«Потенциал национального предательства в России неограничен...»

Владимир Павленко

«Потенциал национального предательства в России неограничен», — этот афоризм Евгения Примакова — младшего вполне сослужит наглядной иллюстрацией к тому, что начало происходить после 23 января. Во всем своем привычном «цвете» проявила себя интеллигентская «образованщина» (или «образованная» как бы «интеллигентщина»). Аккумулируя означенный «потенциал», некие кинематографисты выступили с прокламацией, в которой заклеймили государственную политику в области кинематографа, и потребовали («Свободу Юрию Деточкину!») освободить Алексея Навального и членов его группы, приведя в пользу этого требования сногсшибательный «аргумент»: оказывается, фильмы, снятые ФБК, «оценило профессиональное сообщество». «Сегодня автор этих фильмов и многие из членов его съемочной группы, — заламывают руки новоиспеченные киношные «обсчественники», — находятся под арестом по обвинению в выдуманных правонарушениях. Мы считаем, что попытка покарать Алексея Навального и его коллег за их деятельность — тяжкое преступление против свободы, и требуем немедленно освободить арестованных». Ну, во-первых, не совсем понятно, что за творческие достижения сподобили «профессионалов» на такую «оценку». Разве что лицедейство новоиспеченных «актеров» из ФБК и их умение, не краснея и даже не моргая, натягивать вымысел на реальность. Во-вторых, если «дело Кировлеса», раскрывающее характер «творческой деятельности» Навального & Co, — «выдуманное преступление против свободы», а не уголовная статья, то остается только догадываться, какие «дела» по плечу самим авторам воззвания. А в-третьих, коль скоро по кировским делам срок отбывает крышевавший Навального экс-губернатор, то не кажется ли «мастерам киноэкрана», что сам оппозиционер избежал реального наказания как раз из-за этой самой оппозиционной «деятельности»? И что это свидетельство отнюдь не «закручивания гаек», в котором они обвиняют «режим», а как раз наоборот — его склонности к компромиссу и нежелания «обострять»?

Или другой пример — с одним из политических обозревателей одного известного либерального радио, набросившимся на оппозиционную парламентскую партию и обвинившим ее лидера чуть ли не в предательстве идеалов, которые он отстаивает «для отвода глаз», а сам за кулисами ведет с «режимом» переговоры и идет на компромиссы. Что якобы свидетельствует о его слабости и готовности партии к расколу. И в «подтверждение» — пошловатый заход на «дружбу» многих партийцев все с тем же Навальным. Хочется уточнить: не имеет ли в виду этот журналист, возомнивший себя крутым политическим аналитиком, тесно связанное в свое время с Михаилом Ходорковским «юкосовское» крыло этой партии, с помощью которого бывший забайкальский сиделец намеревался установить контроль над Думой и поменять, точнее, подмять под себя конституцию? И означает ли этот пассаж, что Ходорковский, долгое время ревновавший Навального к собственным амбициям и находившийся с ним «в контрах», «слил» и по команде своих кураторов передал ему свои политические активы в «пятой колонне»?

Что касается «образованщины» и «интеллигентщины», то иллюзий никто особо и не питал еще со сталинских времен, когда группа этих «инженеров душ», едва успела окончиться война, явилась к вождю с замаскированным под просьбу «посоветоваться» предложением выкинуть из искусства военную тему и вообще все великое. И сосредоточиться на превознесении мещанской бытовухи, подтвердив тем самым пророчество великого Владимира Маяковского из стихотворения, показательно названного им «О дряни»: «Утихомирились бури революционных лон. / Подернулась тиной советская мешанина. / И вылезло из-за спины РСФСР / Мурло мещанина». Хрестоматийный пример такой «дряни» явила собой в трагические дни октября 1993 года именно тогда утратившая народную любовь актриса, истерически прокричавшая в телекамеру прямого эфира что-то про потерявшуюся где-то армию, которая «должна защитить ее от фашистов». То есть от вырвавшихся из окружения противников Ельцина.

