики, использования – в основном «втёмную» – объективно существующих противоречий в любом обществе для атаки на систему. И их управляющая субъектность намного круче марионеточной субъектности любых местных протестных лидеров и движений. Можно сказать, что в своей реконструкции протестной политики начальники зеркалят самих себя: «Болотная» их глазами это такая же «Единая Россия», за которой – как и в случае с «нашей» ЕР – по определению стоит и которой управляет такая же точно «АП», только чужая.

Полем борьбы между двумя единственно реальными субъектами – «нашей» и «чужой» АП – является население России, подвергаемое с двух сторон влиянию двух пропаганд: опять-таки условно «отсюда» и «оттуда». Функция так называемой «системной» оппозиции (а равно и ОНФ, и ОПРФ, и СПЧ, и множества разных других гаджетов), таким образом, состоит в том, чтобы удерживать недовольных во «внутреннем» контуре, не допуская их оттока во «внешний». Граница между контурами проходит по табуированным пунктам повестки, например, по вопросу «чей Крым?» – но не только. Например, так называемая «коррупция» (на самом деле – доходы и сверхпотребление околовластных элит) и борьба за процедуру выборов (допуск/недопуск, вбросы/фальсификации) как аспекты повестки тоже выступают таким водоразделом.

2. Партии борются за места в парламентах – федеральном, региональных и местных; но сами эти парламенты никогда не были «местом власти». В этом смысле вся межпартийная борьба у нас после 1993 года – это не борьба за власть, а борьба за представительство. Как только ты пытаешься поднять вопрос о власти – всё, ты во внешнем контуре. Президентские выборы – не выборы, а ритуал присяги. Именно поэтому спускаемые в регионы «контрольные показатели» и по явке, и по процентам голосов за кого надо – воспринимаются как естественная часть политпроцесса.

Всё это – лоскутное одеяло из заплаток, поставленных на действующую Конституцию, которая писалась прекраснодушными теоретиками, никогда в жизни ничем не управлявшими. Например, заложенные в неё принципы федерализма, вылившиеся в двухпалатную структуру федерального парламента, никак не согласуются с принципами бюджетной архитектуры, в логике которой любой глава региона – не столько политический руководитель «субъекта», сколько генеральный распорядитель идущих из центра бюджетных потоков. Это то, почему Совфед превратился в нечто среднее между хосписом и синекурой, а теперь понадобилось институализировать ещё и Госсовет (как место, где губернаторы «печалуют» президенту на федеральных министров) – то есть вводить-таки параллельно ровно ту функцию, для которой когда-то и был задуман, но которую никогда не выполнял СФ.

Аналогичным образом ОНФ, ОПРФ, СПЧ и т.д. – «костыли», которыми укрепляют урезанный контур представительства Госдумы, поскольку реальную структуру общества никак невозможно упаковать в прокрустово ложе партийной системы. Если по-простому, наше общество никак не хочет состоять из партий – оно состоит из сословий, этносов, конфессий, привилегированных групп и т.д., и им всем нужно представительство именно в своём непосредственном качестве. А партии – ну, пусть будет одна какая-нибудь, все в неё вступим, если надо.

В этом смысле нет проблемы недовольных – есть проблема непредставленных. Те же предприниматели, например, потому и шли косяком в своё время именно в ЕР-ОНФ (а не в специально для них создаваемые партийные «проекты» на «правом фланге»), что рассчитывали на более высокий статус своего представительства, чем статус «оппозиционного меньшинства в парламенте» с весьма проблемными шансами на что-то повлиять. В формуле Болотной «вы нас даже не представляете» ключевое – это опять-таки интуитивная гипотеза по поводу того, кто такие эти самые «мы». Это не столько протест против «нечестных выборов» – это в первую очередь неприятие криво организованной логики представительства. Опять же, если по-простому, речь не про то, чтобы «менять режим» – а про то, чтобы этот самый «режим» хотя бы знал о том, что «мы» вообще-то существуем.

Но, конечно, наиболее «непредставленные» – это две большие и очень разные группы. Первая – те, кто вообще не ходит на выборы, поскольку не считает их способом получения хоть какого-то представительства себя и своих интересов. И вторая, как ни парадоксально – те, кто проголосовал за ЕР: то есть за тех, кто будет автоматически поддерживать все решения, спускаемые из соответствующих кабинетов. Оба этих способа реализации активного избирательного права, при всей их различности, исходят из одной и той же предпосылки: «начальству виднее». Просто вторая – это чуть-чуть больше лояльности, но именно чуть-чуть.

3. Если посмотреть в данной логике на нынешние конституционные изменения – легко заметить, что они являются началом процесса вымывания фундамента из политсистемы «по Суркову». Участие Думы в формировании правительства – это означает, что теперь партии пойдут на выборы не только со списком кандидатов в депутаты, но и со списком кандидатов в министры, вице-премьеры и премьеры: а значит, это уже не только про представительство как таковое, но и, да, про власть. Совет Федерации – это будет ясно через один-два электоральных цикла – вообще не нужен, его можно упразднить, передав все его конституционные функции собственно Госсовету. В который, впрочем, придется включить не только губернаторов, но и спикеров областных заксобраний.

Фиксация социальных обязательств государства перед гражданами непосредственно в Основном Законе – это первый шаг к расширению представления о «правах человека»: право на пенсию и нормальную медицину это теперь в том же ряду, что и права на свободу мнений, собраний, слова и т.д. Социологически (т.е. глазами большинства избирателей) это так и есть, вопрос лишь в том, чтобы облечь это в юридическую форму.

Наконец, приоритет отечественного законодательства над международным – это первый шаг к тому, чтобы выбросить фетиш «майдана» из конструкции, сделав единственной рамкой для участия в политике соблюдение российских законов: рано или поздно это приведёт к тому, что разделение «оппозиции» на «системную» и «несистемную» отомрёт за ненадобностью. И всевозможные Навальные-Яшины-Гудковы будут спокойно избираться в Госдуму (скорее по спискам, чем по округам) и тереть в её комитетах за или против закона о домашнем насилии или о суверенном интернете, а кто-то из них, возможно, даже станет министром труда или, не побоюсь этого слова, культуры. И мир не перевернётся, и никакой «цветной революции» не произойдёт. А равно не произойдёт ни десуверенизации, ни внешнего управления. Главное, чтоб гражданство у всех было российское, и собственность тоже.

И, да, не нужна будет больше никакая «партия власти» – как рычаг для управления парламентом из Кремля. Вместо неё будет правящая коалиция, с лидерами которой президент и будет обсуждать и формировать состав правительства. Но не только в личном качестве – а будучи подкреплен позицией Госсовета, за которым будут стоять интересы территорий, уравновешивающие партийные амбиции.

—

В принципе, это всё о том, что наступает время потихоньку вылезать из окопов. Засиделись мы в них.

Источник - Алексей Чадаев, Директор Института развития парламентаризма .

• • 0
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5