Их передергивает от одного только воспоминания унизительного ельцинского спича, произнесенного с трибуны американского конгресса: «Коммунистический идол рухнул… Господи, благослови Америку».

Кто-то искренне полагает, что, мол, Джо Байден невечен. В Соединенных Штатах хватает трезвых голов, готовых к нормализации отношений с нами. Думающие понимают: трезвые головы за океаном, несомненно, есть, но они готовы к смене риторики, ее смягчению, к каким-то, может быть, временным уступкам и даже разделам сфер влияния – тоже временным, но не к трансформации американской геополитики как таковой.

А ей предопределен антироссийский характер. Ибо противостояние России и США лежит не в сиюминутной плоскости изменчивой геополитической конъюнктуры, а в сфере, если угодно, экзистенциальной. О чем я и предлагаю немного поговорить. Дабы у сомневающихся в неизбежности и исторической предопределенности российско-американской конфронтации рассеялись последние иллюзии.

Сравнительно недолгая история противостояния СССР и его правопреемницы – России с США знает немало кризисов, один из которых едва не сбросил мир в пропасть ядерной катастрофы – Карибский. Однако каждый раз Москва и Вашингтон находили решения для преодоления разногласий, но, разумеется, не для прекращения холодной войны. Этого не могло произойти в принципе. Достаточно ознакомиться с доктринальными установками американской политической элиты, выраженными в «Длинной телеграмме» Джорджа Кеннана, работах Генри Киссинджера или Збигнева Бжезинского. Хотя и они вторичны относительно более концептуальных трудов контр-адмирала Альфреда Мэхена. По большому счету суть его концепции умещается в двух словах: «Геополитика моря».

О скрепах истинных и мнимых

Противостояние сверхдержав можно объяснять по-разному. Можно ставить во главу угла идеологическую составляющую, что, в общем, представлялось уместным в период существования Советского Союза, боровшегося с западным колониализмом сначала политическим, а потом экономическим путем. Можно, принимая во внимание реалии XXI века, видеть в дихотомии сверхдержав цивилизационный конфликт, о чем на закате ушедшего тысячелетия писал Сэмюэл Хантингтон.

Хотя я бы не стал преувеличивать масштаб противостояния именно в данной сфере. Ибо, с моей точки зрения, в гораздо большей степени оппозицию навязываемым американцами секулярным ценностям составляет, с одной стороны, традиционалистский мир ислама, в особенности шиитский Иран – в цивилизационном плане наиболее яркая антитеза «американской мечте», с другой – Китай, сохранивший по меньшей мере на уровне глубинного архетипа конфуцианское мировоззрение. Не стоит также сбрасывать со счетов Индию – региональную сверхдержаву, где западный постмодерн бок о бок уживается с индоарийским традиционализмом, закостеневшим в системе варн, отмененных официально, но по сути никуда не девшихся.

“ Главная геополитическая цель Вашингтона – разрушение России и сохранение военно-политического контроля над Францией и Германией и принуждение китайской политической элиты к парадигме мышления, веками свойственной правителям Срединной империи ”

С Россией все сложнее: начавшееся в девяностые, причем снизу, возрождение традиционных ценностей в лице православия как-то некстати было подхвачено властью. В результате духовный ренессанс превратился в официоз с неизменным присутствием чиновников со свечками в руках, скучающих на рождественских и пасхальных службах. И в наступившее тысячелетие Россия вступила с некоторыми восстановленными старыми и новопостроенными храмами с позолоченными куполами, но с достаточно секулярным или религиозно индифферентным на уровне массового сознания населением. Все это было прогнозируемо и выразилось, как верно заметил выдающийся румынский религиовед Мирча Элиаде, в попытке Церкви стать актуальной в десакрализованном обществе XX века. Словом, на исходе минувшего столетия Россия так и не превратилась в оплот традиционализма и в этом смысле не может быть антитезой США на цивилизационном уровне. Во всяком случае на современном этапе.

Да и термин «возрождение традиционных ценностей» нуждается в существенной корректировке, ибо на уровне массового сознания у сограждан царят довольно смутные представления о миросозерцании, что у дореволюционных крестьян, что у господствующего слоя, но это тема для отдельной статьи.

Здесь, быть может, несколько отвлекаясь, обращу внимание читателей на примечательную деталь: американское общество, как это не покажется на первый взгляд странным, довольно религиозно и любой кандидат в президенты США, как справедливо отметил философ и теолог Даниил Семикопов, не имеет шансы выиграть выборы, позиционируй он себя атеистом.