Лакеи вечные Европы,
Ее духовные рабы,
Вы извратили отчий опыт
И предков предали гробы,

По прихоти дурной холопы,
Прислужники чужих затей,
Вы быдлом сделались Европы,
Вы полюбили свист плетей…

В этом отчаянном стихотворении украинской поэтессы Елены Лаврентьевой (2003 г.), адресованном первоначальным заголовком «Так называемой галицкой элите», разве не просматриваются вполне отчетливые российские мотивы? Ведь очень многие — не будем утверждать, что большинство, но многие — позднесоветские и современные деятели культуры и искусства, предав анафеме лучшие отечественные традиции, в известном историческом споре народного с элитарным переметнулись на сторону последнего. И подобно герою некрасовского стихотворения, принялись хвастать «благородной болезнью», приобретенной продолжительным вылизыванием барских тарелок. Тут, как говорится, все очевидно, и спорить не о чем. Ну, а «элитарное» в России, когда ему дают разгуляться, мигом утрачивает связь с реальностью, начиная заниматься интригами, которые рано или поздно заводят его в дебри национального предательства, оставляя в конце концов с судьбой главной героини известной пушкинской сказки о рыбаке и рыбке. Только еще и на чужбине.

А вот что касается представлений об «оппозиции» — это куда более важная и интересная тема, упоминание о которой здесь уже показало, с одной стороны, кашу в запутавшихся головах, а с другой — умелое ее обращение частью завзятых пропагандистов на пользу своим олигархическим «боссам». Кстати, «кашу в голове» автор этих строк на днях уловил на конкретном примере, когда раздался звонок из одного славного сибирского города, и собеседник на том конце «провода», попросив уточнить некоторые подробности из недавней статьи о Геленджике, под конец разговора разразился «забойным» вопросом: «Так вы в оппозиции или нет?». Вот здесь мы подходим к главному. «Оппозиционный» вопрос гораздо более сложный, чем может показаться, и он не сводится ни к черно-белой картинке «хороших и плохих парней», ни к «да или нет». Здесь два среза. Первый, наиболее простой, — отношение к фактам. Можно ли, руководствуясь принципом «двойных стандартов», ради определенных целей — корыстных или пусть даже и политических — факты извращать, если это выгодно? Вопрос риторический, ибо это проделывается сплошь да рядом. Порой «высшим» политическим искусством считается и даже провозглашается умение быстро и остроумно объяснить «переобувание в воздухе», придав своему ответу не меркантильное, как на самом деле, а «идейное» звучание. Прикрыть личный шкурный интерес широким общественным. Именно поэтому «оппозиционным» на бытовом уровне воспринимается не анализ, а критиканство, возведенное в принцип; мы это ежедневно наблюдаем в телеэкране на многочисленных шоу, участники которых друг друга перебивают и перекрикивают, неизменно утапливая в этой непрезентабельной форме любое содержание, даже если оно имеется. Ибо в таком формате содержание становится попросту невозможным: его просто никто не улавливает. Так же обстоит дело и с Геленджиком. Доказательств кремлевской принадлежности нет, но они и не нужны; главное — заклеймить противника и убедить окружающих не слушать встречных аргументов, чтобы не было необходимости на них реагировать по существу, а можно было их отмести при помощи голой риторики или навешивания ярлыков. «С нами или против нас?! Задаешь неудобный вопрос — значит, против. И значит, враг. Ату его!»

Члены Временного правительства, генерал Корнилов и глава Временного правительства Александр Керенский со своими охранниками в Царском Селе во время ареста императрицы Александры Фёдоровны. Март 1917 года

