Плакат с надписью «Она знала» на лице Мерил Стрип. Фото: Twitter / @ Cernovich

Некогда одним из главных пороков советской следственной системы 1930-1940 гг. считалось объявление признания обвиняемого «царицей доказательств».

Сам по себе этот принцип Вышинского был достаточно разумным и опирался и на здравый смысл, и на основы гуманизма. Предполагалось, что на самом деле все иные доказательства вины – всегда не абсолютны: мы только по вторичным признакам можем реконструировать ситуацию преступления, и наше представление, сложившееся на основе тех или иных традиционных доказательств, дает в той или иной степени искаженную картину. Даже свидетельства очевидцев не достоверны: они могут и быть не вполне точны, и заведомо недобросовестны, подкуплены либо устрашены.

На деле истинное положение знает только обвиняемый: только он знает, совершал он вмененное ему преступление или не совершал. Поэтому пока признания нет – нет и доказательства вины.

Все правильно и гуманно: лучше оправдать виновного, не признавшего свою вину, чем невиновного, против которого, казалось бы, есть все доказательства, но на деле все они сфальсифицированы.

«Признание – царица доказательств», и следователи, усвоив подход, стали его творчески реализовывать - к признанию вынуждать. В том числе – физически. И уже без всяких отживающих предрассудков наподобие объективных доказательств.

Нынешняя западная система, возможно, по итогам этого правового эксперимента сделала свои выводы. И пришла к идее, что не только признание не важно, но и отказ от признания не важен. И доказательство обвинения как таковое не важно - достаточно его провозглашения. Точнее, его можно вообще не формулировать – достаточно объявить нечто смешанное между своим предположением о вине и провозглашением приговора.

Собственно, это то, что объединяет и «дело Вайнштейна» во всей его широте со всеми пострадавшими в прошлом году в Штатах от обвинений в действительных и мнимых сексуальных домогательствах, и дело «Мэй-Скрипаля», и «дело Слуцкого».

В американских сексуальных делах предъявлялось утверждение: «Он домогался». Человек мог отрицать, но отрицания уже не принимались во внимание. Причем тут же возникал хор других любительниц славы: «И меня, и меня, и меня!». И общественное мнение выносило свой приговор, а компания, следуя своей трусости и дикости своего общества, изгоняла собственного создателя, даже когда это вело ее к банкротству.

Со Слуцким то же самое: некая журналистка объявила, что домогался. Он отрицал. Издания определенного пошиба устроили скандал с криками: «Распни его!». Комиссия по этике рассмотрела вопрос – не нашла подтверждений обвинению, а дело закрыла.

Издания того же пошиба, включая более солидные, но живущие в русле тех же наведенных американофильских галлюцинаций, заявили, что не будут отныне воспринимать ни Слуцкого, ни комиссию по этике Госдумы, ни саму Госдуму - и отзывают из нее своих журналистов.

Что там было у журналистки со Слуцким – не знает никто. Что Слуцкий неугоден именно той части политического спектра, к которому тяготеют устроившие скандал СМИ – известно всем.

Точно также любой понимает и то, что добывание резонансных новостей через постель политика для многих «львиц пера» не вызывает отторжения – тоже понятно. Точно также понятно, что ситуация, когда женщина может сознательно активизировать к себе интерес политика – но в нужный момент не дать ситуации развиться до логического конца – тоже ясно.

Так это в иной ситуации или не так - знают только двое. Но уже сам скандал выгоден журналистке и не выгоден политику. Хотя бы с точки зрения медийного внимания.

Не говоря о личных преференциях: ведь соблазнительно в кругу друзей создать себе славу женщины, «к которой приставал сам….» и которая ему отказала. И подтверждаешь свою привлекательность (даже он не устоял), и пропагандируешь свою смелость (да послала я его!).

И тем легче это делать – если ничего не было.

Приставать к женщинам против их воли, конечно, нехорошо. Но если на то пошло, не всегда с очевидностью ясно - это против ее воли или как раз согласно ее воле. И что ее больше оскорбит: продолжение действий или их остановка.

Но в любом случае, женщина, которая действительно подверглась домогательствам и после этого с визгом: «Насилуют!» бежит по коридору, вряд ли уже может восприниматься как Женщина. Тем более, если еще пишет с жалобой письмо в газету. Это что-то другое.

Женщина - это та, которая отвечает на приставание крепкой пощечиной, ударом в пах и спокойно выходит из кабинета, оставляя нахала корчиться возле своего кресла. И никому ничего не говорит.

Но само интересное, что история Мэй и Скрипаля развивалась ровно по тем же правилам сотворения скандала и шельмования обидчика без доказательств – лишь через тиражирование хороподобного: «Это они! Они его убили! Какой ужас! Конечно, они». И многократного: «Всем все известно! Все уже знают! Ни у кого нет никаких сомнений! Нет, ну это уже всем понятно!»

Никому может быть ничего не понятно, и никто может ничего не знать – но именно им тиражированно твердится: «Да все уже знают, вы что, не знаете?»

И хотя 90% не знают, не уверены, и не считают ситуацию понятной, уже для этих 90% организованные 2-3% создают впечатление, что все доказано, все решено – и именно они, 2-3%, представляют все 99%, а каждый из не верящих и не согласных с ними – лишь отдельный неразумный и туповатый одиночка.

Но поскольку 2-3% шумят за всех, а 90% просто пытаются разобраться или робко задать вопросы, каждый из 90% ощущает себя одиночкой, чье мнение никто не разделяет, а орущих миньоритариев воспринимает как громко и веско сказавших свое слово 99%.

Все это называется «информационный террор» и «информационная война», но выдается и продается под именем «возмущенное общественное мнение».

Все это в России было тридцать лет назад, когда она была СССР – и именно так «прорабы перестройки» разрушали страну.

Именно так создавали информационный фон для фашистского переворота на Украине.

Именно так, сначала на Западе, а потом внутри страны демонизировали СССР и Сталина.

Главный инструмент – хор оплаченных клакеров разной государственной принадлежности.

В деле Скрипаля этот хор действует против России ровно так же, как подобный же хор голливудских проституток и феминисток действовал против создавших славу Голливуда режиссеров. Вообще, возникает впечатление, что «дело Вайнштейна» было просто отработкой слаженности «хора» и оттачиванием методов – для использования уже не во внутри корпоративных, а геополитических целях.

И с этой точки зрения можно предположить, что и «дело Слуцкого» - лишь отработка слаженности и взаимодействия СМИ определенной ориентации в предстоящих информационных схватках: и за состав кабинета, и за реальный политический курс страны, и, в конченом счете, за власть в стране. Потому что ждать новых выборов еще шесть лет очень многим группам может не захотеться: на Украине организаторы переворота отказались ждать даже один год (и меньше) – и бросили изнасилованную «неньку» во мглу неонацизма.

Правда, для шабаша, устроенного Терезой Мэй, может быть и более мирное объяснение.

Ее действия и обвинения действительно по алгоритму предельно напоминают скандальные разоблачения обиженных Вайнштейном актрис. Но когда женщина скорее громко кричит о насилии либо домогательстве: не тогда, когда она им действительно подверглась. А тогда, когда она их ждала – а их не было. Либо она сама оказалась отвергнутой. И именно этим они оскорблены.

И поведение Мэй похоже именно на эту истерику. И жгучую до слез обиду на кого-то, чьим домогательствам она так и не подверглась. И кто так и не поддался ее очарованию. Несмотря на ее красивые красные туфли.