Но при этом внешнеполитическая доктрина Белого дома направлена на разрушение традиционного уклада в странах, входящих в сферу американских геополитических и военно-экономических интересов. Собственно, знаменитая работа Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории» посвящена грядущей победе на планете либерализма, что мыслимо только под эгидой Вашингтона.

Соответственно, повторю, говорить о цивилизационном характере российско-американского противостояния, безусловно, можно, но на мой взгляд, не стоит преувеличивать его масштабы. Однако есть еще одна грань, которая разделяет сверхдержавы, и как раз именно она-то и делает конфронтацию между ними неизбежной. Ее суть, только применительно к иным геополитическим реалиям, выразил в тридцатые годы ушедшего столетия немецкий философ, юрист и политический теоретик Карл Шмитт. Будь он жив сегодня, то назвал бы рассматриваемый здесь конфликт столкновением талассократии – центра морской силы, каковым и являются Штаты, и теллурократии – цивилизацией суши.

Они сошлись – земля и море

Последняя в XX веке была представлена СССР, ну а ныне – Россией, Китаем и все более набирающим мощь Ираном. Данные термины любит использовать экстравагантный, довольно спорный в некоторых своих суждениях, но весьма интересный философ Александр Дугин. Хотя впервые термин талассократия употребил, если не ошибаюсь, историк Фукидид, который, как сказано в сборнике под редакцией отечественного эллиниста Эдуарда Фролова, «размышляя об истоках морского могущества, высказал предположение, что первыми гегемонии на море (талассократии) добились минойцы. В Афинах одним из первых значение моря осознал Тезей, которому, как полагали некоторые древние авторы, впервые удалось добиться установления талассократии».

Превращение Афин в талассократию и предопределило ее бескомпромиссную борьбу со столпом теллурократии – Спартой. Сущность противостояния выразил афинский стратег Перикл: «Если спартанцы нападут на нашу землю по суше, то мы нападем на них на море, и тогда опустошение даже части Пелопоннеса будет для них важнее опустошения целой Аттики. Ведь у них не останется никакой другой земли, которую можно было бы захватить без боя, тогда как у нас много земли на островах и на материке».

Обратите внимание на убеждение в почти гарантированной защищенности афинской талассократии по отношению к спартанской теллурократии. Как показала история, ложной.

Собственно, этот экскурс в историю уместен в границе некогда произнесенных в книге Екклесиаст слов: «Нет ничего нового под солнцем». И разве агрессивная политика Соединенных Штатов в минувшем, равно как и в наступившем, столетии не зиждется на убежденности в собственной безнаказанности? И когда данная уверенность вдруг оказалась поколебленной размещением советских ракет на Кубе, в Америке началась форменная паника, каковой даже близко не замечалось в СССР при развертывании БРСД «Юпитер» на базе в турецком Инджирлике.

Теперь поговорим, когда, собственно, произошло рождение США как столпа талассократии не в формально-юридическом, а именно в экзистенциальном плане? Я думаю, ответ содержится в работе Шмитта «Море против Земли»: «Отныне больше нельзя рассматривать этот остров (Британию. – И. Х.) как часть европейского континента. Он расторг свой брак с континентом и заключил новый брак с океаном. Если мне будет позволено так выразиться, теперь он поднимает якорь и отдаляется от берега. Из части земли он становится кораблем или даже рыбой. «Дети льва превратятся в морских рыб», – как говорится в одном средневековом пророчестве, мифический образ огромного кита Левиафана становится реальностью, а именно совсем иначе, чем его сконструировал теоретик государства Гоббс в своей книге о Левиафане».

Описываемая немецким мыслителем глубинная трансформация Англии произошла после разгрома Непобедимой армады в 1588-м. Да, знатоки военной истории мне напомнят о несправедливо забытом возмездии испанского флота буквально в следующем году. Не спорю, испанцы взяли блестящий реванш. Но с точки зрения геополитики это ничего не меняло. Испания осталась теллурократией, тот же Шмитт цитирует британского публициста Эдмунда Берка, сравнивавшего Испанию с китом, выброшенным на берег. Английский же дух – прямо как по Гегелю – позже воплотился в Соединенных Штатах. А началось все с первых переселенцев с Туманного Альбиона, пересекших в 1620 году океан на галеоне «Мейфлауэр».