Второй срез — фундаментальный, поэтому нуждается не только в более подробном освещении, но и в соответствующих обобщениях, в том числе с политической и идеологической точек зрения. Оппозиция бывает разной — не только «левой» или «правой». Это деление, кстати, не суть важно, ибо оно условное, и крайности очень часто сходятся, по И. В. Сталину, «пойдешь налево — придешь направо». Оппозиция еще бывает государственной или антигосударственной, выступающей с позиций национальных интересов или против них, в компрадорских, они же иностранные, интересах. Если взять историю столетней давности, то у нас очень любят сталкивать лбами революцию и эволюцию и обвинять якобы «маргинальную» оппозиционность революционеров-большевиков за то, что они разрушали «до основанья, а затем», противопоставляя им «ответственную», респектабельную оппозиционность думской буржуазии (Гучков — Милюков), которые-де «за реформы». Но слова и дела — разные вещи. Теория проверяется практикой, а практика Февральского переворота 1917 года, в котором большевики не участвовали, как раз и показала, что словесный реформизм либералов свелся именно к разрушению — страны, не способной дальше воевать против своих национальных интересов в угоду интересам иностранным. И которую либеральная буржуазия из Думы с помощью мелкобуржуазных социалистов из Петросовета, соединившихся во Временном правительстве, заставила эту войну вести, шаг за шагом скатываясь к продаже суверенитета в обмен на сохранение своей классовой власти и классовых привилегий. Большевики же вышли на историческую арену тогда, когда крах России из-за классовой политики буржуазии стал очевидным не только массам, но и трезво мыслящей части элиты, связанной отнюдь не с февральским, а с прежним царским режимом — военных и спецслужб. Не будет преувеличением констатировать две вещи. Первая: 90% разговоров о «поражении своего правительства в грабительской войне» — да, приходилось на большевиков. Однако 100% действий по реальной организации этого поражения предприняли именно буржуазные и мелкобуржуазные элементы, которые, прорываясь к власти, занимались патриотической, «оборонческой» демагогией, а оказавшись у нее, в угоду классовым интересам обрушили страну, причем задолго до прихода к власти им на смену большевиков. Иначе откуда — корниловский мятеж, который также, с одной стороны, был отчаянной попыткой части военной элиты удержать ситуацию, а с другой, в этих попытках опирался опять-таки на внешнюю, конкретно английскую помощь — политическую, финансовую и даже военную. О чем подробно, с цифрами и фактами, написал американский историк Роберт Уорт в книге «Антанта и русская революция». Вторая вещь. Большевики, придя к власти и оказавшись перед лицом смычки нарождавшегося Белого движения с интервенцией Антанты, о чем не менее подробно в книге «Мировой кризис» рассказал Уинстон Черчилль, характеризовавший белых как марионеток Запада, провозгласили себя «оборонцами» и в реальности принялись спасать страну. И спасли! Маневр Брестского мира, позволил России, во-первых, получить мирную передышку, использованную в том числе в целях военного строительства, как показало будущее, весьма эффективного. Во-вторых, он породил противоречия внутри самого Запада, где по отношению к России существовал «завоевательный» консенсус между обеими воюющими сторонами. Он вынудил Антанту как можно скорее завершить Первую мировую войну, и именно крах Германии, на который В. И. Ленин сделал ставку еще в марте 1918 года (см. резолюцию VII съезда РСДРП (б) «О войне и мире»), уже в ноябре позволил все вернуть обратно. У этой коллизии имеется и еще один аспект, который во многом обращается к метафизике русского внутреннего противостояния, что не только не раскрывается в исторических исследованиях, но и всячески замалчивается. На Брестский мир нападают столь грубо, агрессивно и противоестественно, хотя калькой с него, успешно использованной советской властью еще раз, явился пакт Молотова — Риббентропа, также столкнувший Запад внутри себя, вместо агрессии против нашей страны, и также давший нам эффективно использованную мирную передышку, по одной, главной причине. Брест поставил крест на планах овладения Константинополем, что не могла принять влиятельная «европейски ориентированная» часть бывшей имперской элиты. Между тем вопрос Константинополя принадлежит не столько геополитике, сколько метафизическому выбору. Этот центр рассматривался не чем иным, как вторым после Петербурга «окном в Европу», противопоставленным московскому проекту «Третьего Рима», который большевики поддержали, уверен, абсолютно осмысленно, ибо перенеся столицу в Москву, обратно в Питер ее уже не вернули, переименовав его к тому же в Ленинград. В совокупности с разворотом внешней политики В. И. Ленина в 1923 году в сторону Востока, совсем не случайно поддержанного эмигрантскими кругами, приверженными евразийству, это был выбор восточной исторической перспективы перед западной. Именно это в Бресте бесит его оппонентов больше всего, и именно потому, что, как видим, и сегодня, выражаясь словами Мао Цзэдуна, «ветер с Востока одолевает ветер с Запада». Следовательно, большевистский выбор марта 1918 года — стратегический и пересмотру не подлежит, ибо сделан не под воздействием той или иной конъюнктуры, а навсегда. И проверен временем, в том числе экстримом постсоветского тридцатилетия.

