В немецком издании Deutsche Welle вышло интервью с «бывшим» украинским неонацистом, который решил «исправиться». «DW пытается нам доказать, что один раз — не… неонацист. Главное — вовремя переобуться», — негодуют в соцсетях.

Вна Украине широко распространен термин «ихтамнет» для обозначения россиян, воюющих против официальной Украины на стороне сепаратистов. Наверное, уже пора ввести термин «ихунаснема» для обозначения украинских неофашистов, о «подвигах» которых постоянно пишет на своей странице еврейский активист Eduard Dolinsky, а теперь о них все шире начинает узнавать Европа. Не стал бы вообще касаться этой темы, но это ответ тем свидомым «украинцам», кто постоянно заявляет «у нас нет неонацистов».

Самое смешное в этом интервью то, что фашисту по ушам снова надавала Россия. Ему этого хватило, чтобы перестать публично кидать зиги и разукрашиваться свастиками, но Россию он ненавидит теперь, конечно, еще больше. По-моему, это очень смешно. Хотя… Если задуматься, то не очень. Почему у нас судьба такой? Почему мы вечно должны перевоспитывать фашистов?! За що, так сказать? Где и когда мы так нагрешили?

Короче — вот вам избранные места из этого чудесного немецкого писева:

---

— Дмитрий (Резниченко), как ты стал ультраправым?

— Главное, что требуется для того, чтобы стать ультраправым — это труднообъяснимая, бессознательная, но всепоглощающая ненависть ко всему миру вокруг. Я начал путь насилия с бойцовских клубов. То есть там, куда ты приходишь к незнакомым людям, и вы бьете друг друга — просто потому, что у вас много агрессии и ее надо куда-то девать. Но опять-таки, на каком-то этапе ты понимаешь, что такое взаимное избиение ни к чему, по правде говоря, не ведет — кроме как к тому, что вы калечите друг друга. Поэтому начинаешь искать. Мне в руки попал Гитлер (книга Гитлера «Mein Kampf». — Ред.), он объяснил, кого ненавидеть. Более конкретно и целенаправленно.

— Как ты вышел из ультраправого движения?

— Переломный момент был в августе 2014 года в Иловайске (город в Донецкой области, за который летом 2014 года велись ожесточенные бои. — Ред.), когда уже почти в окружении и под страшным обстрелом пришлось осознать то, чего раньше не осознавал. Что все эти игры, в которые мы играли десятилетиями, жестокие игры, которые нам давали ощущение смысла, они заканчиваются тем, что людей закапывают бульдозерами, и на том о них забывают. То есть ничего ни святого, ни вечного в этом нет.

У меня как раз старшая дочка должна была идти в первый класс. Я очень хотел попасть на первый звонок к дочери, а вместо этого мы сидели на войне, и казалось, что нам хана. Я не думал о нацизме, я не думал о национализме, я не думал о патриотизме — я о дочках все время думал.

Резниченко перевоспитывается под Иловайском

Я вернулся с ранением. Рука прострелена, все пафосно. И вот мы стоим на митинге, и все кричат лозунг: «Украина превыше всего». Это же общая тема — наша идея превыше всего. А я замолчал, потому что вспомнил, что думал тогда о дочках. И думаю: «Ну что значит «превыше всего «- превыше всего и даже превыше дочек?». Но ведь я недавно чувствовал, что нет. Что есть вещи важнее — семья, дети, гуманность, человечность. И я проглотил этот лозунг — так и не смог его выговорить. Думаю, с этого момента началось какое-никакое осознание.

А потом понемногу ты начинаешь все переосмысливать, начинаешь читать альтернативную информацию. Тебе в руки попадают книги, которые ты раньше никогда не читал. И так мало-помалу я отказывался от одного постулата, второго, третьего, четвертого, пятого.

— Как изменилось твое отношение к войне?

— Раньше я любил войну как таковую. Теперь я понимаю, что война — это большая трагедия и, по возможности, ее надо избегать. Но иногда бывают ситуации, когда тебе не оставляют выбора.

Если бы Украина вела захватническую войну или даже усмиряла какую-то мятежную провинцию, я был бы резко против. Нам хватит той земли, которую нам дал бог, и лишней точно не надо. Но против нас Россия, которая пришла на нашу землю и отбирает ее. Ну хорошо, это всего-навсего земля, но Россия несет с собой свой российский порядок, в котором нет места свободе. А я сейчас очень ценю свободу. Для тех же ЛГБТ, для левых, для всех. Чтобы люди имели возможность высказываться.

PS. «Мало одного Иловайска? Значит, мало» — подумала Россия.