Уже в те годы Англия, образно выражаясь, оторвала себя от суши и свое миропонимание принесла на еще толком неизведанный континент. А оное было немыслимо вне экспансионистской политики в принципе. Вот как об этом пишет Шмитт в другой своей работе «Номос Земли»: «Право восходит к земле и связано с землей. Море не знает такого очевидного единства пространства и права, порядка и локализации».

Из этих строк нетрудно сделать вывод, что талассократия не воспринимает сам принцип суверенности, положенный в основу чьих-то границ. Пример сначала Великобритании, а потом и Соединенных Штатов, что в XIX–XX веках, что в наступившем тысячелетии, продемонстрировал нам это со всей очевидностью. Да, они готовы скрепя сердце мириться с суверенитетом равного по силе противника, но нарушат его при первом дисбалансе сил.

Взять хотя бы покорение британцами Индии, их Опиумные войны с Китаем, «открытие» Соединенными Штатами Японии, оккупацию ими Ирака и атаку на Бен Ладена без предварительного уведомления об этом руководства, в том числе и по линии разведки, Пакистана, на территории которого скрывался провозглашенный американцами террористом номер один. Правда, таковым он не был для них, пока боролся с советскими войсками в Афганистане.

Я уже не говорю о разграничении сферы геополитических интересов. Здесь Вашингтон не желает считаться не только с Москвой на постсоветском пространстве, но и со своими непосредственными союзниками по НАТО, Пятой республикой например, вытесняя Париж из Западной Африки, некогда входившей в состав Французской империи. Что ж, политика немыслима вне психологии, а последняя в рамках менталитета американской элиты с трудом уживается с представлениями о суверенитете границ и чужой сфере геополитических интересов.

Предвидя критику в свой адрес, замечу что оба столь часто употребляемых здесь термина талассократии и теллурократии, особенно применительно к современным реалиям, обладают известной долей условности. Ибо та же Поднебесная с каждым годом все более перестает в цивилизационном смысле быть Срединной империей, на протяжении столетий не стремившейся выйти за пределы собственной ойкумены, хотя и имевшей такую возможность. Напротив, современный Китай весьма активно осваивает Африку, о чем свидетельствует недавно созданная им военно-морская база в Джибути.

Да и Советский Союз, на первый взгляд, теллурократией представлялось возможным назвать с большой натяжкой, принимая во внимание его стратегические интересы в далеком от Евразии Индийском океане, проводником которых служила 8-я оперативная эскадра ВМФ. Впрочем, со стороны СССР виделся именно сухопутной державой.

Кроме того, есть основания говорить об акценте на сухопутном характере советской внешней политики. Ее краеугольным камнем стала Потсдамско-Ялтинская система, ставшая, по словам выдающего российского филолога, антиковеда и геополитика Вадима Цымбурского, европейским максимумом российской геостратегии со времен Николая I. Она явилась в качестве антитезы панславистской конструкции Николая Данилевского, также выдержанной в рамках континентальной парадигмы мышления, но изначально мертвой вследствие религиозных и обусловленных ими культурологических различий в Европе. И странно, что Данилевский не увидел пропасти, пролегавший между Россией и разделенной между ней, пруссаками и австрийцами Польшей. Впрочем, по мнению ряда исследователей, после Второй мировой в СССР произошло возрождение панславистских идей. В частности, историк Роберт Айрапетян пишет: «Именно в советское время происходит новое «второе» рождение панславизма, толкование которому дал И. В. Сталин». Не буду приводить цитату полностью, обращу только внимание на сентенцию Иосифа Виссарионовича про славянофилов-ленинцев.

Иное дело, что сама идея единства, позже воплощенная на практике в Варшавском договоре и СЭВ, имела в своей основе вовсе не этническую и даже не столько идеологическую, сколько военно-экономическую составляющую. Но важно другое: Восточная Европа оставалась краеугольным камнем советской внешнеполитической доктрины, начиная от Сталина и заканчивая Михаилом Горбачевым. И именно на разрушение ОВД положили все силы Соединенные Штаты, подобно тому, как Афинский морской союз в ходе Пелопонесской войны пытался разгромить Спарту, а Карфаген – Рим. Наконец, подобно тому, как Великобритания начиная с XVII века, словно паук, плела нити коалиций под своей эгидой среди расположенных за Ла-Маншем континентальных держав, дабы не дать бросить вызов своему морскому могуществу сильнейшей из них. Детали и обстоятельства везде были разные, суть та же: противостояние талассократии и теллурократии. И разрушая ОВД, Белый дом хотел оторвать от Европы Россию, отбросив ее обратно в Азию.