Встреча Л. Б. Каменева на вокзале Брест-Литовска

Иначе говоря, «демократы» и большевики в 1917 году противостояли друг другу не только с классовых, но и с цивилизационных позиций. Либеральная буржуазия, которая на словах отстаивала национальные интересы России, на деле их предала и «слила» Западу, сдав ему трехсотлетнюю монархию и согласившись на внешнее управление, что в своих донесениях в Вашингтон констатировал американский посол в Петрограде Дэвид Фрэнсис. Большевики же, на словах провозгласив «отечество трудящихся» и «мировую революцию» путем «превращения империалистической войны в гражданскую», на деле использовали эти лозунги в целях спасения страны, восстановив ее суверенитет и территориальную целостность. Защитив их как от западных правительств путем угрозы поджечь у них дома классовый пожар, так и от белогвардейских подельников Антанты, которые без помощи и поддержки последней никогда не собрали бы сил, чтобы развязать Гражданскую войну. После того как большевики всего этого добились, они как раз в 1922—1924 годах от перечисленных лозунгов отказались, сделав ставку на реализацию своей политической программы за пределами глобалистского императива, «в отдельно взятой стране». Ну, и какая власть национальная, а какая компрадорская — красная или белая?

Идем дальше. История дословно не повторяется, но в целом очень часто ходит по кругу, воспроизводя те или иные мизансцены с участием уже других сил, но в аналогичных конфигурациях. Наиболее яркий пример — прямые параллели между мятежом генерала Корнилова и ГКЧП в точно таком же треугольнике. Там выступление состоялось против Временного правительства, но по договоренности с Керенским, здесь — против Горбачева, но, по ряду сведений, по договоренности с ним же. И там, и здесь Керенский и Горбачев привлекали против мятежников будущих триумфаторов, которые сначала ломали шею мятежникам, а затем и самим просчитавшимся заказчикам этого «концерта».

Возвращение Горбачева из Фороса. Август 1991 года

Параллели этим не исчерпываются. Учитывая вышеизложенное, ту же самую «треугольную» конфигурацию без особого труда можно разглядеть и в сегодняшних событиях, применительно к которым мы намеренно избегаем персонификации, ибо не в ней дело, а в сочетании классовых и национальных, шире — цивилизационных интересов, совокупность которых напрямую связана с перспективой выживания страны. Пребывающая у власти национальная буржуазия, находящаяся под давлением Запада и в этих условиях вынужденная вести все более и более острую борьбу за сохранение суверенитета и территориальной целостности страны, подвергается еще и внутреннему нажиму. Чьему? Двух мнений быть не может. На наших глазах воспроизводится «февральский» альянс либерально-компрадорских буржуа, интересы которых сконцентрированы на Западе, с частью левых, переметнувшейся на их сторону по интересам или в силу психологической неустойчивости и недостатка политического опыта. Именно этот причудливый, во многом противоестественный блок (сто лет назад он именовался «Прогрессивным блоком»), недооформленный организационно, но существующий по факту, лукаво называет себя «оппозицией». Почему «лукаво»? По двум основаниям. Во-первых, оппозицией он является в политическом смысле — как группировка, которая между суверенитетом и Западом, как и весной 1917 года, выбирает последний. И потому готова содействовать Западу в свержении власти, в том числе насильственном, после чего намерена воссоздать существовавший между Февралем и Октябрем 1917 года, а также в 1990-х годах режим внешнего управления «с согласия самих управляемых» (формулировка упомянутого посла Фрэнсиса). В классовом и производном от него идеологическом смысле эта «оппозиция» никакой оппозицией не является, ибо провозглашает ту же самую буржуазную модель общественного устройства, замаскированную либеральной демагогией и к тому же еще и серьезно ухудшенную компрадорством и несовместимостью с национальными интересами. Во-вторых, развивая мысль об отсутствии у атакующих власть компрадоров реальной — классовой, идеологической — оппозиционности, следует подчеркнуть, что в представленном раскладе «национально-буржуазная власть против компрадорско-буржуазной типа «оппозиции», как и сто лет назад, существует третья сторона, сконцентрированная в коммунистическом движении. Находясь к действующей власти в настоящей — классовой и, следовательно, идеологической — оппозиции, коммунисты, как исторические последователи и наследники большевиков, ни в коей мере не могут принять отказ от суверенитета, территориальной целостности и патриотизма. Поэтому они принципиально противостоят западному вектору леволиберальной клаки, который отражает антинациональные, ликвидационные корпоративно-олигархические интересы компрадорской буржуазии, эту клаку финансирующей, а по некоторым данным, и организующей через своих представителей в органах власти (пресловутых «башнях»).