Европа от Лиссабона до Владивостока?

Не случайно именно со стороны выдающегося английского политика впервые прозвучал призыв опустить перед континентом «железный занавес». Именно перед континентом, я не оговорился, ибо Западная Европа после Второй мировой оказалась привязана к талассократии, став ее вассалом и форпостом. Единственная реальная попытка старушки-Европы вырваться из душащих заокеанских объятий была предпринята последним паладином некогда сильной Европы – бригадным генералом Шарлем де Голлем. Она оказалась хоть и в исторической перспективе обреченной, но на недолгое время удачной: Франция вышла из военной структуры НАТО, штаб-квартире которой пришлось перебраться из Парижа в Брюссель. Да и геополитическая идея этого человека была весьма масштабна: единая Европа от Лиссабона до Владивостока. Проект, впрочем, не был оригинален и представлял собой по большому счету развитие сформулированной ранее геополитической концепции Карла Хаусхофера о триумвирате Германии, Советского Союза и Японии, только не отличался экспансионизмом.

Япония вследствие активного военного продвижения в Юго-Восточной Азии и прежде всего в Маньчжурии также претендовала на статус именно теллурократии. Разумеется, союз должен был быть сформирован, с точки зрения Хаусхофера, под эгидой Третьего рейха. Когда мыслитель осознал подлинно инфернальную сущность фашистского режима и подвергся с его стороны репрессиям, то совершил сэппуку.

Сама по себе геополитическая идея де Голля лишена, обратите внимание, по большому счету экспансионистского характера и выдержана в рамках строго ограниченной среды обитания наций, имевших своим архетипом христианское миросозерцание. И в этом плане она существенно отличается от внешнеполитической доктрины Соединенных Штатов, не признающих, как я уже отметил, государственных границ и после холодной войны считающих себя хозяевами планеты не вследствие политического курса какой-либо администрации, а по причине, описанной Шмиттом, – море не знает границ.

И поэтому нетрудно предугадать, что возрождение на современном этапе деголлевской идеи, только уже в союзе Франции, России, Ирана и Китая, может стать кошмаром для политического истеблишмента в США и Великобритании. Таким кошмаром в прошлом стал для Англии сформированный в 1873 году германским, российским и австро-венгерским монархами Союз трех императоров, а еще ранее – союз двух мощнейших континентальных держав – наполеоновской Франции и России Павла I.

Соответственно главной геополитической целью Вашингтона начиная с конца сороковых годов ушедшего столетия остается разрушение России и сохранение военно-политического контроля над Францией и Германией, а также принуждение китайской политической элиты к парадигме мышления, веками свойственной правителям Срединной империи.

Все эти геополитические реалии, разумеется, должны учитываться кремлевскими аналитиками. Ибо однажды пренебрежение к геополитике как таковой сослужило плохую службу советскому руководству и привело не в последнюю очередь страну к катастрофе. Ведь что произошло в 1991-м? Я думаю, довольно точно на этот вопрос ответил Дугин: «Хотя до определенного момента советской истории создается впечатление, что основные решения на международном уровне принимаются последователями Петра Савицкого, сверяющими каждый шаг с публикациями евразийцев (подобное утверждение все-таки преувеличение. – И. Х.), наступает переломный момент – 1989 год, когда выясняется, что никто в советском руководстве неспособен связно объяснить логику традиционной внешней политики, и в результате происходит молниеносное разрушение гигантского организма, создаваемого с таким напряжением тремя поколениями, выдержавшими войны, лишения, страдания, непосильные тяготы».

Да и Айрапетян прав, когда пишет: «Геополитика в нашей стране долгое время игнорировалась и догматически трактовалась исключительно как идеологический феномен, как идейное обеспечение империалистических государств. В результате мы значительно отстали в осмыслении геополитических реалий, и в разработке многих теоретических проблем нам необходимо наверстать упущенное, тогда как на Западе геополитика развивалась в течение всего XX столетия и ныне прочно обрела научный статус».

Что ж, будем надеяться, что нынешняя российская элита сделает верные выводы из горбачевского поражения перед США, а мы не станем питать иллюзии по поводу фундаментальной нормализации отношений с Америкой. Ибо сами логика ее развития и экзистенциальная сущность ее существования свидетельствуют, увы, о непреодолимости конфликта между нами.