Выступление Владимира Ленина в Таврическом дворце. Июнь 1917 года

Как формируется отношение коммунистов к противоборствующим лагерям — национально-буржуазному и компрадорскому? Коммунисты находятся в оппозиции буржуазному началу и в этом классовом, идеологическом смысле рассматривают эти лагеря двумя сторонами одной медали. Однако, будучи патриотами и защитниками суверенного начала, коммунисты не могут одинаково относиться к этим лагерям в национальном и, шире, цивилизационном вопросе. Следовательно, внутренняя агрессия против страны либерально-компрадорского начала, являющегося абсолютным, инфернальным злом, не может не взывать к тактическому взаимодействию коммунистов с национально-либеральным началом в вопросах защиты суверенитета и территориальной целостности и противодействия продвигаемой руками компрадоров подрывной экспансии Запада. Как и в Феврале 1917 года, коммунисты не окажут компрадорам никакой помощи и, за исключением деклассированных или «спойлерных» элементов в своих рядах, не примут участия в оппозиционных акциях, которые с участием коммунистов могут проходить только на коммунистической и никогда — на либеральной платформе. Понимание, возможно, неосознанное, стихийное именно этой коллизии и побудило упомянутого журналиста с известной радиостанции, открыто занимающей либерально-буржуазную позицию, устроить атаку на КПРФ, обвинив ее руководство в «сотрудничестве с режимом». И попытавшись тем самым склонить его к компрадорству. Это — элемент классового противостояния; в том же, что касается «образованщины», то здесь речь идет уже о цивилизационном противостоянии патриотической и антинациональной позиций, первая из которых настаивает на проектной самостоятельности России, а вторая — на отказе от собственного проекта в угоду западному. То есть выступает за абсолютно неприемлемое превращение страны в цивилизационную «часть Европы», а русского национального начала — в «прилагательное к европейскому».

Как будут вести себя коммунисты при том или ином развитии событий? Отталкиваясь от сложившейся после 23 января расстановки классовых и политических сил, следует с высокой степенью вероятности предположить, что они будут поддерживать усилия власти по противодействию оранжевому перевороту, к которому ведет дело компрадорская буржуазия. И предпримут как политические, так и практические действия по его предотвращению и/или пресечению с последующим устранением компрадоров из политической жизни. Стратегическая цель в этом случае — левый поворот в развитии страны, при котором патриотическая линия во внешней политике будет дополнена восстановлением социальной справедливости в политике внутренней. И следует сразу оговориться, что ленинское «вооруженное восстание» — лишь одна и не главная форма революционных преобразований; это решение было вынужденной реакцией партии на ликвидацию Советов, мирная передача власти которым, причем в рамках коалиции национально ответственных сил, рассматривалась большевиками как безусловный приоритет.

Если же наша страна в очередной раз не усвоила уроков истории и такой компрадорский переворот по тем или иным причинам состоится, с самого этого момента коммунистическое движение скорее всего займет по отношению к его организаторам и бенефициарам бескомпромиссную позицию. Ту самую, которую В. И. Ленин столетие назад выразил известным лозунгом «Никакой поддержки Временному правительству!». В этой борьбе, ход которой будет диктоваться той же исторической логикой, что и летом 1917 года, и скорее всего, по мере неизбежного и тотального развала, к которому неминуемо приведет компрадорское, оранжевое правление, эта логика приведет к тем же результатам, что и в Октябре 1917 года. Нравится это кому-то или нет. Поэтому, если не нравится, пусть сейчас, пока еще не поздно, «осадят», «повернут оглобли» и не доводят до крайности — не будят лихо, пока оно относительно тихо. Россию поднять и «раскочегарить» трудно, но добившись этого, успокоить потом стократ сложней. Без серьезных перегибов в отношении зачинщиков, которым «первый кнут», как всегда, не обойдется. И Запад — не поможет. Да и не станет помогать, чтобы не связываться. И не осложнять контакты с новой властью.

Именно так, и никак иначе, как бы кому ни хотелось иного, исторически стоял, стоит и всегда стоять будет в России оппозиционный вопрос.

• • 80
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5